Рената Муха в стихах и в жизни. Литературная композиция от Ирины Зильберман.
Спектакль для 2-х актеров
Однажды
(а может быть — дважды)
В дорогу
(а может быть — в путь)
Уехал правитель отважный
И взял с собой самых отважных
От важных забот отдохнуть.
Так начинается одна из книг стихов этого светлого, остроумного, жизнелюбивого человека — Ренаты Мухи, которая жила среди нас, радовалась удачам, огорчалась из-за неприятностей. Но она воспринимала мир сияющим, ярким, разноцветным и своим талантом передавала это ощущение и детям, и взрослым. Она обладала редким даром делать людей добрее и нравственнее
Рената родилась в Одессе 31 января 1933 года. В 1936 году семья (отец – военный, мать – преподаватель) переехала в Харьков. В 1941 году отец ушел на фронт, а Рената с мамой эвакуировались в Ташкент. Вернувшись в 1944 году в Харьков, Рената окончила школу, университет, аспирантуру , защитила кандидатскую диссертацию и осталась преподавать английскую филологию в Харьковском университете.
В Израиле с 1995 года преподавала английский язык в университете города Беер-Шева.
Эти сухие анкетные данные никак не объясняют ту популярность, которую она имеет в России, Израиле, Англии, Америке и других странах. Рената приобрела широкую известность, любовь слушателей и учеников благодаря её стихам, её блестящему умению преподавать, рассказывать, шутить, импровизировать.
Говорит Борис Заходер:
Рената, пожалуйста, относитесь серьёзнее к тому, что Вы делаете — оно этого вполне заслуживает!
Борис Заходер, 27 декабря 1987 года
Ужаленный Уж
Бывают в жизни чудеса —
Ужа ужалила Оса.
Ужалила его в живот.
Ужу ужасно больно.
Вот.
А доктор Еж сказал Ужу:
» Я ничего не нахожу,
Но все же, думается мне,
Вам лучше ползать на спине,
Пока живот не заживет.»
Вот.
Детский камерный хор «Вера». Ужаленный уж
—————————
Семейная драма
В семье осьминогов ужасная драма:
За ужином ссорятся папа и мама.
А бедные дети стоят на пороге
И просят родителей взять себя в ноги.
Биссектриса
Был биссектрисе дом не нужен,
Носилась вечно по делам.
Но, постарев, вернулась к мужу
И делит угол пополам.
Рафаэль Рамм — писатель, переводчик, журналист радиостанции РЭКа
Талант Ренаты Мухи не вызывает ни малейшего сомнения, как и её редкий дар извлекать смех из самых простых и казалось бы давно знакомых слов и положений. Её упорная работа над рифмой, её тонкое знание законов человеческого восприятия, а главное — добрый и безмерно искромётный юмор, делают её книгу событием ещё до того, как она издана. Автор работает в одном из самых трудных жанров, где она определённо добилась большого успеха, сумев стать достаточно понятной для маленьких читателей и очень интересной — для больших.
Владимир Лазарис (Рафаэль Рамм), 28 июля 1996 года
——————————————
Немытая свинка
По длинной тропинке
Немытая свинка
Бежит совершенно одна.
Бежит и бежит она
И вдруг неожиданно
У нее зачесалась спина.
Немытая свинка
Свернула с тропинки
И к нам постучалась во двор.
И хрюкнула жалостно:
«Позвольте, пожалуйста,
О ваш почесаться забор».
Азартные скелеты
Пришел скелет к скелету в гости
И до утра играл с ним в кости
Как много на свете жестоких разлук.
Поссорились как-то морковка и лук.
И грозно морковка сказала врагу:
«Ну ладно, мы встретимся позже. В рагу».
Лук сказал Цветной Капусте:
«А тебя мы в борщ не пустим!»
Кровать
А где продается
Такая кровать,
Чтоб рано ложиться
И поздно вставать?
Потомки
Потомки бывают умнее, чем предки,
Но случаи эти сравнительно редки.
Собрались однажды все толстые люди
Назревший вопрос о питательном блюде
Полезном и вкусном, но только нежирном,
Решить на конгрессе, и лучше — всемирном.
Конгресс ожидался с большим интересом
Людьми, и не только с избыточным весом,
И опубликованы были труды
О пользе нежирной и вкусной еды.
Но толстые люди ответили грустно:
Всё вкусное — жирно, всё жирное — вкусно!
На вечере памяти Чичибабина некий незнакомый Ренате человек признался, что Рената — его любимый поэт, и совершенно неожиданно принялся читать её стихотворения. Одно за другим. Потом его вызвали на сцену, где он оказался Губерманом.
На своеобразных детских стихах Ренаты Мухи выросло и воспиталось не менее двух поколений детей, для которых родным языком был русский. Сразу с появлением в печати стихи Р.Мухи заняли достойное место в ряду с произведениями К.Чуковского, С.Маршака, А.Барто, Б.Заходера, В.Левина, и без них русская детская литература сегодня немыслима. Теперь, когда она стала израильской писательницей, считаю, что для нас большая честь видеть её среди литераторов, творящих в Израиле на языке Пушкина.
Игорь Губерман, 4 марта 1997 года
У Ренаты- свежий взгляд на мир и детская радость от хорошего звукоизвлечения. Она слышит, видит и знает слова, чтобы всем этим поделиться. Её взгляд на жизнь — уникален, формулировки удивительны, и каждый текст хочется подержать во рту, как хорошее вино.
Виктор Шендерович, 2005 год
Стихи Ренаты Мухи, захлебываясь от восторга, на память начитывал один наш кинематографист, а некоторые из них и записал по моей просьбе. Его восторг перешел ко мне, в нем я и пребываю до сих пор.
Она поэт мыслящий, но непобедимо веселый, как будто ей не позволяют жаловаться на жизнь все те, в ком жил генетический страх от давних одесских погромов, и от нацистских душегубок, и от убийства Соломона Михоэлса, и от «дела врачей«. Жизнелюбие она преподает своими стихами. Маленький, но большой поэт Рената Муха достойна того, чтобы её стихи не только включались в школьные хрестоматии, но и сопровождали по жизни нас всех, даже седеющих, но не стареющих душой, ибо такие стихи нам этого не позволят.
Евгений Евтушенко, 30 мая 2008 года
Человеческая мощь Мухи настолько огромна, что ее хватило бы на десятерых. Остается устыдиться собственной слабости, суетности и постараться научиться у Реночки жить по-настоящему, а не вчерне.
Сергей Никитин, 31 августа 2009 года
Кроме одаренности, глубокого понимания литературы, блестящего знания английского, Рената была совершенно уникальным человеком. Интерес к жизни, любовь к сыновьям, мужу, друзьям, щедрость заполняли ее и давали силы забывать о своей беде. Она всей душой была устремлена к миру. Ее юмор преображал трагическую повседневность, не позволял погрузиться в тоску.
Татьяна Никитина, осень 2009 года
Кажется, что Рената Муха была в литературе всегда, просто литература об этом ещё не знала. Несколько случайных публикаций, перепечатки в самиздате, восхищённые отзывы Бориса Заходера и Эдуарда Успенского, Феликса Кривина и Дины Рубиной. Что-то стало песнями у Татьяны и Сергея Никитиных. Но первая книга вышла, когда поэту было далеко за 60. Рената– человек необыкновенно скромный, до последних дней она считала свой абсолютный и беспрекословный успех каким-то удивительным происшествием, хотя в её стихи влюблялись с первого звука и навсегда.
«Ну дела, – подумал Лось, –
Не хотелось, а пришлось».
Этот Лось, предлагающий читателю обсудить с ним общность судьбы, как-то сразу становился членом семьи.
Рената Муха умела находить такие слова, созвучия, интонации, которые передавали самые тонкие, едва уловимые состояния души.
Рассказывает Рената:
Стихов не писала ни в детстве, ни в юности, ни в ранней молодости и не собиралась писать вообще. Но наступили шестидесятые. В Харьков возвратился из заключения Борис Чичибабин, наведался Булат Окуджава, приезжал Евгений Евтушенко, долетели песни Новеллы Матвеевой. А у меня появилось первое стихотворение. В нем были две строчки и две ошибки:
Жили в одном коридоре Калоши,
Правый – дырявый и левый – хороший.
Когда я спросила: “Хорошее ли это стихотворение?”, мне ответила моя подруга – преподаватель русского языка: “Будет хорошее, когда исправишь ошибку! Слово “калоша” – женского рода”. И много лет я не могла, и даже не смогла исправить это стихотворение, это сделал за меня мой друг, Ефим Бейдер, который подарил мне на день рождения такое стихотворение:
Жили в одном коридоре Калоши,
Левый – дырявый, а правый – хороший.
Им бы гулять по дождливой погоде,
Если стояли бы в правильном роде.
Я называю свои стихи: для бывших детей и будущих взрослых — это в шутку, но так оно и есть. Герои моих стихов – звери, птицы, насекомые, дожди и лужи, шкафы и кровати, но детским поэтом я себя не считаю. Мне легче считать себя переводчиком с птичьего, кошачьего, крокодильего, туфельного, с языка дождей и калош, фруктов и овощей. А на вопрос, кому я адресую свои стихи, отвечаю: — пишу до востребования.
Всё в комнате стихло,
Все лампы потухли,
Лишь бродят по кухне
Домашние Туфли
И, шаркая, шепчут
В глубокой обиде:
«Ну что, мы на улицу
Так и не выйдем?
Стоим мы тут месяцы,
Дни и недели
Но нас
Ни-ку-да Ни-ког-да Не на-де-ли!
Заявление
Я простояло здесь полвечности.
Болит спина. Болят конечности.
Я больше так не в состоянии.
Всё. Извините.
Изваяние.
…Много лет назад, будучи на факультете иностранных языков, я совершенно нечаянно произнесла строчку, я стихов тогда не писала, и потом не писала, а строчка была такая: «А в углу, в конце страницы, перенос повесил нос». Моя горячо любимая руководительница и друг, замечательный ученый, сказала: «Прелесть какая строчка! А дальше? « Я говорю: «А дальше нет«, а она: «Так вот, еще же пятнадцать минут до лекции – сядь и напиши! « Мне не хватило пятнадцати минут до лекции, не хватило и пятнадцати лет, лет понадобилось семнадцать. С грустью говорю, что к тому времени, когда оно было написано и посвящено ей, как я ей и обещала, прошло семнадцать лет.
Вот она, эта Книжкина колыбельная:
За окошком ночь настала, где-то вспыхнули зарницы,
Книжка за день так устала, что слипаются страницы.
Засыпают понемножку предложенья и слова,
И на твердую обложку опускается глава.
Восклицательные знаки что-то шепчут в тишине,
И кавычки по привычке раскрываются во сне,
А в углу, в конце страницы, перенос повесил нос –
Он разлуку с третьим слогом очень плохо перенес.
Недосказаны рассказы, недоеден пир горой.
Не дойдя до этой фразы, на ходу заснул герой.
Перестало даже пламя полыхать в полночном мраке,
Где дракон с одной драконшей состоит в законной драке.
Никого теперь не встретишь на страницах спящей книги,
Только медленно плетутся полусонные интриги.
Дремлет юная невеста по дороге под венец,
И заснули середина, и начало, и конец.
В одном из интервью Рената рассказала о начале творческого союза с Вадимом Левиным. (Помните? – «Глупая лошадь купила галоши…»)
« История нашего соавторства и забавна, и длинна, и трогательна, и дело не только в том, что у нас очень много совместных стихотворений. Дело в точке зрения, в какой-то совместно высеченной искре. Наше соавторство состоит в том, что мы одинаково слышим этот мир. Я себя называю переводчиком. Я «перевожу» то, что животные, или вещи, или дети воображают, – для всех».
И С П У Г А Н Н А Я П Е С Е Н К А С Л О Н Е Н К А
Мы с мамой
В Африке живем,
А в джунглях жизнь — не шутка:
Там страшно ночью,
Страшно днем,
А в промежутках
Ж у т к о.
Когда я познакомилась с Левиным, он был уже известным, сформировавшимся поэтом, а я никаким поэтом не была и не собиралась быть. Но у меня было одно стихотворение, а дальше я все придумывала строчки и звонила ему, а он говорил, что хорошо, дописывай. А я говорила – не могу, помоги. И он начал всюду меня представлять, что «Рената Муха, которая называет себя поэтом, но, кроме двух строчек, ничего написать не может, и бежит ко мне с криком – Вадик, помогай!»
Слушала я это, слушала, и сказала, что «если ты не бросишь издеваться, я буду писать просто двухстрочные стихотворения, и ты мне будешь не нужен». Он сказал – «ну-ну, попробуй!»
И я придумала строчки, которые сейчас уже довольно известны:
Вчера крокодил улыбнулся так злобно,
Что мне за него до сих пор неудобно.
Один осьминог подошел к осьминогу
И в знак уваженья пожал ему ногу…
И я их принесла Вадиму. И Вадим сказал: «Ого! Я эти две строчки тоже хочу писать». А я ему сказала – «Эти две строчки ты можешь не писать, я их написала». А тогда было время всяких кооперативов. Вадик мне сказал: «Тогда давай делать так: ты пиши две строчки, а я припишу еще две, и мы это назовем — кооператив поэтов». Я послушно спросила: «А какие мне писать две строчки?» Он мне ответил: «пиши последние, я первые напишу всегда!» Я пошла домой, и уже по дороге поймала такую строчку:
И это для дятла такая наука,
Что он никуда не заходит без стука.
Это – конец, как вы видите. Я позвонила Левину, он это очень одобрил, сказал – работай дальше. Я говорю: «а начало?» Он сказал – «Не беспокойся! Я вот освобожусь, и закончу». Я пошла дальше придумывать последние две строчки. Ну, не придумывать, а подслушивать у себя. И у меня стали появляться освобожденные две последние строчки:
Пожалуйста, я откажусь от короны.
А можно сначала доесть макароны?
И много еще чего было…
А Вадик ездил, читал свои стихи, и руки у него никак не доходили написать начальные строки. И потом он сам сказал: «Слушай, это как-то неудобно. Ты пишешь, а я не успеваю. Давай будем выступать вместе, я так и объявлю, что это кооператив поэтов, мои слова еще не дописаны, я буду их стучать ладошами – тра-та-та-та-тра-та-та-та. А ты свои две строки прочитаешь». И тут я сказала: «А название будет – «…начало следует». Он прохлопал две первые строчки, а я прочитала остальные. Народ немного оторопел. Но в зале оказалась Вероника Долина, и она сказала: «Тоже мне проблема придумать две первые строчки», вышла на сцену, отодвинула меня и Вадима, и сказала:
С утра этот дятел сидел на столбе,
Соседи о нем донесли в КГБ.
И это для дятла такая наука,
Что он никуда не заходит без стука.
Это такой жанр, что трудно дописать равноценное начало. Например, у меня было такое —
С тех пор он питается разными кашами.
По-моему — так хорошо. А по-вашему?
К ним московский литератор Марк Зеликин написал такое начало:
С яслей ненавидел он манную кашу.
И с этим покинул он Родину нашу.
С тех пор он питается разными кашами.
По-моему — так хорошо. А по-вашему?
Вспоминая об их совместной работе с Ренатой, Вадим Левин написал такие трогательные строчки:
В моей судьбе она за каждой датой –
Мой верный друг, соавтор мой крылатый,
Сам не пойму, да как же я когда-то
Жил без «Калош», подаренных Ренатой
В Ренате соединились ум, талант и доброта. Добрый слышит что собака не лает, а разговаривает; что у слоненка есть беспокоящаяся о нем семья; добрый чувствует, что в мире все спаяно: люди и звери, дети и взрослые.
Жил в квартире Таракан, в щели у порога.
Никого он не кусал, никого не трогал,
Не царапал никого, никого не жалил,
И домашние его очень уважали.
Так бы прожил Таракан жизнь со всеми в мире
… Только люди завелись у него в квартире.
Первая книжка Ренаты Мухи вышла в Израиле усилиями Марка Галесника. Он очень хотел ее издать, и в результате на свет появилась «Гиппопопоэма».
А Марк Галесник ещё издал «Недоговорки» в виде маленькой забавной книжечки, и среди них есть самые разные – веселые и грустные, а в общем – многослойные…
НЕДОговорки
Как-то раз у Короля
Не хватило денег для.
Как-то раз в одной Стране
Все решили: больше – не.
ТРУДНОговорки
«Едят ли дятлы червяков?» —
Спросил Червяк и был таков.
У Зайца зубы заболели.
Зря запретили Зайцу зелень.
По пустыне шли Стада
И сгорали со стыда.
РАЗНОговорки
Мама — Зебра, папа — Лось.
Как им это удалось?
На вершине два Орла
Пили прямо из горла.
Наверное, я Молоко обижала,
С чего бы оно из кастрюли сбежало?
Говорит Яйцо Яйцу:
«Не судите по лицу!»
Толпа у причала Спортсмена встречала
И долго качала. Но не откачала.
Жил человек полнеющий.
А так вообще вполне еще.
ГРУСТНОговорки
Живет на свете Колбаса Вареная
Сама собой неудовлетворенная.
Когда вам гадит Троглодит,
Ведь что-то им руководит?
Мы смертны, но только Бессмертный Кащей
Считает, что это в порядке вещей.
Она говорила: «Я перевожу язык животных« — это игра. Конечно, она переводила язык людей. Ее животные это люди, это мы с вами, и ребенок через эту игру, несомненно, узнает взрослый мир. Почему мы все так любим знаменитое стихотворение о Лосе?
«Ну дела, — подумал Лось. —
Не хотелось, а пришлось».
Просто потому что так лихо срифмовалось? Конечно, нет. История про Лося это история очень-очень социальная, про каждого из нас, про «Осенний марафон», только короче и ярче. Или про тех, которые в одной (неназванной) стране решили однажды «не», а вот о последствиях умалчивается. Недоговорка же… Здесь кувыркаются и балуются слова, а в результате получается некая, необыкновенно точная и язвительная правда о том мире, в котором ребенок уже живет, не только о том, где ему когда-нибудь придется жить. Он уже в нем живет, он уже живет среди персонажей, которым руку пожать нельзя, потому что у них одни ноги. Придется ногу пожать.
Уходит русский язык.
Всю жизнь обучаю языку. И для меня нет большей радости наблюдать, как у человека появляется новый язык, как он владеет им. Я радуюсь за наших детей, которые сделали иврит своим языком. Но мне до сих пор не приходилось наблюдать, как язык уходит. Для меня как преподавателя и человека пишущего, да и просто русскоязычного, это тяжко. Как можно терять язык, который есть? Это трагедия. И если моя книга поможет сохранить русский язык – а дети говорят, что им читают, — я буду счастлива.
Суровая Корова
Рано утром,
В полвторого,
В полдень,
К нам пришла корова.
И, не вымолвив ни слова,
Молчалива и строга,
Прошептала мне сурово:
«Молока не пей сырого».
Постояла
И ворота почесала о рога.
Прослушав такое стихотворение, дети учатся не воспринимать текст как поучение, а анализировать сказанное. — Рано утром? — В полвторого? — Или все-таки в полдень? — И рога почесала о ворота или наоборот? Это все ненавязчиво. Но когда ребенок втягивается в эту игру, он становится умнее, он становится смелее, он становится нравственнее и мудрее, потому что он, вот так работая со словами, вместе с Ренатой Мухой, начинает по-другому видеть реальность…
Как любила Рената рассказывать всевозможные случаи из жизни! Сколько мудрого юмора было в этих рассказах. Делала она это с одинаковым блеском, как на русском, так и на английском языке. Виртуозная рассказчица, она буквально на глазах у изумленной публики создавала уникальные театральные представления. Реальные события Рената изобретательно насыщала бесчисленными, остроумными, невероятными подробностями, неизменно увлекая аудиторию – и детскую, и взрослую, и смешанную.
Это сотворение на глазах публики литературы с одновременной театрализацией. Сложный, рискованный жанр, требующий безукоризненного владения собой и залом. Занятие для натур очень сильных и одновременно способных на импровизацию, что сочетается более чем редко.
Этот ее талант был по достоинству оценен в Америке. Рената получила приглашение выступить на одном из самых популярных в США фестивалей устного рассказа, который проводится ежегодно в городе Прово штата Юта. Естественно, что все выступления проходят на английском языке, и за 20-летнюю историю этих фестивалей она была и остается единственной рассказчицей для которой этот язык не был родным.
В 60-е годы на Харьковском телевидении «Уроки английского языка» вела очаровательная девушка, похожая на Одри Хёпберн. «Это было давным-давно, и даже немного раньше, в дни, когда все на земле начиналось с самого начала…» – говорила она, завораживая маленьких слушателей. Так в их жизнь входил Киплинг и «Сказочный английский» И это тоже была Рената.
В одном из интервью Рената рассказывает: в процессе обучения я начала собирать истории, которые мне хотелось рассказывать. Потом, окончив ВУЗ, я училась в аспирантуре, работала на факультете иностранных языков. И когда у студентов возникали трудности с каким-то временем, определенным артиклем или пассивным залогом, я говорила: «Сказку хотите? » Рассказывала им сказку по-английски, они ее понимали, и, самое интересное, у них исчезали проблемы с артиклем и залогом, и получилось так, что использование устного рассказывания в обучении иностранному языку придумала я. Советник Британского совета мне сказал: «Боже мой, идея давно витала в воздухе, но чтобы русские до этого дошли… » Тогда англичане пригласили меня в Англию для исследований по этой теме. Тут же я получила приглашение в город Эксетер на международную конференцию преподавателей иностранного языка. Случилось так, что я приехала позже, обо мне объявлено не было, и на уроке, где я демонстрировала свои приемы, было немного людей. Но выступление удалось, после него ко мне подходили люди и спрашивали, где можно еще услышать мои рассказы.
Тут оказалось, что вечером того же дня состоится фестиваль рассказчиков, меня пригласили выступить, Фестиваль проводил Эндрю Райт, знаменитый педагог, писатель, художник и, как выяснилось, – рассказчик. Перед началом Райт предупредил: «Никаких чужих и учебных историй. Только – личные». Я даже не очень расстроилась: мне просто стало совершенно ясно, что никакими силами, никогда и ни по какому поводу меня не заставят выйти, сесть перед этой сотней англичан, чтобы рассказывать им личные истории. Да не было у меня никаких личных историй! Я в этот вечер, совершенно забыв, где нахожусь и зачем я туда пришла, услышала несколько совершенно пленительных историй. В самом конце фестиваля Эндрю Райт посмотрев на часы, сказал: Так, а что насчет этой русской дамы? Где Рената? Я услышала какой-то хриплый крик: «No!» – это кричала я. Но Райт так призывно на меня посмотрел и сказал: «Ну, Рената…» Показал на пустое кресло рядом с ним, а я подумала: Боже мой, Британский совет заплатил за меня, за эту поездку, за эту конференцию, за эту гостиницу, а они услышат только это дурацкое: «No!» И я поднялась, буквально вытянув себя за шиворот, со своего места. Десять шагов, которые я проделала до этого пустого кресла, были, наверное, тяжелее, чем десять шагов Жанны Д’Арк до костра. В голове не было ни одной мысли.. В общем, надеялась на чудо. А чудо, видимо, надеялось на меня. Я села в это кресло, а англичане смотрели на меня нехорошо. Хотя это было уже время перестройки, и к русским относились нормально, но уж никак – не в качестве рассказчиков. «И что она нам расскажет?» – думали англичане, глядя на меня холодными стальными английскими глазами. И я начала
(Сказка, рассказанная англичанам)
Когда-то Антон Чехов писал, что у него было трудное детство, и потом всю последующую жизнь он по капле выдавливал из себя раба. Я очень часто вспоминаю эти чеховские слова…
Я сейчас впервые за границей. До этой поездки я совершенно официально входила в число невыездных людей. Никаких шансов поехать не было. Но вдруг – приглашение Британского совета. Единственное, что требовалось от университета, – купить мне билет в Лондон. Мне сообщили, что заказан билет в бизнес-класс. Что такое бизнес-класс, хорошо это или плохо, – я не знала. Но само слово «бизнес» у нас в стране приобрело отрицательный оттенок. Я взяла этот билет, не задав никаких вопросов (можно удивиться, почему я не спросила в иностранном отделе, что такое бизнес-класс. Объясняю: иностранный отдел – не то место, где нужно задавать вопросы. Наоборот, желательно постараться, чтобы их не слишком много задавали тебе). Я пошла домой заниматься делом, ставшим для меня последние два месяца привычным: волноваться. Обо всем на свете: кому чего повезти в подарок, что с собой взять, и вообще… Муж моим волнением был чрезвычайно недоволен. Наблюдая мою тревогу, он повторял с растущим неодобрением что я, получившая такое престижное приглашение должна прекратить нервничать и немедленно выдавить из себя раба.
В назначенный день я пришла в аэропорт с четырьмя чемоданами (в этом месте впервые раздался хохот). Теперь-то я знаю, что главное удовольствие для иностранца, едущего хорошо проводить время, – тащить с собой поменьше барахла.
«…Пришла с четырьмя чемоданами, четырьмя бутылками водки, четырьмя килограммами сыра, четырьмя метрами колбасы (колбасу и сыр — это на 3 недели пребывания в Англии для экономии валюты, что понятно любому советскому человеку) «, – тут слушатели уже не смеются, а просто лежат на полу.
– Дальше я рассказываю англичанам.
Оказалась я, наконец, в своем бизнес-классе с одной сумкой, остальное все в багаж сдала, а надо вам сказать, что денег английских у меня с собой не было ни копейки. В смысле, ни пенса: меня должны были встретить в аэропорту Хитроу и обеспечить необходимым. Зато у меня было целых четыре тысячи рублей – именно столько тогда меняли. Я села в свое кресло, и раб внутри меня чего-то начал гундосить, спрашивая, что делать, если что-то придется покупать. Я его успокоила, заверив: ничего покупать мы с ним не будем.
Летим. Сижу, в окошко смотрю, на бизнесменов – боюсь: отрицательная окраска, помните? Вдруг слышу стук колес. Поднимаю глаза — стоит стюардесса со столиком на колесиках, а на столике… бутылки, бутылки, бутылки! Да я сроду таких не видела: зеленые, красные, синие, длинные, короткие, разноцветные, чем-то перевитые. Она мне по-английски: – «Виски, коньяк, шампанское? « Кричу: «Нет!« – а раба успокаиваю: «Да не бойся ты, что я, ненормальная? « Она мне: «Сухое вино, красное, белое; сок апельсиновый-лимонный-грейпфрутовый? « Я: «Нет, нет, нет! « – даже охрипла. Тут она мне предлагает последнее: минеральную воду – и я как-то срываюсь, решив, что за минеральную-то воду меня не повесят. С удивлением слышу собственный голос, произносящий: «Yes«. Стюардесса, по-моему, удивилась больше меня, но открыла мне бутылку минеральной воды, которую я, отмахнувшись от раба, выпила без всякого удовольствия. Жажда не прошла, настроение испортилось, продолжаю смотреть в окно. При этом успокаиваю раба: «Всё, всё. Раз сорвалась, но больше… Не волнуйся«. Посидели мы так с рабом минут пять – стук колес. Передо мной опускается столик с двумя подносиками, а на них я вижу вещи, которые в то время могла найти только в словаре. Как сейчас помню: четыре сорта ветчины, один из которых оказался колбасой, два сорта сыра, два цвета икры в двух половинках одного яйца. Я, конечно, рабу обещаю: «Ничего не бойся: все будет хорошо«. Ну, посмотрела я на эту ветчину-колбасу, ну, понюхала – а что, нельзя? Короче говоря, когда я в очередной раз повернулась от окна – пустой был подносик. Съела… Мы скисли с рабом уже оба: одно дело – минеральная вода, другое – четыре вида колбасы и двух цветов икра. Когда стюардесса подошла ко мне в следующий раз с этими ненавистными колесиками и спросила: «Мясо, цыпленок, рыба? «, – я твердо решила, о чем и рабу сообщила: пусть посадят, так хоть нажрусь перед этим. Правда, выбрала то, что считала самым дешевым блюдом меню: рыбу.
(В этом месте моего рассказа все сто англичан опять со смеху упали со стульев на пол: рыба-то в Англии дорогая).
Я думала: мойву дадут жареную, а привезли осетрину. Но к концу этого обеда вдруг начала во мне какая-то сумасшедшая надежда шевелиться. Я уже рассмотрела этих бизнесменов, которые пили далеко не минеральную воду и уж больно спокойно все поедали, и появилась у меня в мозжечке дерзкая мысль: «А вдруг это всё – бесплатно? « И тут так тошно стало… Господи Боже, первый и, скорее всего, последний раз в жизни еду за границу этим самым бизнес-классом, и уже привалило счастье: и икра, и ветчина – и то не сумела воспользоваться. Но я сказала рабу: «Знаешь что? Если еще что-нибудь принесут – все возьму. И вот не лезь, понимаешь?«
– И мне до сих пор непонятно, чему так смеялись англичане. Более того, наутро я проснулась знаменитой. За завтраком ко мне подскакивали люди, которые говорили, что ничего смешнее (смешнее!) они в жизни не слышали, что на следующей конференции, которая состоится в будущем году в Париже, для моих рассказов нужно выделить целый вечер (тут уже смеялась я). И неожиданно оказалось, что мое рассказывание почему-то интересно, по крайней мере, англичанам. Позже выяснилось, что – не только им. Я даже принимала участие в Международном фестивале рассказчиков, но это уже отдельная история.
Есть история про то, как она победила болезнь в первый раз, много лет назад, хотя американские врачи, все время улыбаясь, давали ей сначала три недели жизни, потом – три месяца… Когда после операции она очнулась от наркоза, над ней стоял улыбающийся профессор. Он сказал:
– Рената, у меня для вас отличные новости. Я думаю, что у вас впереди несколько хороших лет.
– Есть ли у вас вопросы? – спросил он.
– Есть, – сказала Рената. – Один. Филологический. У нас в институте однажды на семинаре возник спор, как следует понимать знаменитое английское “несколько”: один-два? два-три? Или все-таки семь-восемь?
– Знаете, – помедлив, произнес профессор, – я в этом бизнесе сорок лет, и чудес пока не встречал. На вашем месте я бы считал, что “несколько” – это два-три, и не строил иллюзорных надежд, что это семь-восемь…Мой вам совет: не начинайте ничего нового, завершите все для вас важное, и совершите то, что всю жизнь хотели сделать, но откладывали на потом.
Повернулся и вышел.
И затем последовали долгие недели мучительного лечения, в течение которых – отлично представляю это, зная Ренату! – она покорила, завоевала своим неисчерпаемым обаянием весь медицинский персонал.
Когда выписывалась, явилась на прием к своему профессору, который должен был дать ей последние наставления.
– Рената! – сказал он на прощание. – Я благодарю вас за ваши усилия по очеловечиванию американской медицины.
И когда она уже взялась за ручку двери, он окликнул ее.
– Рената! Вы помните, что я сказал вам по поводу этих “несколько”? Так вот, повторяю: я сорок лет в своем бизнесе, и с чудесами не сталкивался ни разу. Но если все-таки когда-нибудь такое чудо произойдет, оно произойдет с вами…
И чудо произошло, и Рената много лет после той операции жила полноценной яркой творческой жизнью, написала много замечательных стихов, объездила много стран, преподавала, выступала, дарила любовью и дружбой множество людей: совершала немыслимые усилия по очеловечиванию мира.
В экспресс-интервью на одном из ее выступлений Ренату спросили: “Что бы вы хотели услышать от Бога, попав к нему?
– Вы знаете, мне неожиданно легко почему-то ответить на этот вопрос. Я бы хотела от него услышать: “Что ты тут делаешь?”.
Реночка (так ее называли все друзья) ушла из жизни в 10часов 50минут вечера 23 августа 2009 года.
Своими стихами с их искренностью, беззащитностью, радостью она возвращает нас в иное измерение, где нет ни ссор, ни болезней, ни корысти, ни зависти, ни пожирающей сердце заботы. Ни морщин, ни одышки. Ни врагов, ни недоброжелателей. Вспоминать о ней радостно. Что-то счастливое, сияющее, беззаботное …
У меня почему-то нет ощущения, что Рената исчезла из моей жизни, — пишет Дина Рубина. Так бывает после ухода больших артистов, писателей, поэтов: эманация заполнения пространства личностью такова, что очень долго остается впечатление абсолютного их присутствия здесь и сейчас. Ее голос с неподражаемыми интонациями, который звучит во мне, все звучит и звучит, не замирая…
При создании спектакля были использованы
статьи и фотографии сайта
renatamuha.com
Видео с сайта http://renatamuha.com/
——————————————————-
Александр Волк ( волонтер до 2021)
Хайфа
