Маргарита Ойстрах, Ашкелон. Большая перемена. Еврейский пункт преткновения

Посвящается бывшим абитуриентам 50-х, 60-х, 70-х, 80-х годов.
“Ты глобус понапрасну не
верти, на нём страны
студентов не найти,
и всё-таки на свете есть она,
весёлого студенчества
страна.”
( Очень старая студенческая
песенка).

Когда-то, очень давно и довольно долго, мне довелось работать редактором институтской многотиражной газеты.
Вуз был техническим, газета — двухполосной, мороки с ней было много, а должность  не казалась медовым пряником.
При скромном окладе в 140 рублей мне, беспартийному редактору, да ещё с наличием “еврейского пункта” приходилось нести ответственность за каждую строчку, запятую, фотоснимок, не говоря уже о содержании и качестве текстов, опусов редких авторов, о соблюдении подцензурных указаний.
К тому же, часто напоминали о себе недоброжелатели, которые исправно доносили институтскому партначальству о каждой “вкравшейся в текст” опечатке или ошибке.
Бывало, иду по кишкообразному коридору и ясно вижу, как из дверей парткомовского кабинета, называемого в просторечии паркомом, выходит и идёт мне навстречу старший преподаватель Л. Выходит со свежим номером нашей газеты в руках.
Уже, значит, успел подробно доложиться начальству об обнаруженных им, бдительным партийцем, “очепятках” и казусах.
На его округлом лице всегда было написано чётко и ясно: торжествующая улыбка, злорадство и нескрываемая неприязнь.
За что и почему Л. так яростно невзлюбил меня, я не знала. Возможно, что основной причиной была его неутомимая и никак не прекращающаяся ненависть к евреям.  Непонятно было, зачем он, тоже, еврей, воспылал лютой неприязнью к нашим соплеменникам. Но, как пел незабвенный Владимир Высоцкий, “и людей будут долго делить на своих и чужих”…
Очевидно, что Л. тоже делил людей на своих и чужих.

В начале 90-х годов, уже в Израиле, я неожиданно повстречала Л. в Беэр-Шеве. Было понятно, что после развала единой когда-то страны на части, куски, ломти и лоскуты люди устремились в разные страны в надежде на лучшую долю и приличное устройство. Ясно, что неутомимый борец с еврейским засильем тоже вынужден был вместе с семьёй покинуть пределы нашей солнечной республики, потому что деться ему было некуда: имелся довольно солидный возраст, Америка уже не впускала,  Канада ещё не была столь популярной, Бельгию уже достаточно наводнили наши, а драп в Германию был сопряжен с риском и определёнными трудностями, да и не все евреи захотели вдруг поехать “к фашистам в пасть”.
Оставался один вариант: в Израиль. Разумеется, Л. сделал тогда вид, что меня не узнал, хотя я поздоровалась с ним и даже назвала наш вуз, в котором мы оба когда-то работали.
Он совсем не изменился: остался таким же напыщенным, важным и горделивым.
В институте его прозвали “непримиримым борцом”. Под борьбой подразумевалось  заваливать на вступительных экзаменах в вуз исключительно еврейских абитуриентов. И не только их. Сын знакомой писал диплом под руководством Л. Помучил его Д. изрядно, придирался к каждой строке, заставлял переделывать даже то, что сам же и велел написать, и всё оставался недовольным.
Абитуриентов Л. даже не пытался выслушать, сбивал с толку, обрывал на полуслове, перебивал,
задавал нелепые вопросы, делал всё для того, чтобы “додавить” человека. Абитуриенты, естественно, начинали волноваться, запутываться в ответах, да и просто терялись.
В большинстве своём это были золотые медалисты, выпускники физматшкол, гремевших когда-то на весь Союз, талантливые и достойные ученики замечательных учителей. У них-то как раз и был стопроцентный шанс без проблем поступить в институт. Но для Л. не существовало никаких авторитетов. Он был убеждён, что чем меньше евреев будет принято в институт, тем легче будет вузу. И сионистского гнезда им не свить… Л. не позволил бы, а постарался разоблачить “сионистов в масках”.
Даже далеко не все русские, татарские и местные преподаватели резали евреев- абитуриентов на вступительных с таким ожесточением, как делал это Л. Он кайфовал и ликовал, видя, как теряются абитуриенты на экзамене, как страшатся вопросов, боятся говорить. Л. задавал им задачки повышенной сложности, зная, что они из институтского курса, который абитуриентам был пока неведом.
Он наслаждался растерянностью абитуриентов, и даже не скрывал радости по этому поводу.
Его не смущало, что многие коллеги старались обходить его стороной, не подавали ему руки, избегали приветствовать. Он не боялся никого и ничего, зная,что проваленные им на экзаменах с его помощью, не посмеют жаловаться на него. Да и некому было жаловаться. Ректором института был тогда отъявленный негодяй и взяточник, жлоб и бездарь. Кадр из местных, тупее тупых. Его окружали такие же, как и он, неучи, всеми правдами и неправдами занявшие тёплые кресла и денежные должности и всячески угождавшие своему могущественному повелителю.

Кто-то из его толковых приятелей помог ему накропать диссертацию, которая, разумеется, была утверждена без проволочек и кантования. Чтобы словосочетание кандидат наук не выглядело мелковато, ректора одарили званием и степенью профессора и доктора технических наук.
К сожалению, подобные персонажи водились и в других вузах нашего города. Это были не только местные кадры, но и придворные, прикормленные евреи.
К примеру, в нашем же вузе были несколько евреев, возглавлявших кафедры. Уже “остепенённые”, они старались не брать к себе на кафедры аспирантов-евреев, преподавателей-евреев, ассистентов-евреев, чтобы не иметь в будущем неприятностей и обвинений в пособничестве своим. Так, на всякий случай, чтобы в удобный момент продемонстрировать высшему руководству нелояльность к соплеменникам. Чтобы не заподозрили. Что кум кума поддерживает…
Всегда существовали и есть  евреи-антисемиты. История знает немало подобных примеров.
Хотя в нашей азиатской республике антисемитизм, в общем, не был массовым явлением, как на Украине, в Белоруссии, в Молдавии, России, но бытовой, иногда даже выходящий из кухонных пределов,имелся.
Знаменитый Фархадский рынок мой знакомый, называвший себя армянином, как-то назвал пархатским. Я перестала общаться с тем человеком. Если даже он и пошутил, всё же было неприятно: мне подобные остроты никогда не нравились,  об этом знало и моё нееврейское окружение.
В нашем городе были вузы на все вкусы: медицинский, медицинский педиатрический, политехнический, педагогический, иняз, автодорожный, сельскохозяйственный, нархоз, университет. Ну и наш институт, который традиционно считался европейским, хотя принимали туда, в первую очередь, нацкадры.
К нам в республику, славящуюся всегда гостеприимством и доброжелательностью, приезжали учиться ребята, которые знали,что ни на Украине, ни в Белоруссии и в других республиках им в вуз было не поступить: мешала “пятая графа”.
Зато были 3 категории вузов, в которые евреев “не допущали”.
Первая категория: МГИМО (институт международных отношений)и Высшая школа КГБ (комитет госбезопасности).
Вторая категория- те вузы, в которые евреи продирались с трудом, к примеру, на мехмат МГУ.
Третья категория: “отстойники”. Туда евреев всё же принимали: МИИТ ( бывала там и видела, что среди студентов — немало евреев), МИРЭ (московский институт радиоэлектроники).
В антисемитском Ленинграде евреев, к примеру, брали в ЛИИЖТ(институт инженеров железнодорожного транспорта), в ЛИСИ (инженерно-строительный институт), в инженерно-экономический.
Трудновато было поступить в Питере в институт имени Герцена, но наши всё же прорывались.
Факты — вещь упрямая. В 1956 году абитуриенту-еврею, золотому медалисту, поступающему в МВТУ им. Баумана (Высшее техническое училище) экзаменаторы-антисемиты дали нерешаемую задачу, несмотря на то, что как золотой медалист он должен был проходить только собеседование.
В МВТУ направляли работы абитуриентов из других вузов, тоже евреев по национальности,
которые были отвергнуты.
Потом эти работы получили хорошую оценку в Управлении высшего образования Минвуза СССР. И потом те же вузы, которые этих ребят когда-то “резали”, направляли именно в МВТУ им Баумана на повторную экспертизу для того, чтобы отвергнуть.
”Резали” неугодных абитуриентов на сочинении.
Поставили двойку, когда человек написал в сочинении с той пунктуацией и орфографией, как было в первоисточнике, на который он ссылался.
В другом случае за ошибки был засчитан неправильный размер заглавной буквы.

Ещё пример: как ошибка было засчитано, что человек написал 1917 год цифрами, а не прописью.
Двойку поставили и за сочинение, в котором в числе ошибок было указано, что Ленин написал с инициалами, а надо было писать полностью: Владимир Ильич. На сочинении была формулировка: “Не раскрыта тема”.
Мой троюродный брат Игорь, (светлая ему память!) живя Харькове, мечтал поступить в институт радиоэлектроники. Его мечта так и осталась нереализованной, потому что в тот вуз приём евреев был категорически запрещён. Ему  всё же удалось поступить в автодорожный.
Запретили, разумеется, негласно, но так, чтобы широкой публике было ясно, кто есть кто.
“Творцов и вдохновителей” гонений на евреев было в те годы немало. К примеру, был такой академик Понтрягин — автор скандально-известной антисемитской автобиографии, опубликованной в журнале “Успехи математических наук”.
Лев Понтрягин прославился ещё и тем, что принципиально не публиковал еврейских атворов в редактируемых им журналах.
Был еще один известный антисемит — Иван Виноградов. Под его руководством в Математическом институте имени Стеклова не принимали сотрудников-евреев.
Среди той зловонной антисемитской компании выделялся Виктор Садовничий — тогдашний ректор МГУ.
Ходили тогда слухи о том, что в СССР существовала некая “инструкция” (приблизительное название) “Об ограничении приёма лиц, национальное государство которых враждебно относится к Советскому Союзу (имелся в виду Израиль, прежде всего).
Ещё один любопытный факт: в конце 40-х годов возникла система недопущения евреев в вузы (на устных указаниях основанная).Был наложен запрет на поступление евреев в МГИМО. В 1949-1953 годах были ограничения поступления в вузы людей с пятым еврейским пунктом.
К 60-м годам при доступе евреев к вузам действовала та же система.
Действовал запрет и на поступление евреев в военные академии.
В Украине, Белоруссии, Молдавии на анкете поступающих красным карандашом писали: “евр”., или специально обводили тем же красным карандашом национальность.
Евреи-абитуриенты об этом знали, у многих были анкеты с этой пометкой.
Некий человек из приёмной комиссии утверждал, что есть отдельная папка для евреев-абитуриентов, которых предписано ограничить в правах.
Это было в середине 60-х годов, когда хрущёвская “оттепель” уже сошла на “нет”.
Моя знакомая в те же годы пыталась поступить на фармацевтический факультет Черновицкого медицинского института. Вуз был солидный, с хорошей учебной и научной базой. Увы, но евреев туда категорически не брали, и пришлось моей знакомой покинуть родной город и уехать в Алма-Ату, где она с блеском сдала вступительные экзамены, набрала нужные проходные балы и была принята в мединститут.
Другая знакомая дважды совершала попытки поступить на стоматологический факультет Винницкого медицинского института им. Пирогова. Но, несмотря на наличие у неё золотой медали её провалили на экзамене.
В Киеве еврейская молодёжь, с которой мне довелось пообщаться, жаловалась на то, что в вузы поступить не то чтобы невозможно, а даже документы не подать…
Родственник знакомого пытался подать документы в один из украинских вузов. А документы у него даже не взяли, несмотря на наличие у него золотой медали.

Можно привести немало подобных фактов. Обидно за тех ребят, которым не повезло учиться в отличных вузах Москвы, Ленинграда, Киева, Кишинёва, недосягаемых для евреев по чьей-то злой воле.
Я тоже когда-то поступала в университет. На экзамене по истории преподаватель Зайцев вместо того, чтобы предоставить мне возможность ясно и чётко ответить на вопросы билета, начал выяснть, не являюсь ли я родственницей знаменитого скрипача, почему моя фамилия не похожа на другие, а космонавты разве летают под иными фамилиями? Он нёс сплошную чушь и ахинею, тот на вид интеллигентный тип, который, как выяснилось уже после экзамена, был одним из ярых антисемитов университета. Меня потом ругала знакомая, зачем же я пошла отвечать именно Зайцеву. Но откуда я могла знать тогда о его ненависти к евреям? Получив незаслуженную тройку, я очень расстроилась. В школе у нас была отличная “историчка”, благодаря которой мы, её ученики, получали настоящие, крепкие знания. И в своих силах я была тогда уверена, но, увы, удача была не на моей стороне. Мария Алексевна, узнав об этом, была весьма огорчена моей “тройкой”. Но так как Зайцев меня всё время перебивал, задавал дурацкие, к истории совсем не относящиеся вопросы, я просто растерялась и сбилась.
Результат: не добрала нужных баллов на факультет, к поступлению на который так отчаянно стремилась…
Тогда говорили, что оценку, мол, можно оспорить в апелляционной комиссии, но никто из непоступивших даже не пытался это осуществить на деле. Люди понимали, что это провальное дело…
С той поры пролетело немало лет. Давно окончен другой вуз, в прошлом году было 40 лет с того момента, как я получила диплом и институтский значок. Былые огорчения, обиды, слёзы постепенно забылись с годами. Разве что напоминают о себе иногда чуть-чуть, словно волны — кораблю… Наверное, мне всё же повезло: судьба не обделила меня яркими событиями, праздниками, теплом, подарила много незабываемых встреч, открытий, добрых надежд. Сбылась мечта — это главное.
С гордостью говорю, что состоялась в профессии, многое достигла, многому научилась. Плыви, мой кораблик, и дальше, покачиваясь на волнах памяти. Семь футов под килем!

Редакция Сайта

Статья размещена с помощью волонтёра сайта. Волонтер сайта не несет ответственность за мнения изложенные в статье. Статья написана не волонтером.

Артур Клейн

arthurhaifa@gmail.com