Главная / Полемика на сайте Хайфаинфо / АЛЕКСАНДР ВАЛЬДМАН:МОНОЛОГ

АЛЕКСАНДР ВАЛЬДМАН:МОНОЛОГ

“Я думала, что это одна я такая сумасшедшая. Но, оказывается, есть еще мамы. Я встречалась с ними. С русскоговорящими. И все говорят: “Не верю, не могу принять, этого не может быть …”. Это же не война, когда твой сын идет воевать, и ты понимаешь, что он может погибнуть. Но он же уходит на работу! Целует маму, целует папу, жену и не возвращается …  Если бы Вы знали, как мы ненавидим эти подобия людей, которые устраивают танцы, когда погибают их собственные и чужие дети!”

Эти слова принадлежат Нэлли Брагинской. Ее тридцативосьмилетний сын Алекс был одним из тех, кто погиб под обломками башен нью-йркского Торгового Центра во время террористического акта 11 сентября 2001 года.

Чьему-то писательскому гению принадлежит мысль о том, что «смерть превращает жизнь в судьбу». Для Нэлли Брагинской жизнь и смерть ее Шурика сплелись в одно целое. Может быть, поэтому она до сих пор и не верит в то, что произошло. Хотя правильнее было бы утверждать, что она обычная еврейская мама, в классическом определении этого понятия.

Моя встреча с ней состоялась еще в мае 2002 года в Иерусалиме. Мама Алекса Брагинского была в составе американской делегации на Форуме солидарности русскоязычных евреев мира с Израилем. Однако я не решился опубликовать тогда предлагаемый материал, поскольку опасался, что он просто утонет в море статей, посвященных «американской трагедии». К тому же в отличие от большинства участников Форума, чья солидарность с нашей страной носила скорее виртуальный характер, эта немолодая женщина с огромными красивыми, полными слез глазами, сумела продемонстрировать всем пример солидарности реальной. И пусть в этом было много личной боли и страданий. Она это право заслужила. Заслужила своей памятью, своей любовью, своей верностью. И об этом ее Монолог. Сейчас для него самое время.

«Я понимаю, что никто не сможет мне помочь вернуть сына, но, наверное, если бы я была все время одна, то мне было бы еще хуже. Хуже, вроде бы, быть не может. Однако сейчас я уже точно знаю, что значит поддержка друзей. Поэтому, мы – американцы – не можем допустить, чтобы израильтяне остались в одиночестве. Тем более, сегодня, когда Европа выглядит не лучшим образом. Это здорово, что мы даем знать нашим друзьям, что они не одиноки. 5 мая в Нью-Йорке прошла необыкновенная манифестация солидарности с Израилем. Миллион человек вышли на улицы Нью-Йорка. Миллион! По пятой авеню шли колонны людей с израильскими флагами, а стоявшие на тротуаре жители Нью-Йорка — и черные, и латинос, и все другие — скандировали: «Хай, Исраэль, хай!». А потом людские ручейки растеклись по всему городу. Создавалось ощущение, что весь Нью-Йорк был в кипах. И это было здорово. Это лишний раз подтвердило, что вы нужны нам, а мы нужны вам.

Это не важно, что вы здесь, а мы там. Я родилась и выросла в Одессе, как и моя мама. Мой сын родился и вырос в Одессе. Но у меня даже мысли не возникло хоть как-то увековечить его память там. Я сделала это в Израиле. В Хайфе теперь есть парк его имени. В Ашкелоне тоже в память о нем я посадила дерево. Я сделала это и в Нью-Йорке. Он очень любил городской парк в Квинсе. Там я посадила в честь Шурика дуб. Он любил ботанический сад – там в его честь растут сразу три дерева: огромный дуб,  фруктовое дерево — хурма – мне очень хочется, чтобы осенью мой Шурик всех угощал, и еще одно дерево, усыпанное изумительными по красоте цветами. Там всегда полно людей – это рядом с большой беседкой. В колледже, где он учился, 11 мая в честь дня его рождения (он родился 10 мая) был открыт конференц-зал его имени. Над входом в этот зал большими бронзовыми буквами, вбитыми в стену, написано его имя. Там же установлен Шурочкин портрет, а над ним красивая бронзовая ветвь. Около зала стоит монитор, по которому демонстрируется снятый его друзьями шестиминутный фильм «Жизнь и судьба Алекса Брагинского». Я купила и подарила колледжу тысячу книг, на каждой из которых экслибрис с портретом Шурика и изображением башен Торгового Центра. В этом же колледже я создала фонд имени Шурика для еврейских ребят. Каждый год двое ребят будут там бесплатно обучаться. В Иерусалиме в здании «Айседора», что на площади напротив Стены Плача, я пожертвовала деньги и там тоже установлена памятная табличка в память об Алексе Брагинском. Я это сделала потому, что хотела, чтобы и он смотрел на Стену Плача. Его дедушка, мой папа, никогда не был в Израиле – при Советской власти это не очень получалось. Но я помню, как он говорил: «Пешком пошел бы в Израиль, дотронулся бы до Стены, постоял бы там, и пусть бы уже и умер». Я не понимала, почему он так говорил, – мне было меньше десяти лет тогда, а теперь я решила увековечить память Шурика здесь среди еврейской молодежи.

Мне хочется многое сделать. Я передала немного денег для Иерусалимской библиотеки, но не потому, что это моя блажь. Я просто очень хорошо знаю своего сына и чувствую, что он согласен со мной. Если бы я где-нибудь на кладбище соорудила десятиметровый памятник и золотом еще что-нибудь написала, то он непременно сказал бы: «Мама, что ты делаешь? Это же не ты…». А вот то, что кто-то получит образование, то, что Он сделает кому-то хорошо, а Он всегда старался всем делать приятное, безусловно, его порадует. И Он скажет: «Мать, ты права!». Агентство “Ройтерс”, где он работал, тоже решило в его память сделать то, что у нас евреев называется «мицвот». Они объявили, что в течение пяти лет будут принимать к себе на работу двух лучших выпускников факультетов журналистики американских университетов. Насколько это престижно для любого молодого журналиста, и какой толчок в его будущей карьере это может дать, вряд ли необходимо кому-либо объяснять. Поэтому у ребят-студентов появился дополнительный стимул, и они уже начали соревноваться друг с другом.

Девять лет Шурик был волонтером в благотворительной американской организации NYANA, оказывающей помощь эмигрирующим в США евреям. Он говорил, что Америка дала ему все, и он обязан отдавать своей стране долги. На 11 сентября у него была назначена лекция. В нью-йоркской газете “Forwards” как-то была опубликована статья о Шурике.  Многих удивляло то, что молодой мужчина, выросший в Америке, окончивший  в Нью-Йорке и школу и университет, с блестящей карьерой, высокой зарплатой, столько времени бесплатно посвящает вновь прибывшим в страну людям, терпеливо отвечает на порой самые несуразные вопросы. Но это для нас — несуразные, а для только приехавших очень важные – как снять квартиру, какой она должна быть, где лучше, как найти работу…

Свои лекции для вновь прибывших в страну он обычно начинал с осмотра Нью-Йорка с высоты сто шестого этажа World Trade Center. Если бы Шурик был на первом этаже, может быть, все бы и обошлось. Но он обожал Нью-Йорк, гордился им. Ему хотелось, чтобы все видели и  любовались его Нью-Йорком. И лекцию он назначил на 8.30 утра для того, чтобы раньше освободиться, чтобы было еще время погулять по Нью-Йорку и всем все показать. А в 8.45 это все произошло…

Только что мне рассказали о мальчике из Кирьят-Гата, у которого палестинские террористы расстреляли мать, а отец после ранения в тяжелейшем состоянии.(Речь идет о 15-летнем Натане Гринберге и его семье, проживавшей в поселении Адура возле Кирьят-Гата и ставших 27 апреля 2002 года жертвами теракта. – А.В.) Я не смогу заменить ему его мать, также как никто не заменит мне сына. Я хочу с ним познакомиться. Иногда между людьми возникает какая-то “химия”, когда люди симпатичны друг другу. И если это возникнет, то я стану ему другом и помогу, чем смогу. (По окончании нашей беседы Нэлли Брагинская передала для Натана Гринберга 500 долларов. – А.В.) Может быть я смогу взять его учиться в Нью-Йорк к Шурику в колледж. Пусть и он получит образование, стипендию имени Шурика. Я попробую для него это пробить, может быть, это получится.

Я очень надеюсь, что получу деньги от американского правительства. Пока я не получила ни цента. У нас тоже бюрократы. Вначале я доказывала, что Шурик мой сын – это я делала восемь раз. Со всем моим “цуресом” я еще занимаюсь бумагами…  Но я переживу это. Полученные же деньги пойдут на увековечение памяти Шурика. Первый мемориал в его честь я открыла 28 октября. И это была не панихида, когда все в черном и много плачут. Это было не так. Это было то, что на английском языке называется celebrate a life.

Я верю в бога. И я понимаю, что на этом жизнь не кончается. Не может же быть, чтобы мы приходили в этот мир только затем чтобы пожить, натворить что-нибудь и исчезнуть в безвестности. Я понимаю, что он все видит, знает, слышит. Просто он перешел в какое-то другое измерение. Но он есть. Понимаете, Шурик жив! Его просто сейчас нет дома.

Я не устраиваю похорон. Приходят друзья вспоминают о Шурике самое лучшее. Рассказывают какие-то веселые моменты его жизни. О нем говорят, как о живом. Его комната, в которой он жил – это его комната, как и была. Сейчас там стоит Шурочкин стол, кресло, его компьютер – одним словом все то к чему он прикасался все время. Там стоят цветы от пола до потолка. Я захожу в эту комнату и разговариваю с ним. Я еще не выгляжу сумасшедшей, но мысленно, а иногда даже и не мысленно, я говорю ему: “ Вот, Шурка, я это сделала. Как ты к этому относишься?”. Я думала, что это одна я такая сумасшедшая. Но, оказывается, есть еще мамы. Я встречалась с ними. С русскоговорящими. И все говорят: “Не верю, не могу принять, этого не может быть …”. Это же не война, когда твой сын идет воевать, и ты понимаешь, что он может погибнуть. Но он же уходит на работу! Целует маму, целует папу, жену, детей… И не возвращается …  Если бы Вы знали, как мы ненавидим эти подобия людей, которые устраивают танцы, когда погибают их собственные и чужие дети!

Я не позволяю себе распускаться. Вот только с Вами почему-то расплакалась. Я просто не хочу людям портить настроение. Никто не должен плакать вместе со мной. Это ни к чему совершенно. Я могу позволить себе расслабиться лишь дома. Не хочу, чтобы меня жалели. Я хочу быть сильной”.

Александр Вальдман

Май-Сентябрь 2002 год

 

О Александр Волк

Александр Волк  ( волонтер до 2021) Хайфа

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан