Главная / Хайфаинфо - Литературная гостиная / «Я – ФРОНТОВАЯ САМОХОДКА». Исповедь гордой брони

«Я – ФРОНТОВАЯ САМОХОДКА». Исповедь гордой брони

Все, о чем будет рассказано в настоящем повествовании, — чистая правда, хотя некоторым придется поверить в нее на слово. Однако в искренности главного персонажа, я уверен, не засомневается никто. Не судите нас строго.

« Я – фронтовая самоходка. Меня, отреставрированную и выкрашенную в зеленый цвет, привезли издалека и поставили на музейную площадку возле бывшего порохового склада крепости рядом с двумя симпатичными лобастыми парнями – танками Т-54 и Т-55. Я гораздо старше каждого из них, но вида не подаю. Пусть они, не нюхавшие пороха но-сатые увальни, любуются моим парадным видом. Я вся из себя – будто новенькая хру-стящая трехрублевка, только что выпущенная Сбербанком СССР. Это постарались ре-монтники Борисовского танкоремонтного завода, где меня привели, что называется, к нормальному бою.

Я никому не проговорюсь и намеком, что стою на протезах — мои родные заводские гусеницы давно уже ампутированы. До сих пор мои утраченные траки — изношенные, разорванные немецкими фугасами — ноют и болят (многие из них мне удаляли почти после каждого жаркого боя). Инвалиды войны не дадут соврать – отрезанная рука либо нога тревожит и напоминает о себе даже тогда, когда их давно нет и в помине.

С фронтовых пор у меня незаживающая пробоина в правом боку, которая, хоть и заварена сваркой и покрытая слоем краски, но дает о себе знать в непогоду ноющей ту-пой болью.

Однако я не жалуюсь на эти и другие свои раны, пробоины и вмятины, потому что от рождения по природе своей уральской брони горда, и пронесла эту свою невысказан-ную гордость до сегодняшнего дня. Правда, вот только с вами сейчас рассиропилась, раз-откровенничалась…

К душевному разговору меня побудили разительные перемены, произошедшие в моей стальной жизни в последние месяцы. До переезда но новое место дислокации в славный город Брест я стояла забытая и заброшенная в лесопарке, куда была определена, как вначале поговаривали, на временную стоянку. Вынужденная невостребованность после окончания войны, которую я отпахала на все «сто», а затем, после расформирования музея одной воинской части, где я какое-то время находилась, обернулась для меня, казалось бы, полным забвением. Так продолжалось до тех пор, пока на меня не обратил внимания столичный житель подполковник в отставке Николай Качук: видать, жалкое зрелище в глазах армейского ветерана представляла собой потрепанная боями и временем самоходка, забытая всеми на окраине Минска.

Ветеран отправил письмо директору мемориального комплекса обороны Брестской крепости с просьбой принять участие в моей судьбе — и не ошибся адресом и адресатом. Решения и последующие распоряжения, согласованные в различных высоких инстанциях, напомнили мне славные армейские времена, когда отданный боевой приказ выполнялся быстро, четко и безусловно. Меня отрихтовали, отремонтировали и покрасили на ремонтном заводе, чин по чину доставили железнодорожной платформой в Брест, завезли трейлером на Центральный остров крепости и там в торжественной обстановке определили на место постоянной дислокации.

Обо мне узнали, моим незавидным положением озаботились, а затем и хлопотали люди самых различных должностей и рангов. Это были министр обороны Республики Беларусь и министр культуры, депутаты парламента и сотрудники музея обороны Брестской крепости, множество других людей – от члена Правительства до рядового водителя. Все они вместе сделали для меня, опаленной войной фронтовички, главное – я вновь востребована, зачислена в состав именного подразделения особого назначения и, списанная бы-ло в утиль забвения, возрождена из небытия и являюсь боевой единицей постоянно действующего арсенала. Моя новая воинская часть носит название мемориального комплекса, однако службу здесь знают туго, и мне к этому не привыкать.

Меня можно погладить по броне, залезть вовнутрь ребристой полубашни, посмот-реть в панораму 122-миллиметровой пушки и в боковые лючки, подвигать орудие вверх-вниз, посидеть на месте механика-водителя. В отличие от танковых башенных орудий, моя пушка не имеет кругового вращения и обзора, а поэтому в бою весь экипаж – коман-дир, механик-водитель, наводчик и заряжающий – обязаны смотреть во все глаза вперед и по сторонам. Иначе может случиться беда.

Однажды в 1944-м во встречном бою на подступах к Минску я бездарно размотала свою правую гусеничную ленту на всю ее ребристую ячеистую длину и потеряла ее, как нерадивый пехотинец разматывает и теряет небрежно завернутую на ноге обмотку. Про-изошло это потому, что в горячке сражения экипаж просмотрел фашистское орудие, бив-шее из-за укрытия, и меня долбануло сбоку и сбило гусеницу. Вместо того чтобы остано-виться, сдать назад и накатом «обуться», меня сдуру понесло по ходу движения – и гусе-ница сорвалась с ведущей «звездочки». Не прозевай мы все вместе затаившегося «фер-динанта» и поступи я, как положено в таких случаях, ребята-самоходчики за считанные минуты смогли бы вбить кувалдой стальные «пальцы», соединить разорванные траки, и мы бы вышли из-под обстрела. Но я, растяпа, замешкалась – и тут же была продырявлена крупповской болванкой уже навылет. Благо хоть удар пришелся в стороне от бензобака — бочонка с солярой, рядом с которым, за тонкой перегородкой находилась еще не расстре-лянная укладка снарядов. В худшем случае — гореть мне вместе с экипажем синим пла-менем с черным дымом, а от детонации могло бы разнести и в клочья.

Тогда меня подцепил тросом и вытащил из боя подоспевший танковый тягач. В срочном порядке залатанную на передвижном армейском ремпункте, меня снова бросили в прорыв. А сколько было еще таких эпизодов и боев! Считай, до самой Победы.

Меня дырявили бронебойными болванками, глушили и контузили фугасами, жгли «фауст-патронами», кромсали осколками снарядов и крупнокалиберными пулями. Но я выжила. И буду стоять на вверенной мне позиции, хоть и в мирное время, до конца.

Иногда я вспоминаю тех, кто в годы моей фронтовой юности составлял наш об-щий боевой экипаж – таких же юных безусых парней, что приходят сегодня потрогать мою броню и сфотографироваться вместе на память. Мои фронтовые друзья, мертвые и живые, сняться мне по ночам – и каждого из них, несмотря на прошествие времени, я мо-гу назвать поименно. Мы вместе, единой семьей сражались, погибали и побеждали – и память об этом на века. Только вот точное количество экипажей, убывавших и редевших в боях по причине смертей и ранений, стало в моей памяти почему-то теряться. Наверное, сказываются последствия моих контузий и ранений. Ведь били меня на войне по макуш-ке, корпусу и бокам совсем не понарошку, а насмерть, и горела я не раз отнюдь не бен-гальским, бутафорским огнем…

Зато также яростно горела и лопалась краска на моем раскаленном от стрельбы орудии, когда я стреляла по врагу прямой наводкой, пылали продырявленные и зажжен-ные мною «пантеры», «тигры» и «фердинанты», дымились от моего огня развалины укреплений и городов, где укрывался поверженный враг, которого я крушила по всем фронтовым правилам – огнем, гусеницами и броней.

И память об этом – тоже навсегда.

Потому что я сама – Победа.

… Мои теперешние дружки по смотровой музейной площадке средние танки – му-жики, как и я, не первой молодости, хоть я буду постарше. Однако, судя по их ночным разговорам, ветер в их в пустых орудийных стволах иногда гуляет. Одно у них на уме: как бы в самоволку смотаться да подзаправиться. На меня, как и положено, смотрят с уважением -и поделом. Особо разухабиться перед фронтовичкой им не удастся.

Да и разве о том наши главные бронетанковые мысли?! Что ни говори, а до слез жалко, что никогда уже не оживут наши двигатели, не тронутся в движении натруженные гусеницы, не вздрогнут от беглого огня стволы орудий … Наша огненная страда завершена. Одно лишь радует, что время от времени коснется уставшей брони теплая ладонь пришедшего поглазеть на боевые машины экскурсанта – быть может, потомка наших фронтовых командиров, наводчиков, механиков-водителей и заряжающих — да звездочку кленового листа свидетельством былых побед и заслуг однажды приклеит к башне осен-ний ветер.

Ну, а во всем остальном в бронетанковых войсках полный порядок.

Жаловаться я не привыкла.

Потому что я гордая по определению.

Я – фронтовая самоходка».

Исповедь фронтовой самоходки записал

Александр ВОЛКОВИЧ

О Редакция Сайта

Статья размещена с помощью волонтёра сайта. Волонтер сайта не несет ответственность за мнения изложенные в статье. Статья написана не волонтером. Артур Клейн arthurhaifa@gmail.com

6 комментариев

  1. Валерий

    Хорошо написал. И форма подачи оригинальная. В белорусской военной газете это оценили. Молодец!

  2. Александр Барласов

    В послевоенные годы в СССР изучался и обобщался боевой опыт, на основании которого была произведена классификация самоходных артиллерийских орудий. В зависимости от назначения они подразделялись на следующие группы:
    противотанковые САУ (истребители танков) — предназначались для борьбы с танками противника и его противотанковыми средствами при сопровождении своих войск.
    штурмовые самоходные орудия (истребители ДОТов) — использовались для разрушения прямой наводкой прочных долговременных сооружений на переднем крае обороны противника (например советские СУ-152/ИСУ-152 довольно часто использовались в качестве противоДОТных орудий)
    самоходные артиллерийские установки сопровождения (самоходные гаубицы) — сопровождали огнём стрелковые и моторизованные части и соединения, выполняя задачи поражения живой силы и огневых средств противника, а также борьбы со средними и лёгкими танками. (СУ-122 и СУ-152/ИСУ-152 как раз были предназначены именно для такого боевого применения. Но были эффективны и против тяжёлых танков. Так СУ-152/ИСУ-152 уничтожала танки «Тигр» и фугасными снарядами.)
    зенитные самоходные установки — служили для прикрытия войск от атак с воздуха на марше и в ходе наступления.
    специальные самоходные установки — к ним относились миномётные и реактивные установки, а также полевые ракетные пусковые установки на самоходной базе.
    Красная Армия встретила войну, не имея крупносерийных самоходок (хотя некоторые исследователи относят тяжёлый танк КВ-2 к штурмовым орудиям). Однако уже в июле 1941 года была построена САУ ЗИС-30, а к концу 1942 года на вооружение поступили первые серийные штурмовые орудия СУ-122. Противоборство с тяжёлой немецкой бронетехникой и укреплениями вызвало к жизни такие образцы советских самоходок, как ИСУ-152 и СУ-100. Все советские САУ того времени (в отличие от сильно специализированных немецких) были универсальными боевыми машинами. Единственным классом самоходок, в котором не было достойного советского представителя, оказались самоходные гаубицы (в их качестве использовались СУ-122 и СУ/ИСУ-152, но нечасто и с большими неудобствами — так как они были скорее штурмовыми орудиями). Модернизированные СУ-100 и ИСУ-152 находились на вооружении Советской Армии ещё два десятка лет после окончания Второй мировой войны. Завод Уралмаш в Екатеринбурге выпустил последнюю СУ-100 в 1946 году, в боях она не побывала — рабочие установили самоходку на постамент в качестве памятника.
    Спасибо двум Александрам: Волковичу и Волку, чьими стараниями, рассказ «бабушки» прародительницы современных «самоходок», дополнил нашу память о боевых буднях экипажа самоходной артиллерийской установки из книги Виктора Курочкина «На войне как на войне» и полюбившегося одноимённого фильма.

  3. Виталий Гапон

    А я хочу сказать спасибо Саше Волку. Шурик, тебе низкий рахмат от сокурсников. Сам знаешь за что.
    Обнимаю за всех, Виталий Гапон.

  4. А.Костенко

    Тёзка! Помнишь ещё меня, надеюсь? Прочел на одном, как говорится, дыхании. Сказать — талантливо — ничего не сказать. Въехал в «душу» неодушевленного предмета — фронтовой самоходки! и ЕЁ переживаниями изъяснился!
    Поздравляю с творческой очевидной удачей. Исполать!

  5. Аноним

    Волкович -мастер! Спасибо! За душу берет… А.Р.

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан