«Разве со стороны Бога не было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучились, как в аду? И чем было бы плохо, если бы евреи жили в Швейцарии, где их окружали бы первоклассные озера, гористый воздух и сплошные французы? Ошибаются все, даже Бог». (Одесские рассказы. И.Бабель)
***
Такие ошибки сами евреи называют Еврейским счастьем, что означает – счастье наоборот. Чтобы быть обладателем Еврейского счастья не обязательно родиться евреем, это понятие уже приобрело интернациональный статус, но ростовский зубной врач-протезист Яков Фельдман был евреем, национальная принадлежность была написана на его лице яркими плакатными буквами. Мало того, что он жил в России, так ещё его угораздило родиться в самом начале одной из самых свирепых эпох – в 1941 году.
Ещё 2500 лет назад китайский император Конфуций пророчил: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен», а в СССР (России) эпохи вместе с переменами обычно случались при смене лидеров страны. Хотя при этом сущность перемен слегка эволюционировала, но базовые принципы оставались непоколебимы – тотальный контроль всех сторон жизни граждан.
Советская власть Яшу не любила. Сама его национальность с характерной фамилией и скользкой специальностью вызывали у неё чувство неприязни. Надо отдать ему должное, – он отвечал ей взаимностью: слушал злобные радиоголоса, травил идеологически вредные анекдоты, занимался незаконным гешефтом и мечтал «свалить за бугор». Яша был убеждён, что жить за границей легко и приятно: «Ведь не зря же кремлёвское руководство с такой неохотой выпускает за рубеж своих граждан даже по туристической путёвке», – размышлял он, и для этих мыслей имел все основания. Несмотря на титанические усилия властей, количество советских граждан покидающих страну постоянно росло. Самые отчаянные угоняли пассажирские самолёты, моряки не возвращались из загранплавания, туристы за рубежом, усыпив бдительность сопровождающих, бежали в ближайший полицейский участок и просили политическое убежище. Благополучно «соскочить» удавалось в основном товарищам, которым партия доверилась и дала возможность беспрепятственно посещать страны «загнивающего» Запада. Это были вовсе не обиженные государством граждане, в числе которых оказывались лауреаты всяческих премий, заслуженные артисты, писатели, спортсмены, режиссёры, профсоюзные и государственные деятели, и прочая высокопоставленная номенклатура. А когда в Японию сбежал военный лётчик на новеньком истребителе «МИГ», остряки злословили: «Пользуйтесь услугами советского воздушного флота, – один «МИГ» и вы в Японии». Но больше всех на этом поприще преуспели как раз те, в чьи обязанности входило пресекать подобные попытки – комитетчики госбезопасности, дипломаты и даже посвящённые в государственные тайны разведчики. Но вершиной цинизма по отношению к вскормившей и вырастившей его КПСС, стал побег заместителя Генерального секретаря ООН товарища Шевченко, который по сходной цене сдал с потрохами все имеющиеся у него секреты и обосновался в США.
Впервые желание уехать из страны у Яши возникло после истории с арестом его деда – врача «вредителя».
У его евреи сплошь –
В каждом поколении.
Вон дед параличом разбит –
Бывший врач-вредитель…
(В.Высоцкий)
Семён Иосифович Фельдман врач-терапевт, кандидат медицинских наук, работу в больнице совмещал с преподавательской деятельностью в ростовском мединституте. С первых дней ВОВ он находился на передовой в передвижном дивизионном госпитале, где в процессе спасения жизней красноармейцев, был вынужден осваивать смежные специальности хирурга и травматолога. Оперировать приходилось в экстремальной обстановке – под огнем противника. В 43-м во время одного из обстрелов был ранен и контужен, а после лечения снова работал в госпиталях тыла, куда переправляли раненных бойцов для дальнейшего лечения и восстановления. Был награждён орденами и медалями, а после победы вернулся в родной институт.
С окончанием войны в СССР установилась эпоха под условным названием – послевоенный сталинизм. Наряду с восстановлением разрушенного хозяйства возникли проблемы общественного и политического характера. Для Сталина радость победы была омрачена непредвиденными последствиями, – массовое пребывание советских солдат на Западе обернулось нездоровыми настроениями населения. Несмотря на царившую в Европе военную разруху, бойцы увидели там совсем не то, что пропагандировалось на родине. Обычные граждане там жили так, как по советским представлениям должны жить только буржуи. Поражало буквально всё: чистота, отдельное жильё на каждую семью с туалетом и ванной, с холодильником, а с не авоськой, вывешенной за окно, а какая мебель, посуда, люстры! Практичные красноармейцы старались добыть трофеи и отправить домой, но что может утащить простой пехотинец? Набивали чемоданы одеждой, хрусталём, фарфором, со слабой надеждой, что посылка дойдет до адресата. Зато высший командный состав тащил эшелонами. Ещё многие годы после войны полки советских комиссионных магазинов были завалены шубами, коврами, фотоаппаратами, часами, радиоприемниками, аккордеонами и патефонами. В кинотеатрах крутили трофейные фильмы, демонстрирующие благоустроенную и красивую жизнь. Вопреки страшилкам официальной пропаганды об ужасах капитализма, у советских людей начало вырабатываться новое представление о Западе, к которому появилось желание стремиться. Люди невольно стали задумываться, а правильно ли они живут? Спрашивается, а на хрена нужна была эта революция и этот долбанный социализм? А может быть, товарищ Сталин не самый мудрый вождь всех времен и народов?
Вот с такими размышлениями приехали домой победители! Победа у советских граждан посеяла надежды на либерализацию, расширение прав и свобод, ослабление жестокого государственного контроля во-всех сферах жизни. Эти перемены в мировоззрении общества стали тревожить вождя. Особенно это было заметно в среде интеллигенции. Сталин понимал, что наши люди, побывавшие в Европе, невольно сравнивали их уровень жизни со своим, и это сравнение было не в пользу последних. Но мудрый вождь имел большой опыт в деле направления сбившихся с правильного пути граждан в нужное русло. Началось судорожное закручивание гаек.
Одним из любимых режиссеров Сталина был Сергей Эйзенштейн. Ещё в начале 40-х годов вождь ему намекал на «исторические параллели» между собственной политикой и деятельностью царя Ивана Грозного. Фильм о самом жестоком российском тиране должен был объяснить советским людям смысл и цену приносимых ими жертв. В первой серии, снятой в 1944 году, режиссёр успешно выполнил поставленную перед ним задачу, и лента была удостоена Сталинской премии. Но в 1947 году, после второй серии, авторы фильма были приглашены в Кремль, и в личной беседе товарищ Сталин обвинил их в незнании и фальсификации истории: «Режиссёр обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, а Ивана Грозного, сильного человека, – слабохарактерным и безвольным. Иван Грозный был очень жестоким. Показывать это можно, но необходимо показать, почему надо быть жестоким». И свое мнение вождь сопроводил фразой, которую можно считать эпиграфом к последующим событиям, определившим послевоенную судьбу советской интеллигенции до самой смерти вождя: «У нас во время войны руки не доходили, а теперь мы возьмемся за всех вас как следует». И он своё слово сдержал. Началась борьба с «тлетворным» влиянием западной идеологии, ведущей к подрыву национальных устоев. Любые контакты советских людей с западным миром, получило клеймо – «безродный космополитизм» и «низкопоклонство перед Западом». Борьба с «космополитами» началась с театра и перекинулась на все сферы жизни: кино, музыку, науку, образование, архитектуру и т.д.
Значительную часть этих отраслей представляли евреи, и именно их советская пропаганда обвинила в распространении прозападных и сионистских идей.
Анекдот: «Однажды доктора Рабиновича пригласили осмотреть товарища Сталина, у которого заболел живот. Рабинович промял живот Генерального секретаря и сказал: мол, будем ставить клизму, так как у пациента обычный запор. «Кому клизму? ─ изумился вождь всех народов. ─ Мне клизму?» На что доктор Рабинович со свойственным «рабиновичам» остроумием сказал: «Нет, товарищ генеральный секретарь, клизму будем ставить мне!» Он подумал, что удачно пошутил. Но товарищ Сталин юмора не оценил, и клизму велел поставить самому Рабиновичу. Глядя на эту процедуру, Иосиф Виссарионович так хохотал, что его прорвало, и жить сразу стало лучше, жить стало веселей. С тех самых пор, как только у наших вождей случаются запоры, клизмы ставят евреям».
И в тот раз на евреев обрушилась вакханалия, смахивающая на этническую чистку. Политические, профсоюзные и общественные организации, рабочие и служащие, деятели науки и культуры гневно клеймили вчерашних кумиров и подписывали петиции с призывами самых жестоких расправ с «отщепенцами». Сталин понял, что созрел подходящий момент для давно задуманного завершения дела по «окончательному решению еврейского вопроса», начатое его германским коллегой.
13 января 1953 года советские граждане, открыв газеты, узнали, что «под маской столичных врачей-профессоров, большинство из которых были евреями, орудовали подлые шпионы и убийцы». В статьях говорилось, что все участники террористической группы, лечившие членов политбюро, правительства и высших военных чинов, состояли на службе у иностранных разведок и у еврейской благотворительной организации «Джойнт». Их обвинили в организации убийств нескольких советских руководителей путем неправильного лечения и даже в намерениях покушения на самого товарища Сталина. В средствах массовой информации ежедневно публиковались зловещие статьи и антисемитские фельетоны, евреев изгоняли с работы, больные отказывались лечиться у врачей-евреев. Как обычно в таких случаях на предприятиях стали проводиться митинги с требованием возмездия «прислужникам империализма и их сионистскими прихвостнями». В атмосфере страны засмердело угрозой погрома.
В Ростове аресты медиков начались за два года до появления московского «дела врачей». Была арестована группа сотрудников института эпидемиологии и микробиологии во главе с директором Берелем-Лейзером Абрамовичем Биром. Их обвинили в том, что они создали еврейскую буржуазно-националистическую коалицию, порочили достижения советской науки, клеветали на политику партии и правительства. Обвиняемые были приговорены к длительным срокам заключения от 10 до 25 лет с конфискацией имущества. Это была только прелюдия, за которой последовал разгул антисемитского беспредела в масштабе всей страны.
После опубликования сообщения ТАСС ростовский мединститут залихорадило, был организован митинг профессорско-преподавательского состава и студентов. Выступавшие клеймили позором своих московских коллег-медиков с требованием сурой кары «убийцам в белых халатах». После митинга члены парткома стали собирать подписи под соответствующей резолюцией. Первым был арестован доцент кафедры госпитальной хирургии Абрам Бродский, за ним последовали аресты других сотрудников-евреев. Семёна Иосифовича от ареста не спасли ни участие в ВОВ, ни ранения, ни награды. За ним пришли накануне Нового 1953 года, и внук стал свидетелем жуткого зрелища. Как только в квартире выключили свет и легли спать, в дверь прозвонили. Открыла Фимина мама, Елена Абрамовна. Её оттолкнули, и в квартиру вломилась толпа людей: несколько мужчин в штатском, высокий парень в военной форме и в качестве понятой растерянная соседка в домашнем халате. Предъявили ордер на арест. Короткое прощание с бабушкой и мамой (папа был в командировке). Вся процедура ареста не заняла и десяти минут, зато обыск длился всю ночь, – перевернули всё вверх дном. Копались в столах, перетряхивали постельное белье, прощупывали подушки. Каждую книжку просматривали по страничке. После их ухода квартира превратилась в перевернутый вверх дном бедлам. Как и большинство людей в таких случаях, члены семьи Семёна Иосифовича были убеждены, что произошла чудовищная ошибка, и как только об этом узнает товарищ Сталин, арестованного сейчас же освободят.
Яшиному дедушке повезло (если можно так говорить об аресте невиновного человека), его взяли под самый закат эпохи культа личности. В заключении он провёл менее полугода, и вскоре после смерти вождя был освобождён, не успев сполна нахлебаться зверств сталинских палачей. Даже после освобождения Семён Иосифович так и не узнал, в чём его обвиняли и пришёл к выводу, что поводом послужила его фамилия, которую носил один из девяти столичных обвиняемых – профессор Фельдман Александр Исидорович. Но и недолгий арест не остался без последствий, домой вернулся тяжело больным человеком, и после освобождения прожил всего два года, хотя ему не было и шестидесяти.
После смерти вождя неожиданным лидером оказался незатейливый парт аппаратчик – Никита Хрущёв и с его вступлением на должность подул свежий ветер перемен. Советский народ узнал о культе личности Сталина, о виновности вчерашнего божества в репрессиях миллионов людей. Сталина вынесли из мавзолея, Берию расстреляли, закрыли ГУЛАГ. Хрущев подружился с США, устроил американскую выставку и Международный фестиваль молодежи в Москве. Железный занавес слегка приоткрылся. Ещё до всех официальных и публичных разоблачений культа личности, писатель и поэт Илья Эренбург написал повесть, название которой дало имя очередной эпохе в жизни страны. Кто-то из друзей Эренбурга сострил, что он для того и назвал свою повесть «Оттепель», чтобы её заглавие вошло в словарь новейшей истории как новая эпоха СССР.
Но с хрущевской оттепелью государственный антисемитизм никуда не делся, ядовитые семена, посеянные вождём, дали богатые всходы, – у граждан со злополучной пятой графой в паспорте снова возникали негласные ограничения при приёме работу, поступлении в ВУЗы, при занятии руководящих должностей, да и в руководстве КПСС евреев почти не осталось. Окончательно всё испортили израильский вопрос и холодная война. После того как Израиль вместо коммунистического рая выбрал демократию США и стал верным союзником Запада, советская поддержка еврейского государства прекратилась. Кремль поставит на арабов. Начались бесконечные войны, и Израиль стал врагом СССР. Заложниками большой политики опять стали советские евреи. В 1957 году начали закрывать еврейские синагоги, вернулись поджоги еврейских кладбищ, в обществе вновь расцвёл антисемитизм. Открытые и скрытые притеснения привели к тому, что в еврейской диаспоре сформировалась тенденция к репатриации в Израиль.
Здравомыслящим гражданам было очевидно, что хлипкая хрущёвская «Оттепель» долго не протянет, ей на смену неизбежно придут заморозки, и, скорее всего, надолго. Хрущёв с первых своих шагов в новой должности попытался демократизировать партию, что, как показало время, для неё это было равносильно убийству. Соратники Хрущёва полагали, что он зашёл слишком далеко, дозволенное свободомыслие грозило советскому строю потрясением основ. А когда Никита Сергеевич совершил очередной шаг к демократизации, – ввёл в устав партии пункт об обязательной сменяемости партийных кадров, товарищи из Политбюро сменили его самого на более предсказуемого, Леонида Ильича, который заклеймил метод правления вчерашнего своего наставника загадочным определением – волюнтаризм. Новый партийный руководитель сразу же поспешил изъять из устава партии вредный пункт, чем утвердил себя на пожизненное правление. Этот период, охвативший два с небольшим десятилетия, получил название – «эпоха застоя».
***
Яша хотел стать врачом как дедушка, но школу окончил без впечатляющих результатов, и шансы успешно сдать вступительные экзамены в медицинский институт равнялись нулю. В СССР негласно существовал теневой способ гарантированного поступления в ВУЗы: за деньги (взятка) и по протекции, которая обозначалась как «дружеская услуга» по принципу «ты мне, я тебе». (При определённых обстоятельствах эту «услугу» можно было квалифицировать как ту же взятку). В те годы его величество Блат был главным ресурсом советского человека, а людей, способных решать любые проблемы в обход закона, называли блатмейстерами. Обычно этой деятельностью промышляли бывшие номенклатурщики, имеющие связи в различных влиятельных сферах и выходцы из правоохранительных органов.
Родители Яши были людьми не бедными, Аркадий Семёнович работал инженером в строительной организации, Елена Абрамовна, – бухгалтером комбината бытовых услуг. Именно она нашла нужного человека. Им оказался адвокат по имени Павел Ильич – обаятельный мужчина лет шестидесяти, с благородной сединой и аккуратно подстриженными усами. Он обстоятельно выслушал Елену Абрамовну, поговорил с Яшей, посмотрел его аттестат зрелости и, прежде чем оговаривать условия, пообещал навести необходимые справки. Через неделю он своих клиентов огорчил:
– Я вам не открою тайну, что антисемитизм у нас никуда не делся, он существует много где, даже в самом Израиле. Человек из приёмной комиссии медицинского, меня просветил: «У нас и медалистов-евреев берут с неохотой, а здесь такая фамилия!». Там ещё историю с преподавателем Фельдманом не забыли.
– Так вроде бы… – попыталась возразить мамаша, но Павел Ильич её перебил:
– Эх, милочка, – как говориться, ложки нашлись, а осадок остался. По себе знаю, у меня тоже пятый пункт хромает, хотя меня записали на русскую маму, но это не шибко помогает.
Елена Абрамовна отнеслась к его словам с недоверием, – может быть, цену набивает:
– Ну, с учётом этих обстоятельств, мы бы за ценой не постояли.
Но Павел Ильич на это не повёлся:
– Поверьте, здесь дело не в цене, ведь эту систему не в ВУЗах придумали, за ними тоже присматривают. Антисемитизма в нашей стране юридически не существует, а после погромного сталинского шабаша слово еврей стало токсичным, и чиновники его заменили обтекаемым словом – сионист. Но государево око зорко следит за «внедрением сионистов» в государственные структуры, тем более с Израилем сложились враждебные отношения. Зачем членам приёмной комиссии рисковать, ведь подвох будет очевиден – абитуриент-троечник вдруг на отлично сдает экзамены при конкурсе десять человек на место.
– Да, вы правы, – немного поразмышляв, сказала Елизавета Григорьевна и спросила – может быть, вы что-нибудь предложите, Яшу так тянет в медицину.
– Как у него с армией – в свою очередь поинтересовался Павел Ильич, – эту проблему можно решить.
– Нет, спасибо, этот вопрос уже решён.
После недолгого размышления, он заявил:
– У меня есть интересный вариант, в медицинском училище, есть зубоврачебное отделение. Очень хорошая специальность.
– Интересно, – удивилась Елена Абрамовна, – впервые слышу.
– Там выпускают зубных врачей всего за три года – пояснил Павел Ильич, – а после они работают в поликлиниках наравне со стоматологами, хотя оклад у них поменьше. Но кто из зубников живет на зарплату?
***
Получив диплом зубного врача, Яша, благодаря тому же блатмейстеру, был устроен в стоматологическую поликлинику на должность врача-протезиста. Павел Ильич был прав, утверждая, что при мизерных зарплатах зубных врачей об их доходах в народе ходили легенды. Дантисты становилось героями фельетонов и судебной хроники, эта тема даже обыгрывалось в кинокомедиях, например, персонаж фильма «Иван Васильевич меняет профессию» стоматолог Антон Семёнович Шпак жил шикарно по советским временам – антиквариат, дефицитная бытовая техника, роскошный бар, импортная одежда. Тем не менее, эта специальность в СССР была довольно престижной и дефицитной, ведь чтобы в поликлинике законным путём вставить обычные зубные протезы, необходимо было записаться на очередь, которая иногда растягивалась на месяцы, а уж о золотых зубах не стоило и мечтать.
В наше время поклонники советского периода утверждают, что в СССР была хорошая и бесплатная медицина, увы, не была она бесплатной и хорошей тоже не была. За бесплатную медицину, бесплатное образование и бесплатное жильё советский человек расплачивался большей частью своей зарплаты. Необходимые лекарства, как и другие необходимые товары люди не покупали, а доставали посредством того же всемогущего блата, или у перекупщиков со значительной переплптой. Стоматология представляла собой жалкое зрелище, а рот наших соотечественников являлся витриной советского здравоохранения. Немногих из них, оказавшихся за рубежом, можно было безошибочно вычислить по весёленькому металлическому блеску, который излучали их искусственные зубы. Доморощенные материалы для зубных протезов были ограничены тремя основными компонентами: нержавеющей сталью, сомнительного качества пластмассой и вершиной недосягаемости для обычных пациентов – золотом. У советского человека не так много было возможностей подчеркнуть свой статус, а иметь во рту золотые коронки было престижно и стильно. Нередко для этой цели люди жертвовали здоровыми зубами.
Но прижимистое государство, обладая несметными запасами презренного металла, на нужды своих граждан выделяло жалкие крохи. Даже обручальные кольца новобрачные могли приобрести только по справке ЗАГСа. Поступление золота в стоматологические поликлиники было строго ограничено, а поступив, – бесследно растворялось за дверьми кабинета главного врача. Но, как справедливо утверждают экономисты, спрос рождает предложение, а где повышенный спрос, там благодатная почва для коррупции и криминала. Специально для дантистов в Уголовном кодексе существовала статья, согласно которой за незаконное использование драгметаллов для изготовления зубных протезов грозило длительное лишение свободы – как поётся в опере Фауст: «Люди гибнут за металл, за-а металл!».
Зарплаты у дантистов были на уровне санитарок и дворников. Говорят, когда нарком медицины Семашко просил у Сталина о повышении зарплаты врачам, вождь ответил: «Хорошему врачу больные доплатят, а плохие нам не нужны». Но вождь не уточнил, что за эту доплату, доктору уготовлена суровая расплата. Но, невзирая на опасность, специалисты принимаи левых пациентов прямо на рабочих местах.
Слово рэкет имеет итальянское происхождение и переводится на русский язык как «вымогательство с применением угроз жестокого насилия», а родоначальником этого явления в СССР были правоохранительные органы в эпоху застоя. Но в отличие от гангстеров итальянской мафии стражи правопорядка, вымогая деньги, угрожали не физической расправой, а арестом. В те годы Жванецкий писал: «Что охраняешь, то имеешь, ничего не охраняешь – ничего не имеешь. Недаром говорят: «Все на охрану всенародной собственности!» Следуя этому правилу, сотрудники правоохранных служб, изобличив жертву, не лишали её возможности «договориться», естественно, не из альтруистских побуждений. Когда друг главы государства Николай Щёлоков возглавлял министерство Внутренних дел, старожилы милиции называли эти годы золотым временем. Процветали взятки, кумовство, покровительство и безнаказанность. Работники правопорядка одевались из валютного магазина «Берёзка», имели новенькие автомобили Жигули, а начальники и вовсе владели собственными Волгами, что ни каким боком не соответствовало их официальным доходам. Один из помощников Брежнева Александр Бовин вспоминал, как однажды решил открыть Генсеку глаза на то, что населению на зарплату жить непросто, на что Леонид Ильич ответил: «Саша! Ты жизни не знаешь. В стране никто не живёт на зарплату. Когда я был студентом, мы часто вагоны разгружали: пару мешков отправляли в кузов грузовика, а один – в сторонку, для себя».
Исключение составляли рыцари со щитами и кинжалами в петлицах, которые властью были щедро облагодетельствованы, – получали достойное жалование, вне всяких очередей имели доступ к любому дефициту, включая квартиры и автомобили, поэтому нужды в порочных связях с денежными мешками они не испытывали, и дорога ведущая к их горячим сердцам была недоступна.
Стоматологическая поликлиника, где трудился протезист Яков Аркадьевич, не являлась исключением. Дантисты хорошо зарабатывали в основном на изготовлении «левых» золотых протезов, но при этом постоянно находились в тревожном ожидании визита оперативников. Незваные гости периодически вламывались в зубопротезный кабинет и, не обращая внимания на пациентов, командовали: «Отойти от кресел!» Но каждый преуспевающий советский делец, старался обзавестись покровителем из среды работников ОБХСС (отдел по охране хищений социалистической собственности). Такой покровитель был и у Яши. Он периодически выручал своего подопечного от «наезда» своих коллег, и ставил его в известность, если планировалась очередная облава на стоматологические службы. В таких случаях Яша левых пациентов принимал дома, для чего имел соответствующее оборудование. Но домашний приём не исключал риска, завистники-соседи с лёгкостью могли проявить гражданский долг и «стукнуть» куда следует.
В эти годы на одном ростовском предприятии с устрашающим названием «режимное» в ответ на коварные происки американской военщины трудящиеся варганили какую-то жуткой разрушительной силы хренотень, которой можно было жахнуть в белый свет так, что мало не покажется. Можем, когда захотим! А чтобы эта радость следовала строго по заданному курсу и по пути шальной оказией не уронила пассажирский аэроплан (что периодически случалось), контакты её приборов, во избежание окислений, изготовлялись из золотосодержащего сплава. Это изделие, как продукты питания, имело вой срок годности и, отлежав положенный срок, списывалось в утиль. А при всеобъемлющем армейском раздолбайстве за бесхозным имуществом не было должного присмотра, и в кладовой сборочного цеха этого добра скоплялось немереное количество. Как говорится – ни себе, ни людям. Хорошими зарплатами работников оборонной промышленности государство не баловало, их жалования не сильно отличалось от общероссийских. Однажды, после очередного конфуза с неудачным испытанием своего детища, какой- то остряк на стене мужского сортира, масляной краской написал:
Летела ракета, упала в болото,
Какая зарплата, такая работа.
Рабочие предприятия, имеющие доступ к золотоносным контактам, были искренне возмущены вопиющей расточительностью начальства, и однажды, руководствуясь призывом – «Тащи с работы каждый гвоздь, ведь ты хозяин, а не гость», решили сами распорядиться своей продукцией. Замысел осуществвился обычным способом, – словоохотливый кладовщик цеха, на полках которого пылились золотосодержащие контакты, у пивного ларька познакомился с зубным техником Василием Кулешовым. Как положено у выпивших мужчин легко возникла взаимная симпатия, и после очередного стакана вина, кладовщику показалось, что новый знакомый как раз тот человек, который им нужен, и он поделился с ним заманчивой перспективой озолотиться, в буквальном смысле этого слова. Договорились о следующей встрече, чтобы на трезвую голову оговорить условия грядущего гешефта.
Василий от природы обладал повышенным рыночным рефлексом и, получив доступ к бесхозной золотоносной жиле, сразу же принялся её усердно разрабатывать. Страна в рынок ещё не собиралась, это гораздо позже стало возможным безнаказанно разворовывать свои вооружённые силы, а он ещё тогда умудрился построить удивительно продвинутую схему, посредничая между секретным предприятием и потребителями вожделенного металла. В СССР презренный металл всегда находился в устойчивом дефиците и спрос на него был безграничным. Подельники Василия восприняли появление оборотистого дельца с небывалым энтузиазмом и, игнорируя тонкости, связанные с обороноспособностью любимой державы, принялись тащить с завода драгоценные контакты в промышленных масштабах. Но в отличие от Чеховского злоумышленника, безвозвратно свинчивавшего гайки с железнодорожных рельсов, трудящиеся предприятия, вместо золотосодержащих деталей в изделие втюхивали такие же, визуально не отличимые, но… без намёков в них благородного металла. С выпорхнувшей мимо бдительной охраны неприглядной мишурой происходила таинственная метаморфоза. Посредством замысловатой химической реакции Василий из этих контактов извлекал чистое золото и сбывал его с внушительным наваром. Коллектив подельников, вдохновлённый успешно расцветающим бизнесом, основную работу стал воспринимать как досадную помеху на пути к безбедному существованию. На Ростов обрушилась золотая лихорадка, город стал напоминать этакий местечковый Клондайк. На отхожий промысел потянулись умудрённые опытом дантисты, ювелиры и прочие поклонники золотого тельца, среди которых оказался и Яша, однажды купив у Василия 15 грамм золота.
Но, недолго музыка играла, после смерти довольно либерального генсека Брежнева главой государства стал суровый чекист Юрий Андропов. Наступила скоротечная, но бурная эпоха жёстких перемен. Новый генсек, которого будут называть Государем на час, впервые открыто признал наличие проблем в обществе. По его мнению, советские трудящиеся в последние годы как-то расслабились, поэтому требовалось призвать их к порядку и дисциплине. В городах стали практиковаться милицейские рейды по общественным местам: паркам, кинотеатрам, магазинам и даже баням. У праздношатающихся прохожих требовали документы и настойчиво интересовались, почему они не на работе. Одновременно с этим началась бурная деятельность спецслужб с арестами инакомыслящих, водворениями их в психиатрические лечебницы и выдворениями из страны. В то же время был дан ход громким делам о коррупции, объявлена борьба с нетрудовыми доходами и спекуляцией. Начали действовать так называемые особые «андроповские бригады». В них входили оперативники КГБ с полномочиями арестовывать и допрашивать чиновников самого высшего звена. И вскоре на всю страну прогремели громкие дела, в которых главными фигурантами оказались те, кого ещё совсем недавно считали неприкосаемыми.
Обычно Ростов для госбезопасности особого интереса не представлял, ни шпионами, ни инакомыслящими город не славился, тем не менее, родину нельзя было оставить без присмотра. Для сохранения числа сотрудников, хороших зарплат, квартир, наград и званий враг им был остро необходим, и доблестная армия бойцов невидимого фронта вела непримиримую борьбу в основном с безобидной местечковой шушерой типа фарцовщиков, болтунов и психически неустойчивых граждан, гордо именовавших себя диссидентами. А тут в чистых руках людей с горячими сердцами и холодными головами оказался злополучный зубной техник, торгующий золотом, откровенно криминального происхождения. Замаячил звездопад на погоны.
Василий не собирался принимать позу героя-партизана, и когда следователь предложил ему в обмен на условную меру наказания выложить всю имеющуюся у него информацию, он без колебаний стал на путь покаяния и сдал всех своих клиентов и подельников. Напрягать память ему не было необходимости, он где-то вычитал, что память – как практичная девушка, если за ней нет должного ухаживания, она уходит к другому, поэтому скрупулезно фиксировал в тетради каждую свою сделку.
Следствие быстро набирало обороты и вскоре докопалось до таких любопытных вещей, что за цугундер пришлось брать неприличное количество подозреваемых, не устоявших перед соблазном золотого тельца. На город накатил золотоносный холокост. А на дворе, после относительно вегетарианских брежневских времен, стояли плотоядные андроповские. Чекисты с приходом на вершину власти своего шефа, после недолгой спячки, начали входить во вкус и восстанавливать слегка подзабытые навыки. Руководил страной Юрий Владимирович недолго; к концу его правления граждане с предпринимательской жилкой окончательно выродились как класс и все реже встречались на свободе. Их уже можно было заносить в Красную книгу.
Яшу долго не тревожили, хотя многие его коллеги уже активно давали признательные показания. По ночам ему снились мрачные сновидения – небо в клеточку и леденящее душу лязганье тюремных засовов. Одним теплым весенним вечером его начало томить нехорошее предчувствие: на душе было тревожно и, как оказалось, не без оснований. Представитель Фемиды явился к нему на квартиру в образе молодого человека, который вручил повестку и вежливо предложил расписаться. Гражданину Фельдману Я.А. предлагалось явиться в управление Комитета Государственной Безопасности в пятницу к 18-и часам к следователю К.С. Могильному. С учётом специфики этого ведомства, фамилия звучала многообещающе. Этот визит как-то нехорошо вспугнул Яшино сердце; оно вдруг забилось с пугающей частотой, по лицу заструились капли холодного пота, а по спине в панике засуетились мурашки. Отчетливо замаячила дальняя дорога, которая у Яши тесно ассоциировалась с казенным домом. В тот день он напился до состояния, близкого к невменяемости. Жена, которая прежде бесилась из-за какой-нибудь лишней стопки, на этот раз смотрела на мужа с молчаливой печалью, как Пенелопа на Одиссея, отправляющегося в далекое и опасное путешествие. Утром, вернув себя к суровой действительности, Яша стал лихорадочно рыскать по городу, нажимая на все рычаги, в поисках выхода из этой грозной западни. Но никакие связи не работали – на щедрые посулы следовало только грустное сочувствие, такой уровень благодетелям был не по зубам.
Оказавшись в здании одиозного учреждения, Яша был ошеломлен стерильной чистотой и ухоженностью, разительно отличавшимися от обшарпанной обстановки милиции. В просторном вестибюле напротив входа всю стену занимало изображение щита со скрещёнными кинжалами. Будучи по натуре человеком мнительным со стойкими предрассудками, щит и в особенности кинжалы вызывали в его душе леденящий трепет. Дежуривший часовой куда-то позвонил, и вскоре Яша, почерневший от переживаний, обреченно шагал по коридору на негнущихся ногах в сопровождении мужчины цыганистой наружности в штатском, но с откровенно военной выправкой. На сверкающем паркете лежала широкая ковровая дорожка, каждый этаж чередовался наличием бюста хмурого Дзержинского и портрета Андропова с загадочной улыбкой Моны Лизы. Стены были щедро украшены незатейливой наглядной агитацией. В скромном кабинете на третьем этаже Фиму встретил мужчина средних лет, коротко стриженый блондин с круглым румяным лицом и глубоко посаженными голубыми глазами под белесыми ресницами. Он вышел из-за стола и, приветливо улыбаясь, протянул руку с таким видом, словно давно и с нетерпением ожидал этой встречи.
– Кирилл Сергеевич, сотрудник комитета, – скромно представился он. – Вы, наверное, догадываетесь, почему мы вас сюда пригласили?
С его лица не сходила дружелюбная улыбка. Яша даже слегка успокоился – похоже, иголки под ногти втыкать не будут. Он уже ни в коем случае не рассчитывал на благополучный исход, хотя не знал, в чём его подозревают, поэтому неопределенно пожал плечами. Кирилл Сергеевич досадливо поморщился и спросил:
– У кого вы приобретали золото для изготовления зубных протезов?
На такой, казалось бы, простой вопрос Яша не мог ответить при всём желании, золото он покупал систематически у самых разных людей. Продолжая лихорадочно размышлять, Яша постарался придать своему лицу выражение искреннего недоумения. Но это был только легкий плевок для разогрева, а когда в кабинет вошёл тот молодой мужчина цыганской наружности с папкой под мышкой, дело пошло веселее. Назвавшись Андреем Алексеевичем, он раскрыл папку, в которой оказалось собрание сочинений из богатой коммерческой биографии Яши. Андрей Алексеевич принялся читать содержимое папки как историю болезни. «Понесло говно по трубам» – мелькнуло в Яшином мозгу. Это были как раз те эпизоды, которые погашались с помощью Яшиного покровителя из ОБХСС, и только теперь до него дошло, что его благодетель активно сотрудничал не только с ним, но и с конторой. Закончив чтение, Андрей Алексеевич «дружески» посоветовал:
– Не тяни резину, мудак, это в твоих же интересах, колись, что купил у гражданина Кулешова В.В. 100 грамм чистого золота. Если золото сдашь, будет исключена тяжёлая статья – «использование купленного товара в корыстных целях». Подписывай протокол и сваливай домой. Иначе мы эту папку передадим ментам, и там тебе накрутят по полной программе.
После этих слов Яша испытал чувство лёгкого облегчения, для него это был не самый худший вариант, но 100 грамм – это явный перебор. И опешивший обвиняемый спросил:
– А где же я возьму столько золота?
– Ищите, Яков Аркадьевич, ищите, – с циничной усмешкой посоветовал Андрей Алексеевич, – наша святая обязанность вернуть государству украденное у него золото.
После небольшого торга остановились на половине. С тем измочаленного Яшу выпроводили, предварительно дав подписать соответствующие документы. Используя свои каналы, Яша купил требуемое количество металла и через несколько дней сдал его нахрапистому чекисту под протокол.
В СССР, когда слушались дела хотя бы с малейшим политическим уклоном, – решение выносилось вовсе не в суде, участники такого процесса присутствовали в качестве физиологического раствора. Судьи, прокуроры, адвокаты и народные заседатели добросовестно изображали независимость, но практически никакого влияния на окончательный приговор не оказывали, являя собой некий антураж, неотъемлемую часть чётко режиссированного спектакля. Обвиняемые, как правило, не пытались вникать в юридические тонкости своего дела, а забота их адвокатов заключалась в возможности найти общий язык с обвинением и отыскать ту золотую середину, которая бы устраивала обе стороны. Суд не интересовала степень вины обвиняемого, он руководствовался исключительно поставленной задачей. На этот раз, несмотря на то, что дело было громким и обвиняемых оказалось неприличное множество, – его характер не отличался той свирепостью, которой славились процессы под патронажем КГБ, скорее всего потому, что к этому времени не стало Андропова, и гайки заметно отпустили.
Суд над Яшей не стал исключением. Ему вменяли один эпизод покупки 50 грамм золота, которое он сдал в процессе следствия. Через час Яша получил свою законную «трёшку» с конфискацией имущества, которое заблаговременно схоронил. Судебные приставы с тоской разглядывали убогий хлам, никоим образом не вписывающийся в паркетные полы с замысловатым узором, неописуемой красоты обои, умопомрачительную керамическую плитку и финскую сантехнику, которые конфискации не подлежали. Учитывая наличие у подсудимого положительной характеристики с места работы и отсутствие судимости, суд счёл возможным отправить его на «химию» – стройку народного хозяйства.
К тому времени миновала эпоха больших похорон; советская власть скрипела от немощи и по недосмотру выживших из ума старцев Политбюро, на вершине власти оказался молодой и здравомыслящий генсек Горбачёв. Неслучайно советскую власть сравнивали с автомобильной шиной, на которой можно ехать до тех пор, пока она герметична; стоит её продырявить – и автомобиль станет. Так произошло со страной: Горбачёв объявил гласность и демократизацию, после чего свобода стала напористо протискиваться сквозь прореху проржавевшего железного занавеса, пока он окончательно не рухнул вместе с Берлинской стеной. А когда сняли запоры с государственной границы, толпы наших граждан, подхваченные свежими ветрами свободы, хлынули в широко распахнувшиеся ворота и понесли по планете свои умные головы и умелые руки. Одни уезжали в поисках свободы, другие в надежде на лучшую жизнь.
Освободившись условно-досрочно, у Яши возник вопрос о трудоустройстве. Идти в поликлинику на нищенскую зарплату, не было смысла, а снова наступать на те же золотые грабли, – было безрассудно. Софа работала инженером в проектном институте, и её зарплата была не намного больше, чем у зубного врача. И Яша решил осуществить свою давнюю мечту – загорелся идеей репатриации. Софа эту затею не одобряла, утверждая, что он стал жертвой массового эмиграционного психоза, – пугала непримиримым арабским окружением, трудным ивритом и знойным пустынным ветром хамсином. Она совала ему в нос географический атлас, где название микроскопического государства даже не умещалось на карте: буква «И» находилась в Египте, а «Ь» влез в Иорданию. Их дочь Лиза, окончив стоматологический институт, вышла замуж за русского зубного техника, вместе работали в одной из стоматологических поликлиник и ни о какой эмиграции слышать не хотели. Младший сын Вадим окончил школу с серебряной медалью, учился в финансово-экономическом институте и бросать его не собирался. Родители Яши переезжать в лучшую жизнь не решались:
– Вы пока обживитесь, а там, глядишь, и мы подтянемся. У меня там хороший знакомый уже лет двадцать живёт, – говорил отец Яше,– ты ему позвони, он вам обязательно поможет.
Яша стал посещать синагогу, куда регулярно наведывались агитаторы и пропагандисты с исторической родины. Они рисовали радужные картины о жизни на земле, текущей молоком и мёдом. Эту информацию он доносил до семьи и, в конце концов, убедил. Распродав имущество, Яша с женой и овдовевшей тёщей примкнули и к густой стае перелётных евреев, устремившихся из хмурого севера на солнечный юг.
***
Комфортабельный Боинг совершил мягкую посадку в аэропорту им. Бен Гуриона под бурные аплодисменты пассажиров. Здесь же в филиале МИДа Яша с семьёй получили временные удостоверения личности («теудат зеут»), деньги на обустройство и бесплатный телефонный звонок в любую страну. Яша позвонил папиному знакомому, и сообщил, что они только что прибыли. Тот поздравил их с возвращением на историческую родину и… повесил трубку. Яша такой случай предусмотрел, созвонился с приятелем, уехавшим раньше, и семья новых репатриантов на монитке (маршрутке) отправились в Хайфу.
На землю обетованную они прибыли с приличными накоплениями, и могли себе позволить привычный уровень жизни, или даже лучше. Сняли хорошую квартиру в «русском» районе Хайфы (Адар) с видом на море. Яша даже хотел её купить, пока не узнал цены на жильё в Израиле. Новая жизнь обещала быть безоблачной и беззаботной. От государственную получали субсидию, осваивали в ульпане (школа для изучения языка) иврит, чувствовали себя в отпуске длиной в полгода. Никакой предстоящей борьбы за существование на горизонте не маячило. На земле обетованной с удовлетворением обнаружили, что помимо агрессивной военщины, здесь имеется довольно разнообразная жизнь, включая живописные города, ласковое море и необъятное изобилие товаров и продуктов. В магазинах имелось всё, о чем могли только мечтать, и даже то, о чём мечтать не смели. Перед глазами маячил мираж обещанного коммунизма. Государство делало всё, чтобы процесс адаптации проходил без особых трудностей. Возникла иллюзия, что так будет всегда.
Первые звоночки отрезвления начали раздаваться с наступлением израильской зимы. В начале декабря на Хайфу обрушился климатический апокалипсис – проливной дождь со штормовым ветром. С виду хорошая квартира оказалась не очень предназначенной для жизни зимой: тонкие стены дома, хлипкие оконные рамы, пропускающие жуткие сквозняки, и это при отсутствии отопительной системы. В квартире было холоднее, чем на улице, кафельные полы стали ледяными, хотя за окном была температура + 10. До отъезда об этих проблемах Яша как-то не задумывался, ведь перебирались в тёплые края. Дальновидной оказалась тёща, взявшая с собой тёплую одежду: свитер, шерстяные носки, куртку, шапку и даже зимнюю обувь, что у зятя вызывало язвительный смех. В квартире был мазган (кондиционер), но когда пришёл счет за электричество, – стало не до смеха. О ванне можно было только мечтать, но и душ зимой становится проблемой. Воду подогревает бойлер на солнечных батареях, но зимой, когда солнца становится меньше, бойлер нужно переключить на электрический режим, а это снова – шекели, шекели, шекели… Собираясь на улицу, одевались по-весеннему, а приходя домой, кутались как гитлеровцы под Сталинградом.
После окончания ульпана для новых репатриантов назрела одна из самых насущных проблем – трудоустройство. Яшу она не напрягала, он знал, что его диплом в Израиле не котируется, зато цены на стоматологические услуги – заоблачные. Поэтому в Хайфу он переправил контейнер со всем необходимым оборудованием для привычного подпольного промысла. В Израиле, как и во всех цивилизованных странах, иметь во рту металлические зубные протезы, не принято, но бывшие советские граждане к своему внешнему облику относились без излишней щепетильности, а керамические коронки большинству репатриантов не по карману. Фима решил восполнить этот пробел, и для невзыскательных соотечественников развернул производство недорогих зубных протезов советского образца прямо у себя на съёмной квартире. Весть о хорошем и недорогом специалисте-надомнике сарафанное радио быстро разнесло среди «русских» жителей Адара. Но, как говорится: «Недолго музыка играла…»
Однажды его разбудил телефонный звонок:
– Я от тёти Раи по поводу протезов.
В назначенное время пришёл молодой мужчина и представился:
– Меня зовут Виталий, я врач-стоматолог.
– Очень приятно, чем могу быть полезен?
У Яши затеплилась надежда, что гость хочет предложить ему сотрудничество. От кофе гость отказался и смущённо попросил:
– Если можно, чего-нибудь покрепче, я вчера слегка перебрал.
Выпив рюмку коньяка и закусив шоколадкой, он попросил разрешения закурить, и неожиданно начал разговор словами председателя домкома Швондера:
– Мы к вам, профессор, и вот по какому дел. – Сделав многозначительную паузу, он выразительно посмотрел на хозяина. Яша этот взгляд понял правильно и снова налил. Виталий оприходовал вторую порцию и продолжил.
– Дело в том, что вы, уважаемый коллега, выражаясь сленгом определённых кругов, занимаетесь крысятничеством, что переводе на литературный язык как воровство у своих..
У Яши округлились глаза:
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду вашу благотворительную деятельность. Мой стоматологический кабинет расположен недалеко от вашего дома, и с недавних пор мои постоянные пациенты по вашей инициативе превратились в бывших. Они оказались людьми доверчивыми, а вы, пользуясь их легкомыслием, втянули их в свои противоправные действия, а это ощутимо отражается не только на моём финансовом положении, но и моей семьи.
– Ну, так конкуренция… – попытался было возразить Яша.
– Нет, уважаемый коллега, – голос гостя принял нравоучительный оттенок, – конкуренция у нас с вами наступит тогда, когда вы подтвердите своё право на профессиональную пригодность, официально откроете кабинет, отвечающий израильским требованиям, оснастите его соответствующим оборудованием и станете платить налоги в казну нашего небогатого, но гостеприимного государства. И ещё много трудностей вам предстоит преодолеть, прежде чем мы с вами станем конкурентами.
Он встал, поблагодарил хозяина за гостеприимство, а у самой двери обернулся и добавил:
– Учтите, ваш коньяк я пил не задарма, своим визитом избавил вас от больших неприятностей. Адар – маленькая деревня, о вашем гешефте уже известно многим местным дантистам и не исключено, что кто-то из них уже успел поделиться информацией с соответствующей службой. Ваше занятие тянет на целый букет сурово караемых правонарушений: незаконное врачевание, сокрытие доходов, нелегальное предпринимательство и так далее, а тюрьмы в Израиле не намного комфортнее советских.
Визит незваного гостя стал крушением Яшиных надежд на безбедное существование. Подпольный промысел, который на доисторической родине служил ему верой и правдой, здесь оказался не менее опасным, чем там.
Изобилие товаров после пустых полок отечественных магазинов, побуждало к непомерным тратам, и это вопреки тотальной дороговизне. Привезённые доллары таяли, как весенний снег. Информация в стиле: в Израиле достойный уровень жизни, высококлассные медицина и образование, социальная поддержка от властей, благоприятная бизнес-среда, комфортный климат – было правдой, но… не для всех. Оказалось, и климат не такой уж комфортный: зимой сырость и холод, летом дикая жара, медицинскую помощь иногда приходится ожидать месяцами, а устроиться на достойную работу – как тому верблюду пройти сквозь игольное ушко. А чтобы существовать на приличном уровне, необходимо очень много «пахать». В народе даже бытует шутка – почему израильтянин работает на двух работах? Потому что не может найти третью.
Сосед по квартире, Григорий Миркин, с семьёй к тому времени жили в Израиле три года и, исходя из собственного опыта, красочно обрисовал Яше грядущие перспективы трудоустройства.
Маленький, но свой житейский опыт
Мне милей ума с недавних пор,
Потому что поротая жопа –
Самый замечательный прибор.
(И.Губерман)
– Если ты не гордый обладатель завидной пролетарской профессии, типа сварщика, каменщика или токаря, то кроме как что-то разгружать или мыть полы тебе ничего не доверят. Уборщики, кстати, тут требуются повсюду и постоянно. Русскоязычные сайты по поиску работы пестрят красочными баннерами с изображением очаровательных уборщиц в состоянии безграничного счастья от того, что им повезло заниматься этим благородным делом.
Вопреки пятой графе анкеты, в родном Томске Миркин был значительной фигурой: занимал должность заведующего экономическим отделом в горисполкоме и имел все шансы на дальнейшую успешную карьеру.
Но с наступлением эпохи перестройки в процессе раздела бесхозного имущества большая часть расторопных партийных дядек подалась в кооператоры, а Миркин замешкался и впал в немилость. Его буквально пинками вышибли из уютного исполкомовского кабинета, в который тут же вселился новоиспечённый бизнесмен, вчерашний торговец шашлыком на колхозном рынке.
Вначале к переменам он отнёсся как к очередной партийной свистопляске, наподобие хрущёвской кукурузомании, андроповской борьбы за трудовую дисциплину и горбачёвской антиалкогольной кампании. Он был уверен, что эти нахрапистые пацаны у власти долго не продержатся, но время шло, а новый миропорядок всё не рушился, и это наводило на грустные размышления. А когда Горбачёв «дважды» публично заявлял, что мы «будем отмечать 1000-летие крещения Руси!», убеждённый коммунист Миркин решил, что народ в очередной раз надули: вместо обещанного светлого социалистического будущего явился капитализм с нечеловеческим лицом, и, впав в депрессию, с семьёй укатил в Израиль. Пытался писать в русскоязычные газеты разгромные статьи, обвиняя Горбачёва и Ельцина во всех смертных грехах, но здесь это никого не волновало, хватало собственной головной боли. Иврит приходил медленно, а деньги улетали быстро. Ни в каком качестве для Израиля интереса он не представлял, поскольку слишком долго пребывал в начальниках, что ни ума, ни знаний не прибавляло, а диплом специалиста по советской политэкономии вызывал лишь сочувствие. Разброс свободных вакансий был ограничен такими вакансиями, как уборщики подъездов, мойщики автомобилей, разнорабочие, грузчики и т.д. Но подобные промыслы Миркин отвергал, считая их унизительными. А когда его жена – детский врач с 30-летним стажем устроилась в арабский ресторан мыть посуду, гордость Григория Александровича робко пискнула и затаилась, и он по протекции родственника (блат здесь тоже благополучно функционирует, хотя не в советских масштабах) устроился оператором на бензоколонку. Теперь имеет стабильный заработок, небольшой довесок в виде чаевых и считает, что с работой ему повезло. Под палящим солнцем с морской влажностью и примесью паров бензина ─ такой работе не позавидуешь, но, как говорится, – не до жиру, нужно выплачивать грабительскую машканту (ипотеку). И Миркин предложил Яше:
─ Через месяц мой напарник уезжает на ПМЖ в Канаду, я могу поговорить с хозяином, чтобы он взял тебя на освободившуюся вакансию.
─ Спасибо, Гриша, ─ обрадовался Яша,─ как раз к тому времени я заканчиваю учёбу в ульпане, если возьмёт, я с удовольствием воспользуюсь этим предложением.
Яшу взяли с испытательным сроком. В первый же рабочий день случилась небольшая авария: лопнула водопроводная труба в туалете. Илья куда-то позвонил, и вскоре на рыдванистом фургончике, примчался зачуханный мужичок в шортах и измазанной краской майке. Из кузова, набитого всяким строительным хламом, он извлёк сумку с инструментом и быстро устранил неисправность. О чём-то переговорил с Гришей на иврите и укатил. Яша полюбопытствовал, сколько же он содрал за пустяковую починку. Илья усмехнулся:
─ Ни шекеля, это сам хозяин! Он – миллионер, владеет сетью бензоколонок Хайфы. Но в Израиле богатые люди выделяться не любят, На Ламборджини и Бентли ездят гангстеры, мошенники и сутенёры.
Карьера в топливном бизнесе закончилась, так и не начавшись, знания, полученные в ульпане, оказались скромными даже для этой работы.
Софа недолго поработала на фабрике мужской одежды, ─ укладывала рубашки в конверты, но не смогла угнаться за проворными работницами из Таиланда и была уволена. Теперь работает в сфере ухода за одинокими пожилыми людьми (метапэлет). Далеко не всем такая работа подходит, здесь самое сложное – усмирить чувство собственной значительности. Подопечные бывают в деменции, вредные, капризные, спектр достаточно широкий, а платят по минимуму. Теперь Софе приходилось не только ухаживать за опекаемыми, но и делать уборку в их квартирах, ходить за покупками, готовить им еду, кормить, помогать справляться с ежедневными бытовыми проблемами, с которыми они сами справиться не в состоянии. Но это лучшее, что смогла найти.
Яша, не найдя себе подходящего применения, сидел на пособии и штудировал русскоязычные объявления о вакансиях. По вечерам ходил в парк, общался с таки же неприкаянными «пикейными жилетами», где атмосфера была густо насыщена обидой. Это высокое чувство зародилось ещё на доисторической родине, но здесь дозрело и заматерело. Один из этих новых знакомых, предложил Яше попытать счастья в мясном магазине-складе, где освобождается заманчивая вакансия – помощник мясника:
– Хозяин приличный дядька и платит неплохо. Мой зять, инженер-электрик, проработал там пару лет, теперь нашёл работу по специальности.
К предстоящему собеседованию Яша вызубрил несколько подобающих фраз на иврите. У входа в указанный магазин он столкнулся с пожилым мужчиной в клеёнчатом фартуке в бейсболке и в очках с толстыми стёклами:
– Ани роце мэдабэр бааль (я хочу говорить хозяин).
– Я ест хозяйка. – На ломаном русском ответил мужчина.
Как позже выяснилось, все работники предприятия были русскоговорящие, и хозяин овладел русским языком на том уровне, на каком Яша ивритом. Выяснив, кто по специальности новый работник, хозяин показал большой палец, видимо, он считал профессию советского зубного врача вполне подходящей для работы мясника. «А что, – подумал Яша, – он не далек от истины».
Кроме Яши в цеху работали ещё трое бывших соотечественников. Его напарником по разделке и фасовке мяса, оказался Ефим, невысокого роста человек лет шестидесяти, в кипе на лысой голове. О себе он рассказал, что в прошлой жизни был преподавателем в техническом ВУЗе, а прежде чем оказаться в Израиле, прошёл суровую школу советского отказника. В институте Ефима ценили как специалиста и уважаемого члена коллектива. Хотя состоял он в КПСС и считался активным общественником, но в душе был сионистом. Тайно посещал синагогу, по возможности соблюдал еврейские обряды, слушал радио «Коль Израэль» и мечтал когда-нибудь слинять на историческую родину. А когда появилась возможность, и он посетил ОВИР, на работе его исключили из партии и попросили подать заявление «по собственному желанию». Теперь он был вынужден бороться не только за выезд, но и за выживание. В СССР существует только один работодатель – само государство, поэтому устроиться на пристойную работу было невозможно, он служил лифтёром и по совместительству сторожем. По иронии судьбы, Ефим и на исторической родине остался в том же статусе не квалифицированного работника.
Рубкой и обработкой туш занимался Руслан выходец из Дагестана, высокий, крепкого телосложения мужчина кавказской внешности. Часовой мастер по специальности репатриировался по банальным обстоятельствам, когда на страну обрушился водопад дешёвых китайских ходиков, его профессия себя изжила, а найти другую работу в его родном Дербенте было проблемой. Подсобным рабочим трудился тощий рыжий мужчина по имени Павел, юрист из Краснодара. До репатриации он отсидел пять лет за мошенничество и взятки, хотя утверждал, что стал жертвой антисемитизма. О свой прошлой жизни Павел с юмором рассказывал, как, например, в подземном переходе у незнакомого человека с табличкой «Аттестаты, дипломы», заказал школьный аттестат. Человек взял у него данные, и через неделю в том же самом переходе вручил готовый документ, по которому будущий юрист поступил в университет за вполне умеренную взятку.
Яше новая работа показалась не столь уж привлекательной, как он рисовал в своем воображении: в белом фартуке, в чистом, светлом помещении с кондиционером. Работать пришлось в грязном сыром подвале с вентилятором, а кроме разделки и фасовки мяса, – таскать на горбу огромные туши из холодильника. И зарплата была так себе, но, как говорится, – на безрыбье….
Шли месяцы, былой оптимизм Яши стремительно таял, его раздражало буквально все: цены, очереди к медицинским специалистам, менталитет местных жителей, летний зной на улице и зимний холод в квартире. В единственный выходной (шаббат), он отлёживался, гулять не было ни сил, ни желания. Софа его постоянно пилила, уже не говоря о тёще. Но отступать было некуда, жилье в Ростове продали, а на другое денег не было. Теперь он убедился, что все успехи достигнутые государством Израиль в науке, промышленности, сельском хозяйстве достигнуты вот таким тяжким трудом. Даже их престарелый хозяин трудился с работниками на равных. Приезжал к шести утра на стареньком Фиате в одной и той же клетчатой ковбойке, надевал фартук и до прихода сотрудников раскладывал по прилавкам товар, отпускал ранних клиентов, помогал им грузить товар. Он умудрялся совмещать работу кассира, продавца и бухгалтера. «В Израиле живут, прям по Марксу, – думал Яша, – труд стал потребностью жизни».
Во время обеденного перерыва у сотрудников нередко возникали дискуссии.
– Спать в шапке, куртке и обуви, вы считаете это нормально для цивилизованного государства? – горячился Яша
– А что, до отъезда вы этого не знали? – сделал удивленное лицо Ефим. – Даже турист, собираясь в другую страну, собирает о ней информацию. Сюда нужно ехать в результате осознанного выбора, а не как в убежище из своей страны. Русский человек на вопрос – «Где твоя родина», ответит – «Это место, где я родился», а у евреев понятие о родине заключается в желании жить на своей земле, среди братьев, говорить на родном языке.
– Это всё чушь собачья про страну евреев и уж тем более братьев, – по-кавказски эмоционально заявил Руслан. – Тут все ненавидят друг друга: евреи – арабов, арабы – евреев, русские – кавказцев, кавказцы – русских, религиозные – светских, светские – религиозных, а все вместе марокканцев. Израиль пытается считать себя Западом, а это типичный Ближний Восток, евреев здесь от силы половина, а остальные выходцы из Марокко, Ирака, Ирана, Туниса – те же арабы, со своей культурой и манерами. И то, что они исповедуют иудаизм – ничего не меняет.
– Я космополит и убеждённый атеист, – заявил Яша, – мне чужды любые национальные идеи, в том числе идеи превосходства одной нации над другой или её избранность. Важно, чтобы в стране жить было комфортно, а я попал под влияние сионистской агитации. А все вот эти «моя страна», «страна братьев» – из разряда той же государственной пропаганды. Какая моя страна, где для репатриантов только видимость гостеприимства, все эти корзины и льготы себя очень быстро окупают грабительскими ценами и мизерными зарплатами.
Ему возразил Павел:
– На свете много стран где жизнь дешевле, возможностей заработать больше, и климат комфортней, и квартиры дешевле, и на улицах чище. Но живя в Израиле и получая небольшую зарплату, мы с женой уже побывали во многих странах Европы и убедились, что везде куча своих минусов. Но нигде нет такого градуса ненависти и безразличия к людям как в Союзе. Нигде к людям не относятся как к безропотному стаду. И дороговизна товаров, и цены на жильё – это способ сохранять безопасность страны, живущую в окружении таких «доброжелательных» соседей. Я согласен с Фимой – Израиль не для эмиграции, а для репатриации, а это разные понятия. Вы просто не туда попали. А обижаться на государство – по-детски глупо. Здоровый и крепкий мужчина должен нести ответственность за жизнь свою и своей семьи. Эта простая истина почему-то недоступна многим олим (новым репатриантам). Они начинают ныть и жаловаться на государство. Мой родственник в Ленинграде был известным артистом, в кино снимался, теперь в Ашдоде прекрасно чистит канализацию и назад не собирается.
– Это беспредметный спор, – вставая из-за стола, завершил дискуссию Ефим, –недостаточно быть евреем по паспорту. Евреем надо быть по духу, по стилю жизни. Если вы к этому не готовы, лучше было не приезжать, коль приехали – уезжайте.
О возвращении Софа с мамой начали говорить уже вскоре после приезда, и когда Яша уже сам начал к этому склонятся, неожиданно позвонил Вадим и сообщил о своём прибытии в Израиль с семьёй на ПМЖ. Это был удар ниже пояса.
***
В советские годы профессия экономиста была не самой популярной, выпускники финансово-экономических ВУЗов в основном становились бухгалтерами, но Вадиму эта специальность нравилась. Ещё в 10 классе он неоднократно вступал в спор с пожилым учителем истории, когда вопрос заходил о достижениях СССР и её превосходстве над Западом. Но однажды учитель встретил его возле школы, приобнял за плечи, и сказал:
– Фельдман, послушай старика, не стоит тебе так глубоко вникать в мой предмет. Я его преподавал ещё при Сталине, там была одна точка зрения, потом пришли другие руководители, и я стал преподавать другую. Теперь вот пришел Горбачёв, и прежние основы идут псу под хвост. У тебя светлая голова, отвечай не то, что думаешь, а то, что требуется, чтобы получить хорошие оценки и поступить в институт.
На внешности Вадима природа не сэкономила: высокий, смуглый, голубоглазый, с мужественным лицом, у девушек пользовался неизменным успехом. В институте он сдружился с однокурсником Вячеславом, начинающим предпринимателем, который из Польши возил женское бельё, поэтому вокруг него всегда вертелись симпатичные студентки. Свой бизнес Слава начинал ещё в школе: приторговывал жвачкой и американскими сигаретами сомнительного происхождения, а когда времена изменились, на студенческих каникулах совершал набеги на процветающий для российских «челноков» польский рынок. В те годы любой товар, привезённый из-за границы, пользовался повышенным спросом. Когда родители Вадима уехали, он жил у сестры, и тяготился материальной зависимостью. Однажды Славик ему сказал:
– Мне одному таскать объёмные баулы с товаром стало не под силу, присоединяйся, разживись тысячей баксов – привезёшь три.
На первую поездку деньги Вадиму выделила сестра, хотя мало верила в успех этой затеи, и была искренне удивлена, когда брат притащил домой сумки с искусственными цветами, сигаретами, детскими игрушками, водкой и даже пылесосом.
– Неужели в Польше спрос на такое барахло? ─ недоумевала она и оказалась кругом неправа.
Вячеслав занимался этим делом с полной отдачей, а Вадим по старинке называл это предприятие спекуляцией и считал занятием унизительным: «Зарабатываю хорошо, но с чувством глубокого отвращения. Не моё это» – говорил он сестре. Труд «челнока» оказался не из лёгких: всё свободное время приходилось бегать по магазинам в поисках нужных товаров, наводить связи среди торговых работников и таможенников. Если дома для этого было достаточно времени, то в Польше надо было за считанные часы сбыть свой товар и затовариться импортным, а вернувшись, снова мотаться по рынкам, сбывая привезённый товар. Славик вскоре забрал документы из института со словами: «Кому теперь показывать этот диплом? Разве что родителям?» – и принялся целенаправленно расширять свой бизнес. Уже несколько девиц на вещевом рынке реализовывали его товары самого широкого ассортимента, не только женское бельё, а спортивные костюмы, кроссовки, парики, косметику и т. д. А Вадим охладел к этому утомительному занятию и сосредоточился на учёбе. Незадолго до окончания института женился на своей однокурснице, когда она уже была на сносях, а став папашей, был вынужден снимать квартиру. Возникли финансовые проблемы, и он снова обратился к Вячеславу. Бывший челнок к тому времени переключился на ювелирный бизнес – имел небольшой ювелирный магазин и из Турции в Ростов импортировал золотые украшения. Вадима он встретил приветливо, посвятил в тонкости своей коммерции и отправил ознакомительный вояж в Турцию со своим помощником. Несколько ходок Вадима завершились успешно, Вячеслав снабжал его валютой, обеспечивал беспрепятственный таможенный коридор, и по приезду щедро расплачивался. А в последний раз случился облом, накануне его возвращения в ростовском аэропорту арестовали группу таможенников, связанных с контрабандой, и заменили весь штат. Партию золотых изделий у новоиспечённого контрабандиста конфисковали, и его хрупкий скелет болезненно захрустел в тесных объятиях следственных органов. Завели уголовное дело, и до суда отпустили под подписку о невыезде. Используя свои связи, Вячеслав посодействовал семье Вадима бежать в Израиль через Украину. Поселились, естественно, у родителей. Маленького Саньку взялись опекать бабушки, а молодые осваивались и учили иврит, причём небезуспешно.
Известие о приезде Вадима семью ввергло в замешательство. Как известно, деньги обладают загадочным свойством – медленно приходить, а исчезать стремительно. У семьи Фельдмана от былых сбережений остались только светлые воспоминания. Комфортабельную квартиру пришлось покидать не только из-за прироста членов семьи, но по причине ставшей непосильной арендной платы. Начались мучительные поиски большой, но дешёвой квартиры, что, как оказалось, взаимоисключающими понятиями. В Израиле такое жильё находилось в домах, к которым даже страшно было подходить. На фоне этих трущоб российские «хрущёвки» можно считать элитными домами. Остановили свой выбор на квартире последнего этажа четырёхэтажного дома, не видевшего ремонта лет 50. Это жилище от внешнего мира было изолировано чисто условно: окна имели такие щели, что в некоторые места можно было легко просунуть палец. Ветер беспрепятственно гулял по комнатам, потолок протекал точно в тазик.
Обычно квартиры в Израиле сдаются без мебели и бытовых приборов, а из освещения только лампочки Ильича. А эта была до отказа забита всевозможной рухлядью помоечного происхождения. Создавалось впечатление, что жили там бомжи. В Израиле нередко можно наблюдать сцену, как люди тащат к себе домой обстановку и бытовую технику, выброшенные на свалку за ненужностью. Назвать мебелью то, что Фельдманы себе оставили, – язык не поворачивается: дырявый диван, ветхие стулья, столы и тумбочки, видавшие виды матрасы стояли прямо на кафельном полу, дверца холодильника закрывалась коленом. Сортир (туалетом эту конура назвать – язык не поворачивался): треснутый унитаз с ржавой промоиной на дне, над ним на ржавой трубе угрожающе свешивался огромный сливной бачок с цепкой, дверь специально не зарывалась, чтоб успеть выбежать, когда с грохотом ниагарского водопада содержимое унитаза смывалось, разбрасывая содержимое во все стороны.
Закончив ульпан, Вадим занялся поиском работы. Умудрённый опытом отец посоветовал искать на общепитовском поприще: «Платят неплохо, и питание бесплатное». Довольно быстро Вадима приняли в огромную благотворительную столовую на самую нижайшую должность ─ подручным персонала. На следующее утро он приступил к нехитрым служебным обязанностям. Хуже работы он себе не представлял. Столовая на полсотни посетителей, начало смены в семь ноль-ноль, завтрак в восемь тридцать. Подсобных всего двое, а дел под завязку: вымыть полы, протереть столы, поставить на них специи и салфетки, расставить стулья, заполнить контейнеры с соками и т.д. Зал заполняется народом и начинается завтрак. После завтрака необходимо собрать использованную посуду и отправить её в посудомойку, снова вымыть полы, протереть столы и подготовиться к обеду и весь цикл повторяется к ужину, после которого необходимо провести генеральную уборку и подготовиться к завтраку.
Через неделю Вадим начал тихо дуреть; стало казаться, что весь мир состоит из нескончаемого потока людей, постоянно галдящих, жрущих, проливающих суп на стол и на пол. Он подсчитал, что ежедневно по залу он пробегал около десяти километров. Выходной был один в неделю. По деньгам получалось около трёх тысяч шекелей ($750) в месяц, что было неплохо, учитывая, что не надо платить за еду. Жена Вадима ещё не работала, занималась устройством ребёнка в садик. Но проработал Вадим в той столовой пару месяцев. Однажды, когда катил тележку с грязной посудой, зацепил столик с посетителями, и тарелка с остатками супа опрокинулась на ноги сидящего старика. Выгнали его без денежного расчёта.
Нашёл объявление о вакансии строительного рабочего. На окраине Хайфы разыскал контору, где араб-бригадир на плохом иврите объяснил, что надо «ломать» камни. Обещал платить 4 тыс. шекелей ($1100). Отвез на строительный объект. Под отрытым небом суетились люди и машины, стоял невообразимый шум, горячий воздух был наполнен серой пылью. Бригада, в которую Вадима определили, состояла в основном из нескольких палестинских арабов и одного русского. Вадиму дали в руки кувалду, подвели к куче больших камней и объяснили, что их надо раскалывать на несколько частей и складывать в отдельную кучу. Дальше камни распиливают особой пилой, шлифуют и превращают в плитку для облицовки стен зданий. Вадим был хорошим спортсменом и даже участвовал в студенческих соревнованиях по гимнастике. Его напарником оказался одессит Максим, который уже полгода трудился на этом объекте. Вначале работа Вадиму показалась не очень сложной: свежий воздух, свобода, физкультура, только пыль от распиливания камней стояла густым облаком. Жара была такая, что его золотая цепочка на его шее раскалялась, как утюг. Через пару недель в полдень температура воздуха поднялась до сорока, и в какой-то момент у него в глазах потемнело, и он отключился. Очнулся от того, что кто-то вливает ему в рот холодную воду, а Макс говорит:
– У тебя был солнечный удар, воды мало пил. Полежи, пока оклемаешься.
Вадим посмотрел на себя: вся майка в крови, из носа текла кровь. Вот такая вышла физкультура. Оказалось, необходимо было с собой привозить большую пластиковую бутылку со льдом и в течение дня из неё пить воду. Испытательный срок он благополучно одолел и бригадир Ариф предложил ему остаться, добавив 10 шекелей зарплате. А через пару недель случилось ЧП. У него стала пропадать бутылка со льдом, и он поймал за руку пацана-араба из их же бригады. Отнял у него свою бутылку и отвесил подзатыльник. Через несколько дней, когда Вадим уже забыл про этот случай, Ариф ему напомнил, – по его сведениям, мальчишка позвонил своим братьям в Палестину и пожаловался на «русского», те обещали связаться со своими друзьями из Хайфы, чтобы разобрались с обидчиком. По словам бригадира, шутить с ними не стоит, там такие головорезы, что это может плохо закончиться.
Так Вадим снова оказался без работы, и тогда отец ему сказал:
─ Я тебе уступлю своё место, с хозяином уже договорился. Как ты уже догадался, нам старикам эта страна оказалась не по плечу. Ты же знаешь, что Лиза с мужем открыли в Ростове частный кабинет и зовут нас вернуться.
Вид нового хозяина на Вадима впечатления не произвёл , не таким каким он представлял себе бизнесмена такого уровня: невзрачный дедок, неряшливо одетый в старомодных очках. Алекс попросил Вадима коротко рассказать о себе. Вадим на неплохом иврите рассказал, что в России он окончил финансово-экономический институт, имеет небольшой опыт в бизнесе, а здесь согласен на любую работу. Хозяин определил зарплату 3,5 тысяч шекелей ($900) в месяц.
Эпилог
Своё повествования автор собирался завершить счастливым финалом, и для этого имел все основания. Вадим, пройдя суровую школу трудностей нового репатрианта, к новой работе отнёсся с полной отдачей. Добросовестно пахал от открытия до закрытия склада, не чурался ни какой работы, и уже через год стал периодически подменять часто болеющего хозяина: отпускал и получал товар, выписывал счета, чётко сводил дебет с кредитом. Жена Вадима, окончив курсы бухгалтеров, тоже оказалась сотрудницей фирмы. Алекс периодически проводил ревизию, ─ всё сходилось до одного килограмма и шекеля. А ещё через несколько лет Вадим стал правой рукой Алекса со всеми вытекающими переменами в жизни: достойное жалование, квартира, автомобиль.
Фельдманы вернулась в родной город, и Яша включился в бизнес сестры. Стоматологический кабинет вырос до небольшой стоматологической клиники. Тёщи вскоре не стало, а супруги, выйдя на пенсию, посвятили себя подрастающим внукам.
Но снова ворвалась очередная эпоха перемен, на Хайфу обрушиваются ракеты, а в Ростове все чаще стали раздаваться «хлопки», так нежно российские пропагандисты называют взрывы.
Историкам ещё предстоит найти названия новой эпохи, но уже очевидно, – прав был мудрый Конфуций, пророчив о жизни в эпоху перемен.
Статья размещена с помощью волонтёра сайта. Волонтер сайта не несет ответственность за мнения изложенные в статье. Статья написана не волонтером.
Артур Клейн
arthurhaifa@gmail.com
