Лето
В твоих глазах я вижу здания…
Листаю улиц пыльный том,
Чтобы тебя узнать — а знание
Мне облегчит отход потом…
А за окном пылится лето,
И мы — в троллейбусе пустом,
И я молчу о том, что где-то
Я видел раньше этот дом…
Тот тихий дом, где клетка лифта
Мне охлаждала жар щеки,
Где маятник на стенке тикал,
Прося от жизни защитить,
Куда вбегал я уничтожить
Весь будничный и серый мир —
Но как назло звонок в прихожей
Всегда звучал на ноте «ми»,
И эта злая однотонность
Глушила пыл моих атак,
Как та непробивная тонкость,
С которой говорят: «Чудак!..»
Несносно мне, как зданья схожи —
И вновь один я меж людьми,
И мир в твоих глазах — прихожая,
Где я звоню на ноте «ми»…
Но за окном дымится лето,
Троллейбус пуст, и мы — вдвоём,
И я солгу себе, что где-то —
Что не в глазах увидел дом,
А дом — снесу…
Но клетка лифта,
Всё так же звякая дверьми,
Взмывает вверх — туда, где тихо
Ветра поют на ноте «ми» —
Поют на «ми», звонку послушны…
Я здесь бессилен: не разрушить
Мещанства в женщине приют —
Приют единый на все души,
Где однотонность ломит уши,
А ветры — о тепле поют, —
Поют себя перемогая
И разбиваясь о щеку
Холодного, как лёд, металла…
Но я туда уж не взбегу —
Ведь за окном дымится лето,
И мы — в троллейбусе пустом,
И я солгу себе, что где-то,
Что не в глазах увидел дом —
Дом, теплотой прикрывший жесткость,
Поскольку он — лишь быта остров,
Что мы в троллейбусе, и просто
В твои глаза
ложатся здания…
В твои глаза ложатся здания,
И всё кругом — толпа и прах,
И всё растворено в мелькании,
Но замедляется в глазах…
Письмо любимой, написанное под
аккомпанемент телевизора 30 декабря.
Всё чаще становлюсь сентиментален я —
Должно быть, стар… Давно имею право
Начать письмо: «Тоска моя!..»
И потому их рву…
Что льстить тебе? — Отрава!..
Сказать: «Не ждёшь меня» — смешно…
И я — не жду…
А просто снег, вскипая, в окнах кружит —
И каждый год, вином наполнив кружку,
Я пью тебя в несбывшемся году…
Опять мой стих «вдали от мозговых извилин»…
Но — что хитрить? Что смею предложить?
Лишь выпить без меня, да год ещё прожить,
Да, выйдя из такси с пригожим простофилей,
Поэта вспомнить? —
Но ведь телевизор ежедневно
Показывает нам такие образцы
Любовников — начальственных, прямых и гневных! —
Хоть режь из их портфелей для тебя уздцы!
Вообразишь себя берёзой — есть начтополь,
Кобылой станешь — замзаввитязь есть!..
Я представляю, как ты утром, голой топая
К окну заснеженному, гладишь месть!..
Опять я о страстях — пошлей, чем телевизор!
Зачем нам, сверхпростым, начальников дела?
Россию нам любить! — Так на безрыбье ризы
Таскал к губам народ у храмовых палат!..
Лелейте свой завод — не женские капризы,
Своих директоров с мужской гневцой в скулах!..
И я без денег — эрго, ласкать Россию призван!
Что ж делать, если ты, как снег её, бела?
Но я — вдали, далёк… И часто сожалею,
Что, дикость давнюю в себе смирив,
Забыл тебя, листаю Данте и болею,
И каждый день готов сорваться в крик —
Мне б душу выкричать!
Ну вот, опять о «том»…
Писать от сердца — верный признак детства!..
Ведь скоро — праздник, и любой литгном
На выпивоны снискивает средства!
А у меня и на поездку денег нет —
Не то что в водке утопить несчастье…
Ну вот, опять… Прости…
Играют менуэт,
Но век — не тот, и потому что «век» —
Прощай!
Танцует высшее начальство!..
Песня надежды.
Время дотла сожжёт
Все обиды и страхи —
И тогда без натуги
Я снова вдохну
Этой улицы лёд,
Этот запах собаки,
Этих шубок духи
И каштанную хну…
Я, как прежде, увижу тебя в повороте,
Подворотнею скован,
Точно крестиком — нуль,-
И, чтоб не быть нулём,
Выйду прямо напротив
Тройки пуговиц в космах —
Гулких пуговиц — пуль…
И, как прежде, спеша
Из «нигде» на подушку,
Меря взглядом один лишь
Каблучков своих стук,
Пробежишь ты проулком
Заснеженно — душным,
И улыбкой подавишь
Свиданья испуг…
Засмеёшься щетине моей двухнедельной:
«Ты, конечно, опять —
Точно ангел на крест?
И, конечно, опять —
Без угла и постели?
Угол — я не могу,
А постель нам — подъезд!..»
Магазинчик в проулок нас выплюнет двушкой:
«Что звонить? — Это крюк ведь!» —
Снег накроет парчой…
Мы поделимся булкой,
Я припрячу горбушку,
Догорит твоя юбка
В подъезде — свечой…
А потом уж — мороз,
Ослабевший в метели,
Нас утихшею прытью
Своей заслонит
От горючего слёз,
Разводимых в котельных
Кочегарьими пассиями
В щелках ланит…
Но опять встанет грозное:
«Куда ж её денешь?
Жить любви — иль честить
Каждодневно постель?» —
И слова примут позы
«разини» и «денег» —
И разнимет их
мягко и честно
метель…
Весна в запертом изнутри
классе консерватории.
Пьём вдвоём. В паркете прожжена
Лунная дорожка — и до дрожи
Платье на ногах твоих тревожа,
Змейкою вползает в зал весна…
Пьём вдвоём. Стакан весны — без дна,
Вид его хоть сочен, но неплотен…
Как запасы нерождённой плоти,
Нависает в городе весна…
Пьём вдвоём… И всюду — сквозняки,
Как призыв: «Ничьим губам не верьте!
Только факт рождения и смерти
Существует — прочный, как тиски!»
Пьём вдвоём — за сохраненье тайны,
Как вдвоём без поцелуев пить…
Сквозь окно блестит торец от зданья,
Сжатый в нить — и нам видна лишь нить;
Зданье — тень, лишь тень… Свет сзади , с тыла…
Но и плоской тени существу
Можно крикнуть в мир: «Я существу!..» —
Чтобы ты, как эхо, повторила…
Крик, надёжно запертый в костюм —
Это я, и крик зудит под кожей…
Пьём, сидим, дрожим холодной дрожью,
Молчаливость глупую итожим
И жуём весны гнилой изюм…
Александр Волк ( волонтер до 2021)
Хайфа
