Вышинский не только был прокурором и выступал главным обвинителем по резонансным делам, но и вместе с Ежовым входил в так называемую большую двойку, которая во внесудебном порядке рассматривала дела на советских граждан.

Но если Ежов и сам очень скоро сгинул в пучине террора, то Вышинский не только уцелел, но и пошёл на повышение, хотя и имел настолько «нехорошее прошлое», что вполне мог и сам оказаться в числе первых жертв репрессий.

Помогал ему один факт.

До революции ему удалось побывать сокамерником самого Сталина, что отчасти и предопределило его карьерный взлёт.

Но своей карьере он был обязан не только этим. Лайф выяснил подробности жизни человека, который заслужил славу цепного пса Сталина.

Молодость

Андрей Вышинский родился в весьма обеспеченной семье в Одессе. Его отец — Януарий Вышинский — происходил из польского шляхетского рода и работал провизором. Мать преподавала музыку. Однако детство будущего генерального прокурора прошло не в Одессе, а в Баку, куда перебралась его семья.

Там он окончил гимназию, после чего уехал в Киев, поступив на юридический факультет местного университета. Но, попав в горячую студенческую среду, увлёкся популярными тогда революционными идеями и уже через два года был исключён за участие в постоянных стачках и подпольной деятельности.

Вернувшись в ставший родным Баку, Вышинский вступил в РСДРП. На тот момент она формально ещё была единой организацией, но в партии уже произошёл раскол на два течения: большевиков, во главе с Лениным, и меньшевиков. Вышинский примкнул к последним.

Вскоре началась революция 1905 года. Вышинский продолжал революционную деятельность, за что дважды арестовывался. Однако оба раза его отпускали в связи с недостатком улик. Наконец в 1908 году он был вновь арестован и провёл год в тюрьме. Важно отличать дореволюционную тюрьму и каторгу. Тюрьма в те годы больше выполняла роль следственных изоляторов. Там чаще всего сидели в ожидании суда или этапа. А вот каторга — это лишение всех прав состояния и прочие неприятные последствия.

В Баиловской тюрьме Вышинский познакомился со Сталиным, который на некоторое время оказался его сокамерником. Стоит отметить, что будущий генеральный прокурор своим образованием явно выделялся на фоне местного контингента, так что получил должность старосты.

Староста у политических был кем-то вроде представителя негласной администрации заключённых. В его обязанности входили контакты с администрацией тюрьмы, он также следил за порядком в камере, за распределением продуктов среди заключённых. Иногда старост было несколько. Как раз в случае с Вышинским так и было. Он был одним из трёх старост политического корпуса Баиловской тюрьмы.

Благообразный юрист

Баиловская тюрьма несколько охладила революционный пыл Вышинского. Освободившись, он отошёл от революционной деятельности и сосредоточился на получении образования, прерванного подпольными увлечениями.

Ему удалось восстановиться в Киевском университете, который он благополучно окончил. Он даже подумывал о том, чтобы связать жизнь с преподаванием. Ему удалось остаться на университетской кафедре и начать готовиться к получению профессорского звания. Однако факт пребывания в тюрьме за активную деятельность по низвержению существующего строя был далеко не лучшей аттестацией для профессора права в одном из ведущих университетов страны. Поэтому из-за политической неблагонадёжности Вышинскому в итоге отказали.

 

Он вновь уехал в Баку, где преподавал в частных гимназиях и подрабатывал написанием статей в местные газеты. Однако этот период в жизни будущего прокурора длился недолго. Если для профессора университета его биография не годилась, то для политического адвоката подходила очень хорошо.

Уже в 1915 году знаменитый присяжный поверенный Павел Малянтович обратил на него внимание, взяв к себе помощником. Малянтович считался одним из самых известных политических адвокатов, специализировавшихся на громких процессах. Неоднократно защищал большевиков и сам открыто сочувствовал революционерам, однако его симпатии постоянно метались между большевиками и меньшевиками, и он никак не мог определиться вплоть до 1917 года, когда стал меньшевиком. Этот год стал его звёздным часом. За полтора месяца до Октябрьской революции по инициативе Керенского он был назначен министром юстиции.

В конце 30-х Малянтовича предсказуемо арестовали и обвинили во всех мыслимых и немыслимых контрреволюционных грехах. Он писал письма, прося помощи у своего ныне знаменитого протеже, который тогда уже был могущественным генеральным прокурором. Однако Вышинский отказался помогать своему бывшему благодетелю, и того расстреляли.

Но тогда, в период 1915–1917 годов, Вышинский рьяно исполнял поручения своего шефа. Дошло до того, что Вышинский участвовал в объявлении в розыск самого Ленина. После неудавшегося восстания в июле 1917 года партия большевиков была разгромлена, а её лидеры ушли в подполье. В газетах большевики были объявлены немецкими агентами. По распоряжению Малянтовича Вышинский, на тот момент являвшийся комиссаром милиции Якиманского района, издал распоряжение об аресте и предании суду предполагаемого немецкого агента Ленина, если он будет замечен на территории района. Этот факт Вышинскому потом очень долго припоминали противники Сталина, но не исключено, что этот своеобразный компромат сыграл свою роль в ставке Сталина на него. Советский вождь предпочитал работать не со старыми большевиками, а с людьми, имевшими «грешки» против официальной линии. Тот же многолетний посол в Лондоне Майский вообще входил в руководство меньшевиков и числился в правительстве антибольшевистского КОМУЧ уже во время Гражданской войны.

Во время революции Вышинский проявил завидную осторожность. Партию меньшевиков покидать не стал, но и активной партийной деятельностью не занимался. К большевикам на всякий случай тоже не перешёл, поскольку шла Гражданская война и её исход был далеко не очевиден.

 

Вместо этого Вышинский воспользовался старыми связями и нашёл себе неплохую работу, которая помогла пересидеть голодные годы военного коммунизма. Его старый бакинский знакомый Арташес Халатов (Халатянц) занимал высокие руководящие посты в наркомате продовольствия и Главном управлении по снабжению армии продовольствием. Он и подыскал старому товарищу место инспектора в столичном продовольственном управлении. Там Вышинский и пересидел голодные и опасные времена, к концу Гражданской войны став уже начальником отдела распределения при наркомате продовольствия. Что любопытно, как и прежний благодетель Малянтович, Халатов попал под репрессии в конце 30-х годов, также не получил никакой помощи от Вышинского и был расстрелян.

Вышинский вообще не спешил помогать попавшим в неприятности старым знакомым, не желая гневить начальство.

Знаменитый советский поэт Евгений Долматовский с негодованием вспоминал, как его мать ходила хлопотать за мужа. Отец поэта был видным юристом и приятельствовал с Вышинским с дореволюционных лет. Но когда в конце 30-х его арестовали, супруга ходила хлопотать за него к Вышинскому. Однако тот сделал вид, что не знает ни её, ни своего старого друга, и выпроводил из помещения, а Долматовского вскоре расстреляли.

В 1920 году, когда исход войны стал ясен и победа большевиков была очевидна, Вышинский покинул партию меньшевиков и перешёл к большевикам, их непримиримым соперникам.

Восхождение

Некоторое время после войны Вышинский был преподавателем, выступал обвинителем на некоторых судебных процессах, но значительных постов вплоть до 1925 года не занимал. В этом году он был назначен ректором МГУ, который тогда носил имя не Ломоносова, а Покровского. Стоит отметить, что в отличие от многих советских назначений в этом была хоть какая-то логика. Всё же Вышинский имел очень хорошее юридическое образование, которым не могла похвастать даже большая часть большевистских лидеров.

Однако длилось это недолго. Вскоре таланты Вышинского пригодились уже в другой области. В конце 20-х был свёрнут НЭП, начались коллективизация и индустриализация, которые вызвали резкое понижение уровня жизни советских граждан. С началом форсированной индустриализации многих рабочих перевели на новые коллективные договоры, по которым нормы выработки были значительно повышены, что означало существенное снижение реального заработка. Чтобы направить негодование рабочих в другое русло и заодно обкатать технологии будущих политических процессов, в конце 20-х — начале 30-х было организовано несколько громких политических процессов над вредителями — в основном из числа дореволюционных специалистов.

К участию в этих процессах был привлечён Вышинский, однако он выступал на них не в качестве государственного обвинителя, а в роли судьи. Он проявил себя понятливым и послушным работником, поэтому вскоре после процессов получил должность прокурора сначала РСФСР, а накануне начала первых больших политических процессов над политическими конкурентами Сталина — и СССР. Эту должность он занимал на протяжении четырёх лет — с 1935 по 1939 годы, то есть практически всё время Большого террора.

 

Вышинский выступал государственным обвинителем на всех крупных политических процессах против сталинских соперников. Больше всего он запомнился своими речами, которые скорее походили на выкрики разгорячённого уличного оратора на митинге, чем прокурора. Так, на Первом московском процессе, где судили Зиновьева и Каменева, он заявил следующее: «Презренная, ничтожная, бессильная кучка предателей и убийц — она думала остановить своими грязными преступлениями биение могучего сердца нашего великого народа! Презренная, ничтожная кучка авантюристов пыталась грязными ногами вытоптать лучшие благоухающие цветы в нашем социалистическом саду.

Эти взбесившиеся псы капитализма пытались разорвать на части самых лучших из лучших людей нашей советской земли… Враг коварен! Коварного врага щадить нельзя. Весь народ поднялся на ноги при первом сообщении об этом кошмарном злодействе. Весь народ трепещет и негодует. И я, как представитель государственного обвинения, присоединяю и свой возмущённый, негодующий голос государственного обвинителя к этому гулу миллионов! Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!»

Не обошлось и без дежурных восхвалений товарища Сталина: «Цветёт, радостно растёт наша великая родина. Богато колосятся золотом хлебов бесчисленные колхозы, полной грудью дышат тысячи новых социалистических стахановских фабрик и заводов. Дружно и чудесно работают на благо своей родины железные дороги, по бесконечно сверкающим стальным лентам которых из конца в конец мчатся кривоносовские поезда и маршруты. Несокрушимо, как гранит, стоит на страже родных границ окружённая любовью народа Красная армия… С непревзойдённой великой любовью произносится трудящимися во всём мире имя великого учителя и вождя народов СССР — Иосифа Виссарионовича Сталина!»

В общем, Вышинский делал всё, что требовалось.

В разгар репрессий он перекочевал из кресла государственного обвинителя в кресло человека, подписывающего приговоры.

Поскольку даже советские суды с их минимумом формальностей были не способны справиться с огромным потоком осуждённых, в Кремле было решено вообще отказаться от судов. Для этого были сформированы специальные внесудебные органы — тройки. В их состав входили местный руководитель НКВД, партии и прокуратуры. Втроём они рассматривали (без участия подсудимых) краткие дела и по своему усмотрению выбирали наказание. Никаких адвокатов и апелляций не предусматривалось. В определённый промежуток времени с мест в тройки приходили так называемые альбомы, в которых содержалась краткая информация о деле и небольшая характеристика подсудимого. На основании этих данных и решалась судьба обвиняемых.

 

Вышинский входил не в «тройку», а в «двойку», которая официально называлась Комиссией НКВД и прокурора СССР. Вдвоём они рассматривали дела по аналогии с «тройками» и вершили скорый суд.

Кроме того, Вышинский входил в специальную комиссию политбюро по судебным делам, которая без всяких судов решала судьбу видных политических заключённых.

Но если Ежов сам очень скоро стал жертвой собственного ведомства, то Вышинский не только уцелел, но и пошёл на повышение. В 1939 году он стал заместителем председателя совета народных комиссаров. В качестве «вице-премьера» он курировал судебную отрасль, образование, спорт. На протяжении двух лет он был выше даже могущественного Берии, который стал зампредом СНК только в 1941 году.

А в 1940 году он неожиданно и кардинально сменил направление своей деятельности, став первым заместителем наркома иностранных дел Молотова. Он принимал активное участие во всех конференциях союзников по антигитлеровской коалиции. Он же руководил работой советской делегации на Нюрнбергском трибунале после войны. Вышинский был полезен не только своим знанием иностранных языков (сказывалось гимназическое и университетское образование), но и юридическим крючкотворством, которым он владел в совершенстве.

В 1949 году, когда Молотов попал в опалу, он возглавил Министерство иностранных дел. Это совпало с очередным обострением холодной войны. И если Молотов имел репутацию неуступчивого дипломата, то Вышинский скорее прославился как абсолютно недоговороспособный. За долгие годы в МИД Молотов уже накопил немалый дипломатический опыт, понимая, когда следует надавить, а когда отступить. Но Вышинский этого не понимал и не чувствовал, ему казалось, что он по-прежнему государственный обвинитель, и он орал на дипломатов других стран так же, как на своих обвиняемых на политических процессах 30-х. Однажды его отчитал сам Сталин, напомнивший, что его излишне воинственная риторика противоречит мирным устремлениям марксизма-ленинизма.

Молотов был не самого высокого мнения о дипломатических талантах Вышинского, но при жизни Сталина не перечил, особенно после того как попал в опалу.

Но сразу же после смерти вождя ближайшее окружение покойного переделило государственные посты в свою пользу.

Молотов вновь возглавил внешнеполитическое ведомство, а Вышинскому подыскали более подходящую для его темперамента должность, сделав постоянным представителем СССР в ООН.

К тому времени ООН уже превратилась из коллегиального органа управления миром в площадку для ругани. Представители в ООН имели возможность выпустить пар, вдоволь поорав друг на друга с трибун, что в целом способствовало скорее снижению накала противостояния, чем повышению. В ООН можно было кричать, обличать и произносить долгие речи, что очень любил Вышинский.

Загадочная смерть

 

 

Вышинский умер в ноябре 1954 года. Официально считается, что он скончался от сердечного приступа. Однако почти сразу стала популярной версия о том, что в действительности он покончил с собой. В сейфе Вышинского обнаружили заряженный пистолет, что и послужило основанием для подобных толков. Версия о самоубийстве настолько популярна, что приводится даже на официальном сайте Генеральной прокуратуры РФ.

Однако для самоубийства нужен какой-то мотив, но даже косвенно связать смерть Вышинского с какими-то политическими моментами довольно трудно. Теоретически можно было бы предположить, что Вышинский опасался преследований, но это почти невероятно. Спецоперация против клана Берии была проведена больше года назад и не было никаких намёков, что подобные разборки продолжатся. К тому же лично Вышинский с Берией находился в прохладных отношениях и бояться ему было нечего.

До разоблачения сталинского культа личности оставалось ещё два года, и не было никаких намёков на это. Вышинский никогда не был самостоятельной фигурой и всю жизнь зависел исключительно от Сталина. Сам по себе он был незначителен и никакой политической конкуренции в борьбе за власть составить не мог, так что ему нечего было опасаться.

Поэтому наиболее вероятной версией стоит считать сердечный приступ. В конце концов, Вышинский был уже в пожилом возрасте, всего через несколько дней ему должен был исполниться 71 год.

Почему именно Вышинский?

 

Но почему же Сталин отдал столь значительную роль именно Вышинскому? Неужели всё дело только лишь в совместной отсидке, длившейся недолго? Но у Сталина было немало сокамерников, и ни один из них не сделал столь значительной карьеры.

В действительности определённая логика в назначении на роль главного обвинителя была. Не секрет, что Сталин предпочитал опираться не на старых большевиков с дореволюционным стажем, а на более молодое поколение, пришедшее в партию уже по карьерным соображениям. Из ближнего окружения Сталина только Молотов и Ворошилов могли похвастаться солидным дореволюционным стажем в партии. Из них только Молотов имел определённое политическое влияние и считался более-менее значительной фигурой до революции. Маленков, Берия, Хрущёв, Булганин, Микоян вступили в партию только в 1917 году, а то и позже. Каганович и Жданов вступили в неё накануне революции, но были слишком молоды, чтобы играть значительную роль.

В партии достаточно долгое время, вплоть до середины 30-х, господствовала идея о неприемлемости вынесения смертных приговоров сопартийцам по политическим основаниям. Все хорошо помнили историю французской революции, которая моментально сожрала своих детей.

 

Поэтому для той специфической роли, которая была отведена Вышинскому, требовался именно такой человек. С одной стороны — член партии, с другой — не имеющий никакого отношения к старым большевикам и даже враждебно к ним относящийся.

Вышинский был из числа тех, кого в партии называли попутчиками. Карьерист, примазавшийся к партии, когда дело было сделано. Всю Гражданскую войну он стоял в стороне, ожидая, чья возьмёт, и присоединился к победителям. К тому же между большевиками и меньшевиками были враждебные отношения. По этой причине Вышинский, благодаря личным связям и хорошему образованию занимавший достаточно неплохие посты уже в 20-е, был в партии белой вороной и пользовался всеобщей нелюбовью. Старые большевики его не признавали, когда он заходил в помещение, разговоры тут же смолкали. Над ним подшучивали, посмеивались, кто-то даже презирал его как карьериста и приспособленца. Почти полтора десятилетия Вышинский жил в атмосфере плохо скрытой враждебности со стороны коллег. Таких людей травили и унижали все 20-е годы.

Будущий чекист-перебежчик Орлов-Фельдбин, некоторое время проработавший с Вышинским в середине 20-х, вспоминал:

«Вышинский очень старался завязать дружеские отношения со своим новым окружением, но не преуспел в этом. Все мы — прокуроры и судьи — раз в день сходились в «совещательную комнату» попить чайку. Часто за чашкой чая завязывались интересные разговоры. Но я заметил одну примечательную вещь: стоило войти сюда Вышинскому, как разговор немедленно затихал… Если он о чём-то спрашивал, ему вежливо отвечали. Но никто первым не заговаривал с ним. Вышинский был достаточно умён, чтобы понимать, что старые партийцы смотрят на него как на чужака, и начал их избегать. Он привык целыми днями сидеть в одиночестве в своей комнате».

Он также вспоминал, как прокурор СССР Крыленко любил публично подшутить над Вышинским:

«Крыленко вызвал нескольких работников, в том числе Вышинского и меня, и сообщил, что политбюро поручило ему разобраться в материалах секретного расследования деятельности советских полпредств за рубежом… Заглядывая через плечо Вышинского, он заинтересовался делом одного советского дипломата, обвинявшегося в чрезмерно роскошном образе жизни, сближении с женой одного из подчинённых и других грехах. Вышинский предлагал исключить его из партии, предать суду и приговорить к трём годам заключения.

— Как это так — три года? — недовольным тоном спросил Крыленко. — Вы тут написали, что он дискредитировал Советское государство в глазах Запада. За такое дело полагается расстрел!

Вышинский сконфузился и покраснел.

— Вначале я тоже хотел предложить расстрел, — подхалимским тоном забормотал он, — но…

Тут он запнулся, пытаясь подыскать объяснение. Не найдя его и окончательно растерявшись, он промямлил, что признаёт свою ошибку. Крыленко насмешливо уставился на него — похоже, что замешательство Вышинского доставляло ему удовольствие.

— Да здесь вовсе нет преступления, — неожиданно произнёс он и, показывая пальцем на запись Вышинского об исключении этого дипломата из партии и предании его суду, заключил:

— Пишите: закрыть дело!

Я не смотрел на Вышинского, не желая смущать его ещё больше. Но Вышинский вдруг разразился угодливым смехом».

Долгие годы он жил в страхе лишиться всего. В 20-е стали модными партийные чистки, которые проводились едва ли не каждый год и заканчивались массовыми изгнаниями из партии. Со своим послужным списком Вышинский был первым кандидатом на вылет и дрожал в ожидании того, что после очередной чистки он лишится всех постов. Однажды его хотели исключить из партии, но он смог умолить Арона Сольца (слывшего «совестью партии») отменить его исключение и не ломать ему жизнь.

Поэтому он был идеальным кандидатом на отведённую роль. У него не было никаких предубеждений, свойственных старым большевикам, ощущавшим себя особой силой внутри партии. В роли главного обвинителя он работал на совесть по двум причинам. Во-первых, это позволяло ему отыграться на тех, кто презирал его, смотрел свысока и насмехался. Во-вторых, с его биографией он сам в любой момент мог оказаться на скамье подсудимых, так что он изо всех сил старался выполнить свою работу на «отлично», чтобы не дать повода прогневаться на него.

 

Вышинский всю жизнь оставался как бы инородным телом в партии, которая его не принимала.

У него не было друзей, соратники его не слишком уважали, коллеги и подчинённые за глаза называли Андреем Ягуаровичем, намекая на отвратительный характер.

Его не любили ни при жизни, ни после смерти.

Он оставил заметный след в истории прокуратуры и Министерства иностранных дел, но и там о нём стараются не вспоминать, так же как и о том, что он был академиком.

Хотя его и похоронили в Кремлёвской стене, как важного государственного деятеля, его постарались как можно скорее забыть после смерти.