Марат Сыртланов:

О службе в Афгане никому прежде не рассказывал, даже сыновьям. Ну что там такого может быть интересного, на войне-то? Тем более на той, которую власти позже признали ошибкой…

Потом вспоминал и удивлялся:

неужели это все было со мной?

Попал я «за речку» после четырех рапортов, да и то вместо десантной дивизии —
в автомобильную бригаду.

В штабе ТуркВО и 40 ОА успокоили, мол, место освободится —

сразу переведем туда, где горячей. Откуда им, кабинетным чинушам, было знать, что горячей, чем на дорогах Гиндукуша, не бывает. Там везде передовая… 

 

Работа военного журналиста в боевых условиях достаточно специфична. Потому не раз добрым словом вспоминал не только тех наставников из Львовского высшего военно-политического училища, которые учили нас писать для газеты, но и преподавателей тактики, танко-технической и огневой подготовки.

Но разве можно освоить профессию армейского репортера без личных впечатлений, разве мыслимо написать правду о работе военного автомобилиста, не побывав в колонне, не увидев героев своих будущих репортажей, очерков, даже заметок в нештатных ситуациях?  Конечно же нет! И я познал их — с раскаленным автоматом под обстрелом, за ремонтом автомобиля в полевых условиях, раненными за рулем, ибо роскошь иметь запасных специалистов в армии не предусмотрена изначально. Взаимозаменяемость многостаночников в экипажах танков, подводных лодок, в орудийных расчетах – да, приветствуется. А вот в автобате мерило ратного мастерства одно: индивидуальный профессионализм.

Потому даже солдатам полевой типографии нашей бригадной газеты Андрею Масленкину из Люберец, Александру Иванову из Канаша, Илье К. (фамилию запамятовал — из Душанбе) я после долгих споров сначала с редактором, а потом и с начальником политотдела с вручением огненного бакшиша продавил-таки право нести службу в боевом охранении гарнизона на ближайшем перевале, где пару месяцев до того были вырезаны два поста (от рембата и дорбата 7 «двухсотых» плюс 2 «трехсотых» ).

Позже Андрею, Саше и Илье удалось  даже сходить в колонне,  правда, лишь до Баграма. Какими повзрослевшими и восторженными возвратились мои бойцы из того рейса! Больше всего поразились ребята ситуации, когда группа дембелей без приказа, по личной инициативе ночью смогла заменить диск сцепления на КамАЗе молодого водителя, чтобы исключить его буксировку на обратном пути и освободить машину техзамыкания и жесткую сцепку на случай непредвиденной поломки другой машины.

Надо ли говорить, что экстренные наборы текстов, выпуск очередных тиражей на плоскопечатной машине, техобслуживание линотипа (строкоотливная машина – авт.) и закрепленных за ними автомобилей после личного участия в боевой работе «типографские рабочие афганской войны» выполняли уже более осмысленно и ответственно.

Вовсе не случайно начальник редакционно-издательского отдела Главного военно-политического управления СА и ВМФ (ГлавПУР) капитан 1 ранга Костышин после контрольного выезда в Афганистан в начале 1982 года признал типографию нашей бригады лучшей в составе 40 ОА. Даже для показного занятия привез к нам коллег из афганской газеты «Хакикати Сарбоз» (главный редактор полковник Мир-Джамалутдин Фахри, выпускник одесского вуза) и из дивизионной газеты 103 вдд (ответственный секретарь гвардии старший лейтенант Николай Иванов, мой друг по военному училищу и ВДВ, с 15 февраля 2018 года председатель правления Союза писателей России).

Что-то они у нас переняли, чему-то мы у них научились — дело от той встречи только выиграло!

Николай Иванов:

«Самое трудное в любой схватке, а тем более на нашей писательской войне, раз от раза вспыхивающей — это отдавать свои последние патроны товарищу.

Делиться своей личной защитой, даже не зная, какая ситуация возникнет через пару минут у тебя самого. Но — отдаешь. Делишься.»

Как итог, новые номера газеты стали больше пользоваться популярностью среди личного состава бригады после того, как мы, работники редакции, стали чаще выезжать на маршруты, бывать в парках и на стрельбище, смелее критиковать те же тыловые службы за просчеты в организации питания, вещевого довольствия, снабжения запчастями и расходными материалами, банно-прачечного и культурно-досугового обслуживания. На войне ведь мелочей не бывает.

Помнится, как я радовался, когда за газетами с материалами о своих товарищах стали со временем приезжать в редакцию солдаты даже из других гарнизонов, а вырезки из нее вклеивались в каждый дембельский альбом, посылались в почтовых конвертах любимым девчонкам, друзьям, родителям…

В первый рейс меня отправили уже на десятый день службы «за речкой». А вот боевое крещение я получил на свой день рождения в 26 лет с 3-й ротой Нижнего батальона (на МАЗах).

…Водителем у меня был, помнится, Давид Инасаридзе, уроженец села Вахани из Грузии, лукавый малый, но с нелживым сердцем. По пути узнал, кстати, что дядя Давида — Герой Советского Союза Георгий Инасаридзе, легендарный летчик-штурмовик, которого мой классный руководитель Хамит Мажитов, будучи фронтовым разведчиком, вынес раненного с нейтральной полосы после того, как пилот покинул горящий самолет на парашюте где-то в Прибалтике.

Земля круглая — поверил тогда!..

Старшим от батальона был зампотех капитан Александр Лютенко, опытный офицер, прошедший до командировки на войну суровую школу Средней Азии, Дальнего Востока и Сибири. Он и не скрывал, что до Термеза и назад решил пройти в последний раз «на память», заодно деликатесы закупить на отвальное застолье. Именно на обратном пути при дозаправке в городе Пули-Хумри знакомый водитель из встречной колонны сообщил ему, что в батальон поутру уже прибыл его заменщик из Северо-Кавказского военного округа.

Вот почему, спешно поздравив меня, Лютенко передал руководство подразделением на марше замполиту роты старшему лейтенанту Александру Тюнину и вопреки всем запретам на одиночной машине, груженной новехонькой бетономешалкой ярко-красного цвета (почему-то подумалось тогда вослед: как кровь) рванул после 17 часов на Кабул. Да, грех было не воспользоваться неразберихой, которую затеял комендантский патруль в самом начале подъема к перевалу, загоняя две колонны нашей бригады на площадку отстоя близ населенного пункта Хинджан.

Еще в селении Даши нас нагнала на своих ЗиЛах рота старшего лейтенанта Сергея Анисько, так что тот мой день рождения мы отмечали втроем. Закупки, сделанные в придорожных дуканах, позволили и личному составу отрешиться тогда от набившей оскомину тушенки. После инструктажа водители, призванные из Украины, помнится, приготовили на всех знатный борщ, закавказцы побаловали сослуживцев бараньим шашлыком, но больше всего запомнился ханский плов от уроженцев Ташкента. Перед штурмом перевала требовалось хорошо отдохнуть, потому посиделки были короткими. Подняли тост за заступивших в составе караула на посты, со вздохом пожелали добра всем, кто в пути, — тем и отошли ко сну. И лишь утром узнали о трагедии.

Не доехал зампотех до родного гарнизона, преисполненный радости от предвкушения скорой встречи с женой-красавицей Людмилой и тремя дочерьми, всего-то несколько десятков километров. Уж не знаю, как офицеру удалось получить пропуск на КПП у въезда в туннель на Саланге, но на южном склоне перевала его машина оказалась еще засветло. Ничто не предвещало беды и водитель, судя по пройденному километражу, шел на предельной скорости, привычно вписывая многотонный грузовик в серпантины Гиндукуша.

До сих пор мне снятся – с годами, признаюсь, все реже — изрезанные шрамами ущелий хребты, грозящие миру лавинами и подернутые вечерней голубой дымкой, летящий в лучах заходящего солнца МаЗ, который глушит скальный базальт визгом тормозов и ревом дизеля, захлебывающегося в разреженном воздухе высокогорья. Я всякий раз бегу из последних сил вослед, хочу быть услышанным водителем, хочу предвосхитить беду, но… Но понимаю, что не судьба: не догнать уже, не докричаться…

Везение нашего МаЗА закончилось после прохода третьей рукотворной галереи. На спуске перед селением Джабаль-ус-Сарадж он нарвался на духов, которые только что сожгли двенадцать афганских наливников и их боевое охранение — БРДМ и БТР. 97 пробоин насчитали мы потом в кабине, причем все они были сосредоточены на правой половине, где сидел старший машины: видимо, Лютенко до последнего отстреливался от «духов», стремясь прикрыть солдата за рулем.

Почему-то о павших думается только хорошо. Однако после нескольких ходок в горячие точки я понял, что героическое – не есть хорошо. Это всегда риск или смерть. Мужики, давайте реже встречаться на войне!

Эти стихи я написал много позже, после встречи в Геленджике с Людмилой — женой (вдовой) капитана Александра Лютенко и его тремя дочерьми:

Прости, зампотех, если долго
Пред Вами в святом был долгу.
Ссылали кабульских за Волгу,
Где мест не нашлось и врагу.
А может, не зря четверть века
Ждала меня в доме скамья,
Где мужа, отца, Человека
С войны не дождалась семья?!.
Присел, вдовьих слез не осиля,
На вечер собрал дочерей…
О, Боже, спасибо, что сильных
сзываешь для скорбных речей.
Легко нам с годами мудрее
Казаться другим и себе,
А надо быть просто добрее
Теперь и навеки — к тебе.
Поклон, недотрога, за вечер,
За взрослых детей и внучат!..
Мой друг мне с небес не перечит,
Идем с ним друг другу навстречу…

А недруги пусть помолчат!

Помнится, с непривычки терять однополчан на войне я отошел в сторонку и даже не пытался сдержать слез. Жалко было и дембеля — рядового Мартыненко, которому досталась в том неравном поединке всего одна пуля, в затылок…

Следующим утром почти на том же месте и нас обстреляли из «зеленки», но пролет дежурной пары Ми-24 лишил «духов» мужества. «Где же вы, соколы, вчера были?!.» — злые мои мысли молитвой сотрясали небеса и скалы, будили возмущение свершившейся несправедливостью и ирреальностью происшедшего.

Это потом, много позже, я проникся к пилотам — и к винтокрылым, и к крылатым бойцам особой симпатией – за своевременную огневую поддержку эскадрильей Ми-8 во главе с подполковником Виктором Носовым блокированного в урочище Мармоль второго батальона 149 мсп из состава 201 мсд (командир майор Олег Царев), за своевременную эвакуацию, вопреки ограничениям по метео, подорвавшегося на мине рядового Натика Мамедова из 6 роты капитана Александра Афонского, просто за доброе слово истребителя-бомбардировщика капитана Андрея Маслюкова с небес в эфире, мол, я здесь, в обиду не дам, рассчитывайте на меня. Но все это будет много позже, потом. Когда уже умрет последняя надежда вернуть всех павших в наш общий строй…

Рассказал о том случае новому комбату майору Владимиру Кочергину, с которым через несколько месяцев пошел в первый для него рейс, снова на МАЗах, но теперь уже на Хайратон. Рассказал для науки.

Долго молчал новичок, но оценил трагедию правильно:

«У каждого на войне свой крест. Не исключаю, что любой из нас, в том числе и я, на месте Лютенко поступил бы так же. Просто стечение обстоятельств…»

Урок тот и меня потом выручал не раз, и Кочергина на нужный лад настроил: берег он подчиненных свято — и солдат, и офицеров, — тем мне и запомнился. Жаль только, злым стал на войне, до жути прямолинейным. Впрочем, как и мы все. Только ведь с командира спрос особый, далеко не солдатский, правда?..

Интересно, что в первый выезд с Кочергиным случился смешной эпизод.

Шли мы тогда колонной на северном спуске с Саланга. Перед селением Даши у МАЗа дембеля рядового Инасаридзе (да, того самого) сорвало кардан, кардан в свою очередь сбил тормозной рессиверс, порвал тяги ручника, и машина без всяких тормозов покатила под уклон, набирая скорость. 60 км/час, 70, 75, 80!..

Я занимался до призыва в армию авторалли и похожий случай имел на трассе Алма-Ата — Фрунзе (ныне Бишкек). Потому рискнул вмешаться в ситуацию. Да и стыдно было бы, согласитесь, офицеру покидать борт первым, даже если он автомобильный. Кое-как сбросил солдата на обочину и перед встречной армейской колонной с боеприпасами круто вырулил влево. На трубе с солярой (диаметр 10-12 см, качали из Ташкента в Кабул) и арыке тряхнуло меня до потолка, но зато я вылетел на относительно пологую горку. МАЗ сначала замедлился, а потом остановился на подъеме. И начал – как и ожидалось — скатываться назад. Тогда я снова вывернул до отказа руль влево и несмотря на угрозу опрокидывания методом «качели» остановил-таки автомобиль боком к спуску!

Набежали солдаты, повисли на борту для противовеса и скатили меня к дороге, теперь уже методом «елочка».

Комбату в отчете о первом рейсе совсем не нужно было, я думаю, упоминание о ЧП, потому решили не афишировать этот случай. Тем более все обошлось благополучно. Неисправную машину мы оставили в опорном пункте трубопроводного батальона, где земляки помогли водителю за пару дней устранить все повреждения. Авральный ремонт не составил особого труда, поскольку был осуществлен за счет запчастей, снятых с расстрелянных автомобилей, сгоревшие остовы которых уже тогда, в 1982-м, в начале дорожной войны, щедро усеяли обочины, склоны и пропасти.

Дембеля роты на обратном пути скинулись и сделали мне царский по тем временам подарок. За спасение товарища и его машины я был награжден коллективным решением трехлитровой бутылкой водки «Столичная». Как такое забудешь?!.

 

Забегая вперед, замечу, что Давид Инасаридзе, узнав о моей замене в Закавказский военный округ, разыскал меня в Батумской мотострелковой дивизии, куда меня определили для медреабилитации после тифа, и позвал на свою свадьбу в Боржомском заповеднике. Я там был, мед-пиво пил и оленем, зажаренным на вертеле над кострищем, заедал. Потом сына его в мединститут устраивали (теперь в Тбилиси практикует светилом), самого Дато прописывали и трудоустраивали в Москве… Боже, как бежит время! 

Боевые будни пусть изредко, чередовались мимолетными, но дорогими и милыми для души праздниками.

Памятны гастроли И. Кобзона в сентябре 1982 года, кстати, уже вторые на афганской земле, начинающиеся с концерта для военных автомобилистов. Перед выходом на публику артист почти час репетировал в офицерском модуле, в моей комнате.

Я писал спешную статью в очередной номер бригадной газеты, а Кобзон за спиной перед зеркалом тянул гласные, разминал горло…

Помню, сценой стали кузова двух ЗиЛ-130 с отброшенными бортами. Старые и новые песни хоть на пару часов отвлекли бойцов от войны, акустика в предгорьях была отличная: казалось, в знойном мареве колыхались вершины…

Как тут было не подпеть знакомые мелодии любимого певца?!.

Лично для меня гости исполнили «Песню военного корреспондента» — было неожиданно и приятно!

Бойцы даже успели записать пол-песни на военторговский Шарп, был тронут вдвойне… 

А вечером артист после обязательного застолья во главе с комбригом Маланчуком и начальником политотдела Масловым решил отдохнуть от офицерского эскорта и пошел со своими певичками гулять по территории самостоятельно.

Хмельная компания  так бы благополучно и добралась до своих спален, не отойди традиционно в сторонку от фонарей к забору — приспичило тогда вдруг всем разом.

Что тут началось!.. Сигнальные мины, к счастью, так напугали труппу, что она дружно залегла после первого же посвиста ракет прямо в мусорные ямы.

Потому автоматная очередь из боевого охранения никого и не задела.

Дальнейший обстрел пресек громоподобный мат гостя, который убедил и часовых, и тревожную группу караула в том, что у ограждения имитируют душманский набег действительно свои.

Уже в баньке начштаба подарил Кобзону трофейный старинный бур, который на границе в Тузеле был у него жестко и безоговорочно конфискован.

Хорошо, что уголовное дело не завели, — вспоминал потом В.М. Беляев, сам получивший злополучную винтовку от десантников на день рождения год назад и не знавший, как избавиться от этой обузы…

Корреспондент-организатор входил в состав политотдела, где было много пожилых офицеров, которые в Афган за стажем приезжали, как, впрочем, и сам НачПо — Рудольф Иванович Маслов из Москвы. Потому они и просили порой меня, других молодых офицеров, сходить в колонны вместо них по плану ППР (партийно-политической работы). Так и набежало 36 выездов. 36 выездов и масса приключений вместо совещаний, построений, политзанятий, которые по молодости, ох, как не любил!..

Отвлекусь от темы и, пользуясь случаем, на примере покажу, что на войне не только подвиги случались. Знал бы я тогда, какими пакостями от скуки занимался один из политработников, которого молодежь подменяла с риском для жизни! После смерти НШ бригады В.М. Беляева в 2017 году его сын Михаил передал мне дневник отца. Вот тогда я и узнал, чем было обусловлено бесславное досрочное откомандирование в Союз инструктора по организационно-партийной работе майора Ш., чьи выезды за пределы воинской части ограничивались лишь маршрутом до ближайшего дукана ради закупки шмоток перед отпуском. Как он напишет в своей объяснительной позже, «в целях профилактики блуда среди офицеров и прапорщиков передовой бригады» им лично периодически направлялись анонимные письма женам по месту жительства о якобы имевших место пьяных загулах, внебрачных связях горе-интернационалистов с кабульскими медсестрами, продавцами военторга, машинистками, а также о заболеваниях, передающихся половым путем. Лишь нервный срыв и госпитализация майора К., а затем и убийство супруги с последовавшим суицидом прапорщика С. в отпуске позволили прокуратуре при оперативном сопровождении военных контразведчиков из Особого отдела армии выйти на негодяев. Как говорится, слов из песни не выкинешь. После того случая руководство бригады подняло вопрос о личной примерности в выполнении служебно-боевых задач. Даже комбриг Маланчук и его зам. по политчасти Маслов, отдадим им должное, выехали на маршрут с колонной!

Пользуясь случаем, пусть с опозданием на 36 лет, хочу сообщить женам и детям майоров Фидченко В.Ф. и Кваши, капитанов Шумского В.В. и Кононенко Г.В., которым в числе других завистливый злопыхатель направил анонимные послания, что ложь была наказана: негодяй по решению суда старших офицеров в течении 48 часов был рассчитан и в синяках откомандирован в Киевский военный округ.

Почему в Советской армии отменили дуэли?..

Но вернусь к памятному для Нижнего автобата эпизоду. Однажды шел с зенитчиками за машиной техзамыкания в колонне, если не ошибаюсь, КамАЗов. Вдруг увидел, что 7-8 вооруженных людей в чалмах метрах в 500-600 от шоссе по бездорожью как бы загоняют его в ущелье.

После нескольких безрезультатных очередей из пулемета приказал предупредительными залпами вынудить бандитов и автобус остановиться. Подъехали, пассажиры спешились, что-то лепетали и указывали в горы. Тогда в горячке не стал разбираться, сопроводил автобус с пассажирами на шоссе, передал спасенных комендантскому патрулю на БТРе (пехота из Пули-Хумри). Теперь жалею, наверное духи смешались под шумок с пассажирами… Эх, молодо-зелено!..  

В тот же день вечером казах-водитель на привале прикупил шароп в дукане и крепко выпил в честь завершения первого года службы. Ладно, если бы дело на том и закончилось.  Так нет же: в надежде на эвакуацию в Ташкент горе-черпак взорвал у себя за спиной гранату РГД-5.

Из-за этого ЧП вместо орденов мне и командиру расчета ЗУ-23 Николаю Палюху за спасение активистов, возвращавшихся, как выяснилось, с партконференции, дали медаль «За отвагу».

Кстати, обучил и воспитал Палюха начальник штаба бригады Владимир Михайлович Беляев, который был инициатором внедрения ЗУ в кузовах для защиты колонн во всех частях Ограниченного контингента. А увольнялся Николай с двумя орденами «Красной звезды».

…Истекало лето 1982 года, когда пришел приказ о переводе меня для дальнейшего прохождения службы в 201 мотострелковую дивизию (Кундуз). Грустно было расставаться с боевыми побратимами, что и говорить. На прощание, наконец, разрешила поцелуй красавица-медсестра Лариса и снял-таки выговор за самовольный выезд в дукан комбриг Маланчук. Вот тогда и пригодилась сувенирная емкость «Столичной».

А менял меня в бригаде Сережа Гуляев, впоследствии депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга, тоже участник первой чеченской кампании и член Союза писателей России…

Остается добавить, что в Кундузе я не посрамил чести офицера нашей автомобильной бригады. В активе более 30 боевых выходов, медаль «За боевые заслуги», первая книжка «Афганский меридиан».

Заменился, как уже заметил, в Закавказье. Так бы и служил, наверное, там до пенсии, но на счастье попал в опалу новому командующему И.Н. Родионову. Предложил ему, как афганец афганцу, с трибуны партконференции сделать наш округ заменяемым для всех офицеров, сославшись на пример его предшественников: за шесть последних лет в ЗакВО тогда сменилось с переводом в Москву четверо командующих!  Не только перепонки коммунистов, но и микрофон взорвался от крика генерала в президиуме. Потому не удивился, когда тоже новоиспеченный член Военного совета – начальник Политуправления Новиков без комментариев подписал мой рапорт и отправил на учебу в академию, хотя в предыдущие три года я этого права лишался автоматом.

Не удивился я и тому, что сам Родионов отличился в новой должности разве что разгоном демонстрации с гибелью 19 тбилисцев и уже через год с позором оставил Закавказье. Убыл он конечно же в столицу, чтобы со временем вопреки проклятиям грузинского народа и протесту международного сообщества возглавить Минобороны…

Мы, кадровые военные, вернулись с войны другими. И армия после Афгана не могла не измениться. Помните: строже начала организовываться боевая учеба, лучшие образцы вооружения и военной техники пошли в войска, меньше стали отрывать войска на потешные парады. Вот только бюрократы в погонах не все изменились, хотя и взяла власть, вовсе не причастная к тем подвигам, грех на душу и признала наш десятилетний ратный труд «за речкой» ошибкой. Именно потому, думаю, мы возвращаемся благодаря непрофессионализму уже не первого министра обороны, его замов снова в прошлое. Создается впечатление у меня, у народа, у всего мира, что кто-то решил привести нас назад — к ежегодным маршам, постоянным маневрам,  ошибкам, жертвам, изначально устрашающим прежде всего свой народ. Сгущаю краски, говорите? Но ведь и Нагорный Карабах, Абхазию (дружил с Басаевым, Шамиль тогда был за нас), Приднестровье, Чечню-1 и 2, Южную Осетию, Донбасс, Сирию… — все это тоже никто не мог предвидеть. Никто не мог, но случилось же!

Не удивляюсь уже, что старший сын тоже уже в трех войнах душой обуглился, заматерел, второй после теракта в столице инвалидом стал, хотя родились вроде недавно, когда мне только на часах Отечества доверили стоять.

Недавно ведь совсем, правда?

Получается, перегибаю я палку и не воюем мы вовсе.

Просто такие будни, такой драчливый расклад…   

===============================

 

Марат Сыртланов:

Родом я из целинного совхоза в Северном Казахстане.

После срочной службы поступил на факультет журналистики в ЛВВПУ.

Офицерское становление прошел в ВДВ (104 вдд, Кировабад Аз. ССР).

По личной просьбе был направлен в Афганистан (1981-83 гг. Кабул, Кундуз).

С должности начальника отдела газеты ЗакВО направлен в ВПА и продолжил службу в центральных изданиях Минобороны России.

В связи с ранением сыновей после теракта был вынужден уволиться по ОШМ в запас

(в бизнес — нужны были деньги на операции),

но сразу после успешного лечения, поставив детей на ноги, был аттестован в качестве полковника полиции центрального аппарата МВД России.

Член Союза писателей России, имею 5 гос. наград