Главная / Новости / Связь со страной исхода / 18 декабря исполняется 95 лет со дня рождения Ю.В.Никулина

18 декабря исполняется 95 лет со дня рождения Ю.В.Никулина

 

 

Великий и мудрый клоун

 

 

Академическое мое общежитие находилось на Большой Пироговской. Иду туда однажды и вижу: стоит Никулин у небольшого крыльца. Курит и о чем-то беседует с парнем моего возраста.

Замедлил я шаг, а сам лихорадочно соображаю:

под каким же предлогом познакомиться с любимым актером?

Как на грех, ничего толкового в голову не приходит.

И я говорю:

— Извините, ради Бога, Юрий Владимирович, но вот никакого предлога не могу придумать, чтобы с вами познакомиться. А так хочется!

Он расцвел своей обаятельной улыбкой, протянул руку: «Вот и будем знакомиться без предлога, товарищ старший лейтенант».

И сходу выдал:

«Стоят два профессора и обсуждают теорию относительности. Подходит к ним мужичок и заявляет:

«Надысь у меня на жопе здоровенный чирей вскочил». Ученые дар речи потеряли, а мужик невозмутимо:

«Да вы продолжайте, продолжайте! Это я так, чтобы в разговор вступить».

— А то приезжает в часть делегация с проверкой. Навстречу генералу выходит старлей и докладывает: «Товарищ генерал, личный состав занимается боевой подготовкой! Командир танкового корпуса, старший лейтенант Петров!»

Генерал удивляется: за сорок лет службы он ещё не видел, чтобы старлей командовал целым танковым корпусом! Сопровождающий поясняет: «Да это Петров все оборудование с танка пропил, остался только корпус машины».

Мы договорились с Юрием Владимировичем на следующий день встретиться в его гримуборной после дневного спектакля. Так начались мои замечательно-теплые отношения с великим и мудрым клоуном, которые продолжались более двадцати лет, вплоть до самой его смерти. Я стесняюсь назвать их дружбой, не смотря на то, что мне этого очень хочется. Во всяком случае, я бы не соврал: Юрий Владимирович всегда задушевно и по-доброму ко мне относился – это его жена и сын всегда подтвердят. Во многом, наверное, потому, что мы оба с ним были пэвэошники, а, может, просто из-за того, что он симпатизировал мне как военному человеку. К людям в форме вообще относился благосклонно.

…С опубликованным интервью я вновь пришел к Никулину в гримуборную, которую он делил со своим бессменным партнером Михаилом Шуйдиным. И у меня «с собой было». Мы втроем выпили, поговорили. Я тут же «намылился» еще сбегать за бутылкой, однако Шуйдин осадил мою прыть: «У нас вечером спектакль, — сказал, — поэтому лишняя водка — ни к чему. Хотя я бы, честно говоря, еще выпил. Но Юрка запрещает. А он для меня Бог, царь и воинский начальник. Если бы не Юрка, я уже давно бы коньки отбросил. А он меня держит и по жизни, и на арене».

Шуйдин и Никулин более тридцати лет проработали вместе, достигнув редкого взаимопонимания.

Столь продолжительное совместное творчество можно объяснить, конечно, многими обстоятельствами — верностью цирку, похожими взглядами на определенные жизненные явления, наконец, просто психологической совместимостью, хотя, случалось, артисты спорили до хрипоты, до ругани.

Однако в решающей степени их единило, наверное, то, что оба прошли войну от первого до последнего дня.

Шуйдин служил в танковых войсках. В одном из боев получил тяжелейшее ранение. Даже видавшие виды фронтовые врачи не рассчитывали, что он останется в живых. А он выжил. И еще воевал, и еще горел в танке. Не все, наверное, знают, что бессменный партнер Никулина был почти слепой и по арене цирка передвигался едва ли не на ощупь. Какое же надо было иметь мужество, чтобы не просто найти свое место в жизни, но и приносить смехом людям радость.

…Мы сели играть в нарды — шеш-беш по-азербайджански.

Игра эта не сильно ум насилует, но для времяпрепровождения что надо. Юрий Владимирович после рюмки лег прикорнуть, а мы с Шуйдиным стали «упражнять интеллект». Я выигрывал подчистую. «Дядя тезка» (так я его стал называть) пыхтел и сердился. Потом не выдержал и разбудил Никулина:

— Юрк, окороти старлея! Совсем заслуженного артиста не уважает!

Игра, однако, есть игра. Никулину я вообще «поставил Марс», что-то наподобие «нужника» в шашках. Клоуны начали играть против меня вдвоем. И продували. Так мы просидели до тех пор, покуда по местному радио не раздалась команда: «Приготовиться к началу представления».

— Ну, что, — заговорщицки подмигнул Никулин своему партнеру, — пригласим старлея завтра на матч-реванш?

— Обязательно, Юрк! Мы его научим родину любить!

Много раз я бывал в гримуборной Шуйдина и Никулина ещё в старом цирке. Из него же мы унесли «дядю-тезку» на Ваганьковское. Первый и последний раз я видел Юрия Владимировича плачущим. С ним мы продолжали поддерживать самые тесные отношения. Никулин меня познакомил с заместителем директора цирка Галиной Алексеевной Шевелёвой, которая откровенно ему симпатизировала, и вопрос с очень дефицитными на ту пору билетами автоматически отпал. При желании я мог целыми отделениями водить своих знакомцев в цирк особенно на дневные представления, не обременяя просьбами народного артиста СССР и всенародного любимца.

…Я часто думал о том, в чём же был секрет его популярности. Да, разумеется, в том, что Юрий Владимирович сыграл в кино несколько десятков различных ролей. И ещё в том, что на арене цирка он выступал «сегодня и ежедневно» без малого четыре десятилетия.

Его славе поспособствовали и литературное, художническое дарования артиста (собственную автобиографическую книгу «Почти серьёзно…» оформил доброй сотней своих же рисунков); и его врожденное чувство юмора; и поразительная его коммуникабельность: в любой компании он сразу становился своим человеком и лидером. Причем, без малейшего к тому напряжения. Все это так, но главное, мне кажется, в другом. Своё творчество и свою жизнь Никулин никогда не отделял от забот и чаяний своего народа. Народ воевал, и он воевал, народ созидал и он созидал. Правда, созидал по-своему, ему одному доступными средствами. Играя, скажем, на экране роль Балбеса, он выступал против таких балбесов в жизни; изображая пьяниц, он клеймил пьянство задолго до печально известных партийных мер и постановлений; исполнив роли Глазычева, Лопатина, он ратовал за таких, как его герои, людей — добрых, смелых, отзывчивых, благородных.

А ещё он никогда не лукавил, не юлил и не лицемерил ни перед рядовыми зрителями, ни перед власть предержащими.

Редко кому из нас удавалось идти по жизни с таким спокойным, не суетным достоинством, как Никулину.

А жизнь ведь у него за плечами была огромной и далеко не простой: «В армию меня призвали в 1939 году. Ей-богу, я был горд и счастлив тем, что в числе многих ребят меня не забраковала призывная комиссия. Попасть служить тогда мечтали все, но не каждому это удавалось: в вооруженные силы отбирали жестко по классовому принципу.

Прибыл я служить во второй дивизион 115-го зенитного артиллерийского полка (ЗАП), где меня определили на шестую батарею. Она тогда располагалась невдалеке от Сестрорецка под Ленинградом, вблизи границы с Финляндией. Вид мой, как и остальных новобранцев, оставлял желать, конечно, лучшего. Шинель болталась как на палке — я был страшно худющим и длинным. Сапоги на ходу сползали с ног. Когда старшина украинец Войтенко заставлял меня пройти строевым шагом, ребята хватались за животы и покатывались со смеху. Меня же это злило не на шутку. И если выдержал насмешки товарищей, как теперь говорят, не закомплексовал, то только благодаря спасительному чувству юмора. На шутки отвечал шутками. Так что все скоро поняли: со мной лучше не связываться.

Началась финская компания.

Мне было тогда восемнадцать, только в душе я ощущал себя гораздо старше.

Перед боем отнёс политруку заявление:

«Хочу идти в бой комсомольцем…» И ведь написал искренне, по душевному движению, никто меня не заставлял.

Думалось:

а вдруг пуля сразит и умру беспартийным — это ж какой позор!

Не успели мы отойти от потрясений финской компании, как началась Великая Отечественная. Уже на рассвете 23 июня я увидел над нашей батареей «юнкерсы». Наши пушки открыли огонь по вражеским самолетам. Так 115-й ЗАП вступил в бой с фашистами. Мы полагали — на пару недель, а оказалось на долгих четыре года.

Потом всю войну я провел, защищая блокадный Ленинград.

Выполняя задание командования, часто бывал в героическом городе, видел своими глазами потрясающие стойкость и мужество его защитников. Картина осажденного города до сих пор перед моими глазами: разбитые трамваи, разрушенные дома, люди, медленно передвигающиеся по узким тропинкам между сугробами. Такой огромный мегаполис был напрочь лишен электричества, воды, топлива. Ну а о размерах ленинградского хлебного пайка все знают.

В то время и снабжение нашей части резко сократилось, а мы были молоды, здоровы и потому вечно голодны. Потуже затянув ремни, мы с ожесточением и ненавистью сражались с немцами. Желание бить врага, желание воевать и воевать, казалось, вытеснило все остальные наши чувства. В блокаду концертов мы, естественно, не устраивали — не до того было. Художественной самодеятельность по-настоящему занялись лишь в 1944 году, вступив в Латвию. Поэтому я был немало удивлен, когда однажды меня вызвал замполит и сказал:

— Никулин, солдаты перед Новым годом должны хорошо отдохнуть! Организуй концерт художественной самодеятельности. Нужна помощь – обращайся». «А почему именно я должен этим заниматься?» — вырвалось у меня непроизвольно. «Потому что ты — хохмач, знаешь много анекдотов и потому, что приказы начальника не обсуждаются».

Приказ есть приказ. Набрал я человек двадцать: кто на балалайке, на гитаре играет, кто пляшет, кто песни поет, стихи читает… И сам усиленно готовлюсь к выступлениям. Во-первых, в роли конферансье, во-вторых, пою в хоре. В-третьих, договариваюсь с приятелем: «Давай выступать клоунами — Белым и Рыжим». «А это как?» — «Ну, — объясняю, — Белый клоун умный, Рыжий — дурак…» — «Согласен, говорит, быть Белым».

Шутили мы тогда незамысловато, но какой имели успех — это тебе словами не передать. А все потому, что люди устали от войны, от крови и смерти, соскучились по человеческим эмоциям. Вообще, должен сказать, шутка на войне нам здорово помогала. Помню, совершали мы ночной переход. До назначенного места добрались уставшие, голодные, а еще надо было траншею рыть. В это время подходит к нам майор:

— Инструмент, — спрашивает при вас?

Он, конечно, имел в виду лопаты. А, я не моргнув глазом, отвечаю: «Так точно, товарищ майор, при нас инструмент!»

И достаю из-за голенища столовую ложку. Все, и офицер в том числе, грохнули смехом. И траншею мы вырыли играючи. Тогда я загадал себе: если кончится война и если мне суждено остаться в живых, то обязательно стану артистом.

— И обязательно — цирковым?

— Нет, очень хотел в кино. Но меня не приняли ни в во ВГИК, ни в один столичный театральный вуз, сколько я ни пытался. Тогда были в моде молодые красивые артисты, а моя внешность как-то не вписывалась в те традиционные представления об артистической привлекательности. Приуныл я, и в это время случайно на глаза попалось объявление в «Вечерке»: при Московском цирке организуется клоунская студия. Принимаются мужчины до 35 лет. Мне после службы было 25 лет.

…Понимаешь, Михаил, какая память шутка капризная. Ей не прикажешь: это береги, а то забудь. И если откровенно, не самое лучшее порой она сохраняет. Порой я кажусь себе старым австралийцем, который сошел с ума, потому что, купив себе новый бумеранг, никак не мог отделаться от старого. Я сейчас вспоминаю войну, свою долголетнюю службу — все-таки почти восемь лет тянул лямку, — как детство. С какой-то светлой печалью вспоминаю. Страшное, горькое, ужасное временем сгладилось, отдалилось и почти скрылось, а Победа осталась, сознание о честно выполненной на фронте работе осталось. Фронтовая дружба всегда при мне, какая-то беззаветная, почти фанатическая верность присяге — тоже со мной. Я, может, не очень складно и точно говорю тебе об этом, тут бы каждое слово взвешивать, обдумывать, но если все лучшее из моей фронтовой жизни собрать, как-то вычленить или обобщить, то это будут такие высоты, до которых я, пожалуй, в последующей жизни никогда и не поднимался, хотя лодырем не был и трудился, не покладая рук .

А память о войне отзывается всегда неожиданно. И потому я смело могу говорить, что она всегда при мне. Когда я вижу кусок хлеба, брошенный на землю, сразу вспоминаю блокаду и свое тогдашнее ощущение, что никогда больше не удастся досыта наесться.

Случается, страх свой на той войне вспоминаю. Никогда не забуду, как под городом Тарту прямо на нашу батарею шли фашистские танки.

Шли в лоб.

Это нечто другое, чем, скажем, бомбежка.

Километр с небольшим оставалось до них. Вроде бы приличное расстояние, только когда у тебя на глазах стремительно увеличиваются стальная махина, понимаешь, какое это крохотное расстояние — тысяча метров.

Сколько лет прошло с той поры, а и сейчас во сне, бывает, вижу: фашисты наступают, а мы зарыты в землю и никто не стреляет.

И в поту просыпаюсь. С каждым годом возвращаться в свою фронтовую молодость все грустнее и тяжелее.

Сколько моих фронтовых побратимов уже ушли из жизни…

Закончив студию, пришел я в цирк. Случай помог мне принять участие в клоунаде тогда уже знаменитого Карандаша вместо заболевшего его партнера. Я страшно волновался и многое перепутал в своих действиях. Но Михаил Николаевич Румянцев (Карандаш — М.З.), как ни странно, простил мне все промашки, больше того — предложил поехать с ним на пятидневные гастроли в Одессу. В это же время у Карандаша стажировался Миша Шуйдин. После нескольких совместных выступлений известный клоун пригласил нас обоих работать у него постоянно.

Школа Карандаша была для нас выше всяких академий.

Он требовал от нас дисциплины, трудолюбия и еще раз дисциплины.

Для него не существовало «проходных мелочей».

Каждую деталь клоунады он отрабатывал с тщательностью и долготерпением поистине поразительными. Часами Михаил Николаевич заставлял нас бегать, ползать, кувыркаться на манеже, не упуская из виду ни одного, казалось бы, второстепенного движения в репризе, которая во время представления-то и длилась три-четыре минуты. Он любил присловье: «Публика, глядя в спину клоуна, должна догадываться, о чем он думает». А как человек был, конечно, не сахар…

Однажды, в конце 50-х годов, получил я приглашение от «Мосфильма» на пробу роли пиротехника в фильме «Девушка с гитарой». Эпизод там был совсем крошечный, но я над ним потрудился с такой же тщательностью, как в цирке работал над репризами. И получилось неплохо. Потом меня очень часто стали приглашать на комедийные роли.

Больше всех снимался у Леонида Гайдая. Благодаря ему, и в народный фольклор попали. Это какой-то кошмар, необъяснимая для меня вещь. И ведь, заметь, о нас не говорят: Балбес, Трус и Бывалый, а прямо по фамилии называют. Сколько лет прошло с тех пор, как вышли фильмы «Самогонщики», «Операция «Ы», «Кавказская пленница», а источник не скудеет.

…Я тебе так скажу: проходными ролями в кино никогда не пробавлялся — не было необходимости. Всецело поглощенный работой в цирке, я отвлекался на съемки лишь в тех случаях, когда мне нравился материал. Конечно, не обходилось без издержек, но в большинстве случаев своей работой в кино я доволен. А снимался у многих режиссеров — Гайдай, Кулиджанов, Бондарчук, Ролан Быков, Тарковский, Герман.

— Нет ли у вас чувства неудовлетворенности тем, что в каких-то ролях не удалось сняться?

— Как сказать. Поначалу, например, я сожалел, что отказался сняться у Столпера в роли Серпилина. А увидел Папанова-Серпилина и понял: я бы так не смог. Была возможность сыграть роль Юры Деточкина в «Берегись автомобиля», ведь это я рассказал Рязанову и Брагинскому такую историю. Не получилось. Не думаю, что без моего участия фильм пострадал. Я даже не в претензии на то, что авторы фильма нигде не обозначили того момента, что идея-то моя. Нет, тщеславие у меня развито слабо. И, может быть, поэтому прихожу к не очень для себя утешительному выводу: на роль Лопатина мне не следовало бы соглашаться…

Помнится, когда я такое услышал из уст Юрия Владимировича, чуть было не потерял дар речи. Ведь фильм «20 дней без войны» по К. Симонову тогда с оглушительным успехом прошёл по экранам страны. Игра Никулина и Гурченко критикой была признана великолепной. И вдруг такое необычное признание главного героя…

— Понимаешь, в чем тут дело, — продолжал Никулин, — Герман работает «под хронику», его картины предельно проникнуты духом того времени, о котором идёт речь и это достойно всяческих похвал. Но нас-то с Людой Гурченко, с нашей элементарной узнаваемостью, люди никак не соотносят с той порой. Это просто невозможно. Тут хоть наизнанку вывернись, но всё равно у зрителя останется хоть крохотное, но недоверие. Надо было Герману найти на главные роли артистов с периферии, и тогда бы его «документализм» сработал по полной программе.

Можете себе представить, читатель, какую журналистскую стойку я тогда взял. Сенсация плыла в руки! Однако Никулин быстро остудил мой профессиональный порыв. Герман, сказал, человек хороший и профессионал сильный. Со временем он сам поймет, что допустил ошибку. А я, поскольку соблазнился ролью, не имею права задним числом казаться умнее, чем есть на самом деле. И вообще, может быть, я ошибаюсь…

Как и всякий мудрый человек, Никулин почти всегда сомневался, не рубил с плеча, был терпеливым и снисходительным. Однажды мы с ним поехали на открытие «Горбачев центра» на Ленинградском проспекте. Тусовка собралась настолько крутая, что даже Никулин в ней затерялся. Лишь бывший член Политбюро Александр Яковлев подошел к Юрию Владимировичу и поблагодарил за то, что артист почтил вниманием такое событие. В жуткой тесноте мы выпили по паре рюмок коньяку, и Никулин предложил поехать на Цветной бульвар. Уже в его служебном мерседесе, я спросил Юрия Владимировича:

— Как считаете, у Горбачева есть будущее?

— Не сомневайся, — ответил, — этот человек без будущего не останется.

А после паузы добавил:

— Хотя современники никогда не могли дать верной оценки своим государственным лидерам.

…Меня всегда подкупала простая, не показная, но сильная любовь, которую через всю жизнь (а прожили они вместе 47 лет!) Никулин пронес к своей жене Татьяне. (Девичья ее фамилия — Покровская. Между прочим, она училась в одном классе с Ниной Гребешковой, супругой Леонида Гайдая). Татьяна Николаевна тоже сильно любила мужа, до самой его смерти ревновала его, потому что и в пожилом возрасте Юрий Владимирович пользовался фантастическим успехом у женщин. Мне, порой, казалось, что он обладал магнетизмом на прекрасный пол. В семьдесят пять говорил:

— У меня возраст — ни туда, ни сюда. Когда вижу на экране Любовь Орлову, сожалею, что не старше на двадцать лет. Когда общаюсь с Наташей Андрейченко, мне обидно, что не моложе на те же двадцать лет.

Став руководителем цирка, Юрий Владимирович заполучил шикарный кабинет и секретаршу. Был у него, естественно, и прямой телефон, которым я пользовался. Но однажды и по нему ответила секретарша, не соединив меня с хозяином. Я рассердился, пожаловался Татьяне Николаевне, и она быстро навела порядок. Мы до сих пор с ней регулярно перезваниваемся. Я неизменно спрашиваю: может, вы в чем-то нуждаетесь? «Нет, спасибо, Мишенька, все у меня нормально, — отвечает. — Лишь бы не было хуже…»

В цирке Юрий Владимирович спал в кабинете на диване, если чувствовал недомогание или усталость. На дверях вывешивалась табличка: «Никулин отдыхает». А цирковые шушукались: «Тихо, Дед спит!» (В цирке все его называли Дедом, еще имел кличку «ЮВ» — М.З.)

А в их доме с порядком было не очень. Всегда водили собаку. Юрий Владимирович отличался поразительной неприхотливостью в еде, одежде, в быту. Туфли никогда не носил со шнурками. В одном и том же костюме мог ходить годами. И не потому, что жалел деньги на покупку нового. Просто любил одежду поношенную, удобную, неказистую, простых неброских расцветок. Но цветы жене Тане носил до последних своих дней. Был у него синий парадный костюм как бы на все случаи жизни. Когда я устроил Никулину награждение орденом Орла, он начал тут же пробивать дырку в пиджаке. Я говорю: зачем вы портите хорошую вещь? «А хрен с ней», — ответил и дырку все же засандалил.

Любил жить на подмосковной даче. Внуков Юрку и Максимку любил. Просто души в них не чаял. О сыне говорил:

— Он вырос без моего вмешательства. Я в молодости так часто на гастроли ездил, что Максим однажды поздоровался со мной, когда вернулся с очередной поездки: «Здравствуй, дядя!» Но мужик способный, потолковее меня будет как руководитель. Я со спокойным сердцем могу оставить на него цирк. И с умом, и с сердцем у парня все в порядке.

Утро в их семье всегда начиналось с повелительного и зычного пожелания Татьяны Николаевной:

— Юра! Умираю без кофе!

Никулин не спеша, брел на кухню, готовил жене и себе заморский напиток по собственному особому рецепту. Потом уже делались все прочие дела. При этом Юрий Владимирович мог заметить:

— Самое главное, Тань, определить, кто сегодня будет хозяином: я или мой радикулит.

Новелла, сыгранная им в фильме Л. Гайдая «Деловые люди» по О.Генри еще в 1963 году, «сыграла» попутно жестокую, злую шутку: всю жизнь он мучился спиной. Однажды его так прихватило, что пришлось срочно ехать на уколы.

— Спускаю я штаны, — рассказывал потом, — точь-в-точь, как в «Кавказской пленнице», а медсестра восторженно произносит:

«Ой! Первый раз вижу такого артиста в лицо!»

Всем известно, что Юрий Владимирович любил макароны с котлетами и анекдоты. Рассказывал последние виртуозно и мастерски. Среди моих знакомых таким умением могут похвастаться разве что Аркадий Арканов и Леонид Якубович. Но оба они всегда преклонялись перед мастерством Никулина. Причем главное достоинство Никулина-рассказчика состояло в том, что он всегда вспоминал нужную байку в нужное время. А еще умел сказать точно в цель и свою собственную юморную находку.

Вот никулинские словесные меткости, что называется не в бровь — в глаз, записанные мной в разные годы: «Мужику надо пить вино, чтобы сохранить свой железный мужской организм. Если пить только воду — железный мужской организм заржавеет. / Я за всю жизнь свою лишь раз снялся в заграничном фильме – «Андрей Рублев». Лет двадцать его только за рубежом и показывали. / Чаплин — автор цитат всех комедий всех времен и народов. / Раневская была посредственной актрисой. Утверждают, что когда она уходила со съемок, о ней никто даже не сплетничал./ Сейчас все помешались на евроремонте. И я придумал: «Евроремонт тульских самоваров». / В жизни старость только раз бывает. Как и восемнадцать лет. / На мой юбилей цирковые заказали торт в семьдесят пять свечей. Я им сказал: зря вы, ребята, так старались. Мне уже столько лет, что игра не стоит свеч».

…Однажды в самолете, летевшим в Америку, Юрий Владимирович подозвал стюардессу и на полном серьезе спросил:

«А как будет по-английски «Я хочу попросить политического убежища»?

Испуганная девушка тут же метнулась в пилотскую кабину.

Появились сначала второй пилот, потом сам командир корабля и стали со смешанными чувствами испуга и удивления разубеждать Никулина:

не делайте, мол, опрометчивого поступка. Кто-то из пассажиров не удержался от смеха, и Юрию Владимировичу пришлось признаться:

пошутил я, ребята.

Командир чуть не заплакал: «То есть, как это пошутили? Да я из-за ваших шуточек запросил посадку в Ташкенте. Что же мне теперь делать?».

…Когда в стране были перебои со всем, особенно с туалетной бумагой, домочадцы заколебали Никулина: достань бумаги! Он сел в машину и через пару часов привез мешок с рулонами:

— Нате и обосритесь все!

…Смотрел он однажды по телевизору кубинский фильм. Сын Макс иронически спрашивает:

— Ну, как тебе, отец, этот шедевр из острова Свободы?

— Видишь ли, бывает фильм — говно, а это — говно в Кубе.

Когда я стал редактором журнала «Вестник противовоздушной обороны», то предложил Никулину вести рубрику анекдотов. Почти не раздумывая, он отклонил мое предложение. Необыкновенно совестливый и щепетильный человек, Никулин стал доказывать, что из этических соображений не может пойти на сотрудничество, поскольку в то время вел подобную рубрику в «Огоньке» Виталия Коротича.

— Ну, ты сам подумай, зачем мне на два фронта работать. Не ровен час еще скажут, что я деньгу заколачиваю.

Я стал убеждать артиста, что такие подозрения никому даже в голову не смогут прийти.

— А потом, Юрий Владимирович, кто ж вас осудит за то, что хоть как-то скрасите службу воинов — своих однополчан.

— Пожалуй, ты прав. И Толе Вобликову будет приятно, — согласился Никулин и почти три года добросовестно давал байки для журнального юмористического раздела, носившего название «Мы с Никулиным вдвоем…» Более того, сам предложил для победителей нашего конкурса эрудитов в качестве призов — билеты в свой цирк, и несколько счастливцев такие билеты получили. (Генерал-полковник Анатолий Васильевич ВОБЛИКОВ долгое время был начальником тыла Войск ПВО. Уволившись в запас, уехал в Белоруссию. С Никулиным они воевали в одном полку. С тех пор дружили. Как-то генерал помог своему однополчанину приобрести автомобиль «Волгу». В другой раз по просьбе Никулина помог купить такую же машину и Анатолию Дмитриевичу Папанову).

Однажды цирковые мне рассказали такую историю. Никулин вел у себя в кабинете производственное совещание. Что-то там у директора не заладилось и он — редкий случай — психанул:

— Да ну вас всех к черту! Вот возьму и пойду в журнал «Вестник ПВО» внештатным корреспондентом! Миша Захарчук давно зовет.

Ему нравилось, что я всегда все записывал. Даже немножко завидовал, признаваясь, что за всю жизнь так и не приучил себя к регулярным записям. Зато память артист имел отличную, и все байки воспроизводил так точно, будто специально их заучивал. Вот лишь некоторые.

— Один мужик мне рассказал, как он в отсутствие жены решил покрасить батареи центрального отопления. Работает кистью, наклонившись, а яйца провисли из трусов и качаются в такт руке. Кот, наблюдавший эту картину, не выдержал и уцепился мужику в яйца. От дикой боли тот ударяется головой в ребро батареи и теряет сознание. Очнулся — весь в крови. Еле дополз до телефона, вызвал скорую. Санитары положили мужика на носилки, а он возьми да и начни им рассказывать о своей беде. Медбратья зареготали и уронили болезного на лестничный порем. И мужик вдобавок сломал себе еще руку.

— Приятель мне рассказывал, что в их полку один узбек выдернул чеку из гранаты, а бросить ее не смог. Сержант приказал узбеку бросить гранату, а тот просто уронил ее на землю. Граната взорвалась. Солдату оторвало кисть, а сержанта просто в жопу ранило. Спустя много лет тот сержант стал участником парада ветеранов в честь очередного юбилея победы. Зашел к моему другу, они хорошо выпили. Перед сном гость пошел в ванную, сел на ее край, а у него в ягодице что-то треснуло и адская боль возникла. Вызвали «скорую», сделал снимок. Оказалось, что в ягодице две фаланги пальцев узбека застряли.

— Во время войны нам выдавали на самом деле не сто фронтовых граммов, как об этом все пишут, а 42 грамма спирта, которые мы пополам разводили водой и получалось как бы сто водки.

Но что такое здоровому мужику рюмка. И мы всем отделением устраивали очередь, наподобие того, как в трудовых коллективах функционировала так называемая «черная» касса.

Сегодня весь спирт выпивал один, завтра другой и так все отделение проходило через очередь.

На поверке, когда вызывали в стельку пьяного солдата, отделенный выкрикивал: «Очередь!»

Это командирами воспринималось нормально.

Расследовались лишь случаи, когда очередников оказывалось два и больше, то есть, как и в криминале групповуха преследовалась.

— Перед железнодорожным шлагбаумом остановился мотоциклист. За ним в затылок пристроился мужик на одноконной телеге, а следом подъехал новенький жигуленок. Лошадь начала теребить плечо мотоциклиста. Это заметили пассажиры автомобиля и советуют: ты врежь, мол, кобыле по морде, чтобы не приставала. Тот так и сделал. Лошадь с испугу дала назад, и телега смяла передок новенького авто. Оттуда выскочили трое и стали метелить извозчика. В это время с противоположной стороны шлагбаума подошел мужик с козой. Быстро привязав ее к шлагбауму, пошел разнимать дерущихся. И тут автоматический шлагбаум поднялся. Коза орет благим матом, драка. Чрезвычайное происшествие – ни дать, ни взять. А сними все это на кинопленку, какой замечательный кадр получится. Вот тебе и связь жизни с искусством.

За долгие годы нашего знакомства Никулин всего лишь раз отказал в моей просьбе. Точнее даже, просьба исходила не от меня, а от командования Войсками ПВО, которое решило поздравить артиста в день его семидесяти пятилетия.

— Извини, — сказал с виноватой миной на лице, — но ничем не могу помочь. Если бы старшим на этом мероприятии был Лужков, я бы с ним переговорил, мы давно приятельствуем. Но тут Черномырдин хозяин, а с ним я не на короткой ноге. Да и неудобно как-то. Скажут: Никулин сам за себя хлопочет.

Когда мы презентовали в Доме кинематографистов женский выпуск «Вестника ПВО», Юрий Владимирович сильно занемог. Зная об этом, я даже не стал его вторично просить посетить наше торжество. Каково же было мое удивление, когда Никулин, бережно поддерживаемый женой, появился в дверях Дома кино. В перерыве Татьяна Николаевна рассказала:

— Я не хотела его пускать. Не послушал меня. Наглотался лекарств, велел подать парадный пиджак и заставил собраться. Надо, говорит, ребят поддержать, да и Вобликову обещал, что приду.

Выходил на сцену, поздравлял сотрудников журнала и всех воинов ПВО. Несколько анекдотов рассказал. Слушая его, я аж прослезился. Ну кто бы еще из артистов с куда меньшей славой повел себя так по-человечески замечательно и трогательно! После банкета, где Юрий Владимирович, приняв рюмку, уехал, я рассказал обо всей истории с болезнью Никулина главнокомандующему нашими Войсками ПВО генерал-полковнику Виктору Алексеевичу ПРУДНИКОВУ. Тот попросил у меня рабочий телефон артиста и на следующий день выразил Юрию Владимировичу благодарность от себя лично и от всех воинов ПВО.

…Напротив парадного входа в новый цирк на Цветном бульваре стоит бронзовая скульптура: Никулин в клоунском костюме выходит из «Запорожца» 91-63 ЮАР. Именно в такой машине снималась знаменитая тройка Трус, Балбес, Бывалый из кинофильма «Кавказская пленница». Редкий случай в столице, когда бы памятник так точно соответствовал своему предназначению. Дело даже не в том, что, конечно же, великий артист и клоун заслуженно увековечен в бронзе. Но мало кто сейчас помнит, что не будь Никулина, столица не имела бы циркового сооружения мирового уровня. По этому поводу он мне рассказывал:

— О моих мытарствах, связанных с реконструкцией цирка, можно было бы написать целую книгу, и ее бы читали люди с интересом. Начнем с того, что старое здание цирка проработало более ста лет и практически пришло в негодность даже по соображениям техники безопасности. Нужно было закрываться на реконструкцию. Специалисты все подсчитали, прикинули, и выходило, что цирк надо закрывать для ремонта на многие годы, а денег народных при этом уйдет во много раз больше, чем планировалось.

Все это я изложил Виктору Гришину, возглавлявшему тогда Московскую партийную организацию и предложил: дешевле будет построить новый цирк.

Но партийный бонза заупрямился:

центр города, говорит, строительство никто нам не разрешит, будем все же пробивать реконструкцию.

Что ж, такой обух плетью было не перешибить…

Потом Юрий Владимирович долго «выбивал» деньги в Министерстве культуры. Затем ходил по союзным ведомствам: Госплан, Минфин, Госкомтруд. Собирал различные визы. Во многих министерствах выступал с концертами — агитировал, просил, требовал помочь цирку. Дело между тем продвигалось черепашьим шагом.

— И тогда, — не без удовольствия всегда вспоминал Никулин, — меня вдруг осенило: а что если обратиться за помощью прямо к тогдашнему председателю Совета Министров СССР Николаю Ивановичу РЫЖКОВУ. Вдруг примет? Человек он, говорят, нормальный.

На прием мы пошли вместе с прославленной дрессировщицей Ириной БУГРИМОВОЙ и популярным клоуном Олегом ПОПОВЫМ. Когда в тех коридорах узнали, что мы собираемся просить ни много ни мало — 22 миллиона инвалютных рублей, то назвали нашу затею попросту несерьезной.

И вот навстречу нам выходит Николай Иванович. Началась беседа, он нас о разном расспрашивает, а я сильно волнуюсь: о главном — ни слова. Подловил момент и говорю:

«Николай Иванович, я просил три с половиной минуты у вас. Теперь боюсь, что мы не успеем решить проблему. В вашей приемной столько народу» « мы уже все решили, — отвечает Николай Иванович. — Вот сейчас я при вас подписываю»

Взял ручку, подписал все бумаги и добавил:

«Я советую вам, чтобы финны строили».

— «Спасибо большое, Николай Иванович, — взволнованно произношу я. — Как мне жаль, что так строго стало с отмечаниями событий. В доброе время, до известного постановления, это дело мы, конечно, отметили бы…»

— «А мы его тоже отметим», — сказал Рыжков. Позвонил секретарю, попросил чаю, печенье…

Меня мало волнуют политика и политики, но Николая Ивановича мы всегда будем считать крестным отцом нашего старого, а теперь уже и нового московского цирка, — всегда подытоживал свой рассказ Никулин.

Политикой он и в самом деле не любил заниматься. Но его усиленно и нахраписто к этому понуждали. Во время президентских выборов помощники Ельцина буквально мертвой хваткой вцеплялся в клоуна. Знали, ушлые, что поддержка Никулина это такая гиря, которая перевесит сотни иных пустопорожних мероприятий. Какой-то доброхот написал в то время гигантское полотно, на котором были изображены целующиеся Ельцин и Никулин. Моему приятелю Леониду Якубовичу пришлось продавать эту помпезную картину с аукциона. Он при мне позвонил Никулину и доложил:

— Дядя Юра, только что продал вас вместе с президентом за три тысячи долларов. Причем, торгуясь, уточнил: президент справа.

— Наш президент всегда справа и уже давно продан, — грустно заметил Никулин. К концу жизни он все больше и больше разочаровывался и в самом Ельцине, и в той жуткой политике, которую насаждала в стране так называемая Семья. Не раз повторял, что так долго длиться не может. Должен прийти человек, который душой и сердцем болел бы за государство.

Шуйдин и Никулин более тридцати лет проработали вместе, достигнув редкого взаимопонимания.

Столь продолжительное совместное творчество можно объяснить, конечно, многими обстоятельствами — верностью цирку, похожими взглядами на определенные жизненные явления, наконец, просто психологической совместимостью, хотя, случалось, артисты спорили до хрипоты, до ругани.

Однако в решающей степени их единило, наверное, то, что оба прошли войну от первого до последнего дня.

Шуйдин служил в танковых войсках. В одном из боев получил тяжелейшее ранение. Даже видавшие виды фронтовые врачи не рассчитывали, что он останется в живых. А он выжил.

И еще воевал, и еще горел в танке. Не все, наверное, знают, что бессменный партнер Никулина был почти слепой и по арене цирка передвигался едва ли не на ощупь.

Какое же надо было иметь мужество, чтобы не просто найти свое место в жизни, но и приносить смехом людям радость.

Михаил Захарчук.

 

 

О Александр Волк

Александр Волк  ( волонтер до 2021) Хайфа

1 комментарий

  1. Алескендер

    Всегда говорил: Захарчук в своем жанре — мэтр!

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан