В память об ушедшем из жизни Льве Аннинском мы публикуем эссе, которое известный литературовед написал для «Лехаима».
Как бы вы ответили, уважаемые читатели, на такой провокационный вопрос:
почему в корне названия старейшего казачьего поселения на Дону – Кагальницкого городка – присутствует иудейские слово «кагал»?
Этот вопрос был задан Михаилу Шолохову.
Он ответил так:
– Пока есть противостояние иудаизма и православия, мы не будем знать всей правды.
Ни об истории казачества, ни об истории России.
И шутливо добавил, обращаясь к задавшему вопрос правдоискателю:
– Ищи! Может, найдешь правду.
Казачья повадка помогает автору «Тихого Дона» уйти от однозначного ответа (что свидетельствует о том, что великий летописец казачества, сам, как известно, по происхождению иногородний, действительно проникся вольным казачьим духом).
Однако вопрос, как говорится, интересный. Пока православие и иудаизм противостоят друг другу, простого ответа на него ждать не приходится. Как и ответа на вопрос, была ли в реальности Хазария, а если была, то какая. Вместо нее в российской историографии веками маячило что-то эфемерно-туманное, неразумное (прилипло пушкинское словцо!), непоправимо обрезанное (то есть отрезанное от отечественной истории: впали в иудаизм, значит, чужие). В новейшей историографии (от Гумилева до Кожинова) Хазария как бы воскресает из псевдобытия (есть и роман А. Байгушева на эту тему) и именно – как непримиримый враг, фатальный геополитический оппонент Руси.
Эта оппозиция, я думаю, переносится в хазарские времена из времен позднейших, когда Русь действительно противостояла «востоку», – хазары оказываются как бы в роли прототатар. В реальности же ось напряжения проходила в доордынские времена не по линии Хазария – Русь, а по линии Хазария – Византия; Русь же, пластавшаяся между двумя этими силами, еще не была равновесным участником конфликта; она стала им позже – в результате борьбы с Ордой, но это произошло в эпоху, когда от Хазарского каганата остались одни воспоминания.
Опять-таки, если писать историю «верхов»:
историю царств и религиозных доктрин, – тогда каганат, сопоставляемый с княжеством или ханством, может играть роль альтернативы, а иудаизм, в который вросла хазарская «верхушка» за 250 лет до крещения Руси, вполне может быть символически предъявлен Владимиру Красно Солнышко в качестве искуса при выборе веры.
Но если говорить об истории народов (а история народов кажется мне не менее интересной, чем история престолов и алтарей), так ведь кроме хазарской «верхушки», впавшей в иудаизм, были еще и пастухи, гонявшие стада от Дона до Арала, купцы, торговавшие по всему этому ареалу, ремесленники, чьи изделия по сей день археологи находят от Венгрии до Армении…
Оставляю в стороне поэтический вопрос о том, прикрыла или не прикрыла Хазария Западную Европу от азиатских кочевников, и если прикрыла, то лучше или хуже это вышло для истории, потому что в пору, когда этот вопрос был для Хазарии актуален, Русь еще только проектировалась, а когда Русь (опять-таки по Пушкину) действительно заслонила Запад от Востока, Хазарии уже не было.
Я думаю, что для истории России (именно – для истории народов, ее составивших) не менее существен другой вопрос: вот те самые хазары, неразумные, обрезанные, – куда они после исчезновения каганата реально делись?
Как куда? Рассеялись по евразийским просторам. Слились с тюрками, которым, по А. Кестлеру, приходились кровной родней. Слились со славянами, которым тоже были не чужды. Слились с еврейскими общинами Западной Европы.., но это – обрезанная верхушка. Что же касается масс, то в пестрой массе хазарского населения, жившего под крышей каганата, превалировали (по свидетельствам мусульманских историков) два типа: «кара-хазары» и «ак-хазары», то есть «черные» (похожие на тюрок, а еще, как тогда считали, на индусов) и «белые» (рыжеволосые, светлоглазые, долговязые… На кого они похожи, решите сами). В общем, как собрался каганат из двунадесяти племен, так и рассыпался. Из кого собрался, пусть выясняют историки древности, а вот куда девался, это стоило бы выяснить историкам современности.
Вот один из ручейков, выбившийся на поверхность:
казаки мещерские. Диалект – смесь славянизмов и тюркизмов. На воротах – мезуза. Предпоследняя историческая затрещина получена от патриарха Филарета в 1619 году – за то, что в Смуту переметнулись к Лжедмитрию: за сей грех пришлось казакам из Мещеры передислоцироваться на Дон. Последняя затрещина – уже от советской власти, в ходе общего «расказачивания». Так что к середине ХХ века мало кто из этих казаков помнил, откуда они.
Один – помнил. Восемнадцатилетний кавалерист 247-го Уссурийского казачьего кавполка, в 1943 году по совету отца «попросившийся в кавалерию». По совету того же отца, о своем «мещерском» происхождении благоразумно помалкивал. Однако со слов своей бабки Федоры Давыдовны (хорошее сочетание) знал много тюркских выражений. И еще знал, что значит его фамилия: Подоксик (возьмите карту Мещеры и найдите реку Подоксу).
Участвовал казак в последней конной атаке ХХ века под Муданьцзяном. Служил в Советской Армии до 1954 года. Вышел в отставку в чине подполковника.
Он-то и спросил Шолохова о Кагальницком городке. На правах знакомого. Потому что и Шолохов, в военные годы посетивший их полк, спросил, какие тот парень знает фамилии дореестровых казаков. Фамилии оказались такие: Алимов, Баскаков, Малкин, Бирюков, Бердников, Чурхин, Мелехов…
Оставляя любителям ономастики распознание тюркских и славянских антропонимов в этом списке, раскрою один, для почитателей Шолохова особенно любопытный:
Мелех – это царь. На иврите.
(Опубликовано в №111, июль 2001)
