ДАВИД ФАБРИКАНТ. Мать и сын

Я укрою тебя и крылом и молитвой,
Угадаю твой голос за тысячу верст.
Я приду к тебе даже больной и разбитой,
Даже если не станет ни солнца, ни звезд.
Я пойму, если вдруг совершишь ты ошибку,
Я приду, если даже никто не придет!
В этом мире суровом, коварном и зыбком,
Моя вера от горя тебя защитит.
Все печали твои, слезы, боль и ошибки,
Я взяла б на себя, если только могла.
Чтобы знал только радость, тепло и улыбку,
Чтобы в жизни твоей вечно длилась весна.
Ты во мне, ты вокруг – мы единые части,
Моей жизни хозяин и господин.
Мое самое главное женское счастье.
Мое чудо! Мой ангел!
Любимый мой сын!
/Интернет/

I
Из машины «ММ», остановившейся у тюремных ворот, выпустили четверых заключенных. Они еще были в гражданской форме. Среди них отличался крепким телосложением молодой юноша. Влажная рубашка прилипла к его спине, из-под рукавов выпирали мышцы тела. Наконец калитка открылась, показалось двое охранников, у одного из них на погонах две звездочки, лейтенант. Сопровождавший заключенных мужчин милиционер подал ему бумагу, лейтенант посмотрел в нее, затем на заключенных и подписался на ней.
– Заходите парни, вас здесь заждались, – затем обращаясь к охраннику: – Одного, – лейтенант показал на мощного заключенного, – во второе отделение, а этих троих пока в четвертое отделение,
Во втором отделении был только один человек, который заканчивал мыть пол. Охранник велел показать прибывшему заключенному свободное место и ушел. Парень, звали его Максим, расстелил свернутый матрас, положил подушку и лег. Вскоре он услышал топот крепких ног, кто-то заверещал высоким голосом:
– Хлопцы, а у нас новичок появился. Ты чего разлегся, видишь, братва пришла, поприветствуй ее.
Максим поднялся, увидел, что пришедшие стали располагаться по своим местам, некоторые только заходили. Перед ним стоял мужчина ростом с него, смотрел на новичка, вытаращив глаза.
– У тебя койка есть? – спросил Максим, – иди, приляг.
– Смотрите, он забыл, куда попал. Ну-ка поклонись братве!
Тут же говорящий огреб такой удар в живот, что согнулся едва ли не до пола, с губ полетела слюна. К Максиму подскочил какой-то мужчина, сердито глянул на него, крикнул: «Стоп!», приподнял пострадавшего, довел до койки. Все притихли, затем каждый занялся своим делом. Он понял, что этот седовласый, но не старый мужчина, вожак в отделении.
Ночью самого Максима так избили, что он утром с трудом встал, все тело болело. К завтраку не притронулся, затем их повели на рабочие места. Большая часть людей 2-го отделения трудилась в цехе, где отливали кастрюли разных размеров, потом в другом цехе их покрывали эмалью, занимались этим люди со второй казармы. Третья группа наиболее слабых заключенных занималась упаковкой готовой продукции в отдельные картонные коробки и грузила на машину, которая доставляла продукцию на базу, затем распределялась по магазинам.
У Максима очень болела спина, особенно руки, которые ночью коллеги по несчастью, жители длинного одноэтажного дома прикрутили к койке, перед тем как отлупить его. Он сам себе еще повредил больше, когда хотел вырвать руки, веревки еще сильнее сжали запястья. Максим два часа вообще не чувствовал рук.
Руководитель заключенных, видя его состояние, временно дал ему работу полегче, он должен был отделить ненужные участки металла от кастрюль, отлитых другими мужчинами. Охранники видели, что молодого парня избили, но не хотели вмешиваться в их разборки, считали бесполезным делом. Избили, значит заслужил.
Через несколько дней Максим мог выполнять любую работу в этом цеху. Его больше никто не обижал, а верховод группы стал к нему относиться по-дружески. А тот, кого он в первый день наказал за нахальство, даже пытался заискивать перед ним, но Максим попросил его быть самим собой, а не собачкой на побегушках.
Заключенные многое знали друг о друге, даже некоторые семейные тайны. Делать в свободное время нечего, поговорить охота, вот и развязывались языки. Нередко привирали про свои подвиги. Пришлось и Максиму поведать солагерникам, за что его прокуратура и судья наказали.
Он на всю жизнь запомнит слова мамы, которая сказала: «Сынок, даже если ты кого -нибудь убьешь, все равно останусь твоей мамой, а ты моим любимым сыном, знаю, зря ты никого не обидишь». Максим видел, как тяжело ей видеть его на скамье подсудимых, но винить себя в чем-то плохом он не смог.
Мама в это время не плакала, не ругала сына, она работала, чтобы не только можно было покушать, но и послать посылку сыну в далекие края. В свободные вечерние часы вспоминала, как через десять месяцев после замужества родился славный со сморщенным лицом комочек.
С будущим мужем она познакомилась, когда его отряд выгнал бандитские формирования, боровшиеся с советской властью, из города. В него нельзя было не влюбиться, высокий мужественный, серьезный мужчина помог ей донести корзину картошки с базара домой. Встречались с месяц, потом женились.
В результате и появился сынок Максим. Дневное время он оставался с бабушкой, так как родители работали, но вечером все внимание Антонины сосредоточилось на малыше. Она его кормила, переодевала, гуляла, читала сказки, убаюкивала, сама повела его в первый класс. Мама и одежду ему шила, всю, кроме зимней. До десятого класса вязала для сыночка носки и перчатки, чтобы ему всегда в жизни было тепло.
II
Максим с самого детства был забиякой, но никого зря не наказывал. Любил, чтобы все вели себя честно, как и он. Когда он, лучший ученик четвертого класса «А», послушный сынок, услышал, что отец навсегда покинул их семью, Максим настолько рассердился, что разбросал по всей квартире учебники, тетради, дневник. Он плакал, кричал, спрашивал у мамы: «Почему?».
Прошлым утром, когда он собирался идти на занятия в школу, папа поцеловал его, сказал, что ему нужно уехать. А сегодня мама сообщила, что он никогда не вернется. Но такое же не может быть, он любит отца, а тот его. Он вернется, обязательно вернется! Старшие дети всезнающих соседей сказали ему, что его папа уехал в другой город к другой женщине.
С этих пор Максим стал куролесить. Он нашел себе товарищей среди картежников, стал с ними играть. Но нужны были деньги, он часто проигрывал. Научили воровать, но карманником не стал. Крал в садах ягоды, фрукты, продавал их. Мог стащить во дворах сохнувшую на веревках одежду, скупали ее у него новые знакомые люди.
Но все, пожалуй, началось не с ухода отца, а с велосипеда. Тогда, в конце двадцатых довоенных годов, это был не просто двухколесная тачка, на которой можно кататься очень быстро. Это была машина, так как ее могли приобрести только люди, имеющие достаточно денег. Заметьте, много денег в то время ни у кого не было, даже у партийных и городских глав города. Велосипед был у ребят редкостью.
Максиму было десять лет, когда он увидел мальчишку из соседней улицы, разъезжающего на велосипеде. Он слово этого толком не слышал. Смотрел на проезжающего мимо туда-сюда паренька одногодку и завидовал. Ох, как бы он помчался мимо школы, где учился, мимо памятника Владимиру Ильичу Ленину, мимо своего дома, чтобы мама заметила его. Максим в мечтах видел себя на таком велосипеде. От зрелища оторваться не было возможностей.
– Эй, дай прокатиться, – попросил он парнишку, имени его не знал, когда тот проезжал мимо.
– А ты мне что дашь? – ответил тот на ходу.
Что он может ему дать? Ничего. Подумать нужно. Когда велосипедист снова появился перед ним, Максим крикнул: – Живого ежика подержать хочешь?
Паренек затормозил, остановился. – Если не обманываешь, то принеси. Дам проехать до конца улицы и обратно.
Максим тут же сбегал домой, аккуратно взял ежика, он у них еще с тех пор, когда отец жил с ними. Вместе с ним Максим и нашел ежика в лесу, уговорил папу взять его к себе домой.
Он присмотрелся, как тот мальчишка едет на велосипеде. Теперь, когда его ладони лежали на ручке велосипеда, Максим немножко заволновался, сумеет ли он так крутить педалями, как его владелец. Пришлось прислонить велосипед к камню, чтобы залезть на него. Ноги доставали до педалей только, когда он стоял. Оторвался и начал крутить ногами. Он ехал! На велосипеде!
Когда возвращался с перекрестка обратно, колесо уперлось в какой-то камень. Максим полетел на землю, при этом ногой сломал педаль, она упала вместе с ним. Подскочил хозяин велосипеда с криком:
– Что ты наделал?!
Они оба ревели, слезы лились в три ручья. Наконец Максим встал и попросил, паренька пойти с велосипедом к сапожнику, быть может он поможет исправить поломку. Так и сделали. Оказалось, никакой поломки не было, слетела гайка, поэтому и отпала педаль. Сапожник был на все руки мастер, к нему приходили не только чинить обувь. Где-то в одной из многочисленных коробок нашел он подходящую гайку, поставил педаль на место.
– Хлопцы, а кто за ремонт платить будет?
– Сколько надо? – спросил Максим. Сапожник решил заработать на безграмотности ребят, назвал сумму. Но денег ни с собой, ни дома у них не было. Хозяин велосипеда даже заикнуться боялся дома о поломке, могли вообще забрать машину. Максим не хотел расстраивать маму. Он пообещал, что не более чем через неделю принесет сапожнику деньги. Так он начал лазать по чужим садам, отдавать спекулянтам фрукты. Набрал необходимое количество рублей, отдал их сапожнику.
Надоело ему игра в карты, ушел от заядлых игроков. Научился по-другому обманывать людей. Перед собой ставил три баночки и шашку, показывал, какой консервной баночкой он ее накрывает, потом быстренько крутил их, просил отгадать, под какой банкой спрятана шашка. Долю от выигрыша за день, Максим отдавал вожаку шайки, с которым освоил игру, остальные деньги пропивал с старшими товарищами. Пил немного, главное для него было показать шпане, что он им ровня. Но в первую очередь, погасить боль сердца по поводу ушедшего неизвестно куда, неизвестно с кем, отца.
На него стали жаловаться родители детей, которые просили у них денег, а иногда брали без разрешения, чтобы поиграть с Максимом. Вызывали маму в школу, обоих тянули к директору. Ученик внимательно выслушивал гневные отповеди классной учительницы, директора, а дома матери, но не забывал о своих делах. Однажды Максима забрали в милицию, строго предупредили, но и это не остановило парня, он продолжал встречаться с такими же беспутными ребятами, как и он сам.
– Сынок, – плакала мама, – когда ты возьмешься за ум. Ты же умный парень, зачем тебе эти гроши отбирать у детей, у молодых людей. Я найду себе еще работу, обеспечу тебя деньгами, только брось эти игры, брось пьянствовать.
– Мама, скажи, кто виноват, что папа от нас ушел? Ты или он?
– Ни он и ни я, такова жизнь. В ней всякое бывает, можно запланировать, куда пойти гулять, где дальше учиться, но в жизни нельзя все заранее предусмотреть. Всякие неожиданные ситуации все время подстерегают нас. Один обойдет их, другой споткнется, но удержится на своем месте, третий потеряет рассудок, как и ты, и выбирает другой путь. Насколько он правильный, каждый определяет сам. Ты и решай, по какой дороженьке тебе дальше топать. Только не делай мне больно.
Самое интересное, что при этой безалаберной жизни, Максим довольно успешно учился, у него почти не было троек. Он хотел после окончания семилетки пойти работать, но мать настояла на продолжении учебы в школе. Сынок, ты еще в своей долгой жизни наработаешься, сказала она ему. Иногда мать нужно слушаться, сын пошел в восьмой класс.
Несколько раз ему пришлось стоять «на шухере». Руководитель шайки решил украсть несколько овец у одного крестьянина, таких позже назовут кулаками. Сторожу незаметно подкинули бутылку самогона, он ее честно опорожнил, в двенадцать ночи спал крепким сном. Но не учли, что овечки могут поднять такой шум, что мертвые из могил повыскакивают. Так оно и случилось. Пацаны едва ноги унесли.
Вожак шайки не успокоился. Подсказал, что украсть овец можно среди бела дня. Один должен был отвлекать пастуха, остальные кормом увлечь троих овечек. В этот раз получилось. Отвели барашек на рынок, там у них купили животных. О деньгах за них договорился вожак группы. Максим уже слышал, что ребята меж собой называют его Зиной. Почему женским именем он понял позже, так его тяжелее будет милиции найти.
Во второй раз в той же роли участвовал в ограблении продуктового магазина. Забрали ящик с водкой. Для очередной попытки нажиться глава шайки выбрал врача-стоматолога, у него должно быть золото, много денег. Основную роль должен был сыграть Максим: залезть в окно и открыть входные двери. Когда он узнал, кого он должен ограбить, то категорически отказался. Дело в том, что две дочери двойняшки этого врача учились в том же классе, что и он. Максима всячески ругали, обзывали трусом, но он твердо заявил, что больше не хочет участвовать в грабежах обычных людей.
– Как ты не понимаешь, это же жид, он забирает деньги у людей, у него самые высокие цены на лечение зубов. Таких только и грабить надо, – говорили ему его товарищи, но Максим был непреклонен.
Попытка обворовать стоматолога не удалась, двух арестовали. Те выдали вождя, заодно и Максима. Парень сумел доказать, что он находился в это время дома, все же получил очередное предупреждение, его отпустили.
В десятом выпускном классе Максим влюбился в соученицу. Раньше он даже не думал о дружбе с девушкой, они его не интересовали, а тут посмотрел на нее, увидел в ней необычное, особое и влюбился.
Звали ее Наташа. Небольшого роста, с синими, как небо, глазами, аккуратная, тихая, с короткой рыжей прической… Стоп! У нее же в конце прошлого учебного года была длинная коса, а теперь пострижена, как мальчишка. Может быть, это и остановило его внимание на соученице. Максим был парнем простым, поэтому в переменку подошел к девушке, предложил дружбу. Наташа согласилась, домой она шла не одна.
Встречались они и вечером, вместе с другими ребятами и девчатами нередко захаживали в сквер, беседовали, шутили, бывало, кто-нибудь рассказывал об интересной книжке, которую взял в библиотеке. Когда начинало темнеть, Наташа кивала Максиму, они прощались с оставшимися ребятами. По дороге парень держал ее за ладонь руки, шли медленно, ведь ее дом находился не так уж далеко. Он хотел бы ее поцеловать, но не имел права, очень уважал девушку.
После начала дружбы с парнем девушка начала приходить и на стадион, где Максим играл в футбол. Сегодня Наташа и Максим решили посмотреть кино, шла кинокомедия «Девушка с характером». Попали на последний сеанс. Им здорово понравилась актриса Валентина Серова. Максим сказал, что Наташа немного похожа на нее, только более скромная.
– Тебе нравятся шустрые? – спросила она.
– Мне нравишься ты.
Тут к ним подошло трое парней. Одного Максим знал, он уже работал в какой-то мастерской. Несколькими неделями раньше этот самый парень встал перед ним, требовал, чтобы отстал от Наташи. Гулять с ней будет он, никто другой. Максим попросил его освободить дорогу.
– Не понимаешь слов, поговорим иначе, – пригрозил тогда молодой человек.
Сейчас они тоже преградили путь Наташе и Максиму.
– Я ведь тебя предупреждал, мальчик. И теперь прошу: отойди от девушки, она моя.
Наташа прижалась к Максиму, она вся дрожала.
– Она с тобой не пойдет. Я с ней был в кино, теперь доведу домой.
– Антон, что ты с ним наговариваешься? Воткнем лицом в землю, лучше будет соображать.
Максиму не понравилось, что разбирательство может начаться при Наташе.
– Ребята, давайте с вами договоримся. Я провожу Наташу домой, а потом мы начнем нашу беседу. Вы ведь настоящие парни, не позволите обидеть девушку.
– Кончай молоть ерунду! Сейчас схлопочешь на ночь с десяток синяков, а будешь возбухать, получишь столько, что мало не покажется.
– Сенька, не бузи пока. Он отводит Наташу домой, тогда и поговорим с ним.
Итог спора между ними был весьма печальный. После того, как Наташа вошла в подъезд, Максим попросил отойти подальше от дома. К нему подошел Антон и неожиданно врезал кулаком в бровь. Пусть все видит, сказал он. Максим устоял, в ответ стукнул Антону ногой в пах так сильно, что тот свалился. Ему пришлось сражаться с двумя, вскоре к ним присоединился, поднявшийся с земли претендент на Наташу.
Максима избили изрядно. Когда пришел домой, мама ужаснулась. Правый глаз весь заплыл, бровь была рассечена. Свое тело он ей не хотел показывать, но мать силой сняла с него рубашку, стала тихонько протирать мокрым полотенцем, затем смазала раны иодом. Она требовала, чтобы вместе с ним пошел в милицию, но сын сказал, что ни за что не пойдет туда, нечего ему там делать, все вскоре заживет. Эти парни не такие уж и плохие.
Избили, это полбеды, а то и меньше. Самое плохое ждало его впереди, Максима вызвали в милицию, допросили, потребовали расписку, чтобы он не вздумал никуда прятаться или уехать из города.
У Антона был дядя, важная шишка в республике. Узнав, что его племянник сильно пострадал, что вполне возможно тот не сумеет стать отцом детей, он навестил семью брата. Нажал на соответствующие органы. Спустя неделю Максима вызвали в прокуратуру, предъявили обвинение в попытке убийства парня, до начала суда посадили за решетку.
Бедная мама Тоня чуть ни с ума сошла, единственный сын в камере заключения. Знала, что он по натуре человек душевный, ласковый, никого не собирался убивать. Она оббивала пороги милиции, прокуратуры, но ей отвечали: виновен, пусть получает по заслугам, нечего руки распускать. У Антонины денег не было, чтобы заплатить хорошему адвокату. Ознакомившись с делом, предъявляемые обвинения Максиму, свидетельствами друзей пострадавшего, в том числе Наташи, которая сказала, что компания просто подошла к ним и никому не угрожала, она ушла в дом, адвокат сообщил Антонине, что имеется очень сильное влияние на судей свыше. Он постарается смягчить приговор, но избежать тюрьмы не удастся.
Прокурор требовал, чтобы Максима Черняхова присудили к восьми годам тюремного заключения. Советский человек должен биться с врагом, с теми, кто выступает против советской власти. Нельзя оставлять безнаказанным, когда избивают комсомольца, – грозно вещал с трибуны суда прокурор. Тем более, что Максим уже находился в поле зрения милиции. Опасным хулиганам место в тюрьме. Снова вмешался дядя Антона, он боялся, что адвокат Максима подаст документы на пересмотр дела. Это опасно, новые следователи могут пойти по другому пути, кто знает, кого они признают виновным, поэтому лучше, чтобы судья скостил немного срок, назначенный главному виновнику драки. Максиму дали пять лет трудовых лагерей.
III
Потихоньку Максим привыкал к нормам поведения в заключении. Его забрали из цеха и отправили на валку леса. Он не был слабаком, но в колонии на новой работе Максим вначале выдыхался. Первые дни вообще казались кошмаром. Часть заключенных пилила сосны, ели. Многие из деревьев были толстые, в два обхвата. Другие колонисты обрезали, секли ветки с упавших деревьев. Максим дома всегда занимался заготовкой дров на зиму, но здесь ему приходилось целый день находиться в согнутом состоянии и махать топором. К концу рабочего дня он едва разгибал спину.
Вечерком к Максиму на койку подсел бригадир Лопата. Такая у него была кличка, лет семь назад он лопатой убил председателя профсоюзного комитета. Должны были расстрелять, но попал под амнистию, дали ему наивысший срок десять лет. В этой колонии он был вожаком, его все уважали и слушались. Максим же называл его по отчеству Петровичем, он уже знал его настоящие имя и фамилию – Евгений Лопатин. Подсел Лопата, на койку к нему и спрашивает его:
– Справишься с работой? Я мог бы попросить, чтобы тебя вернули обратно в цех. Но это покажет твою слабость. Стоит подчиниться условиям здешней жизни.
– Мы здесь все рабы, ничтожества.
– Правильно, мы рабы, но не только здесь. Мы рабы того общества, в котором живем. Мы рабы семьи с малых лет, зависим от родителей, учителей. Когда постарше, от тех, кто руководит процессом труда, они требуют от тебя делать так, как им нужно. Мы рабы своей жизни, своих предрассудков, своих желаний. Вырваться из такого круга удается единицам, остальные безропотно выполняют желания начальства. Мы рабы тех случайностей, которыми награждает нас жизнь, по какой-то случайности ты сейчас здесь. Вот так, сынок. Набирайся сил, терпения, береги здоровье. Я тебя завтра научу, как во время работы можно отдыхать.
Главное, Максим, не робей. Не столь важно, как нас можно величать: рабами или передовиками, жизнь ведь это не только труд, где бы мы ни были. Жизнь полна и радостей, надо уметь ими пользоваться, больше улыбаться, смеяться, тогда все вокруг изменится. Выпустят тебя на волю, и ты поймешь, бывает что жизнь есть игра в прятки, но и не забывай жизнь это внимание родителей, жизнь это семья и дети.
– Но сам же говоришь, что мы рабы. Чему радоваться?
– Есть независимая от нас оболочка жизни, например, первомайская демонстрация. Ты идешь, поешь, тебе могут всучить нести флаг, кричишь ура. Но тебе так велели, это не твой праздник. Когда ты пришел домой, к тебе на шею кинулась твоя дочь, порадовала отличными оценками – настоящий праздник. Но тебе это еще не ведомо. Ты увидел прекрасную девушку, она тебе улыбнулась, значит, ты ей понравился, и душа у тебя запела. Вот что главное, твоя душа должна в унисон дышать с твоими мыслями, желаниями. Тогда ты не раб.
– Спасибо вам большое.
– Здесь всем говорят «ты». Ни перед кем не заискивай, даже начальником колонии, хотя с ним стоит говорить на «вы».
– Петрович, правда, что ты кого-то там лопатой убил?
– Болтовня. Меня прозвали так, потому что фамилия у меня Лопатин, вот какой-то заумник и сократил ее, стал я Лопата.
В мае 1941 года Максима Черняхова оторвали от работы, сказали, что вызывают к начальнику колонии. «С чего бы это вдруг я ему понадобился? Вроде никого не бил, устава не нарушал. Может быть, решили освободить?»
Нет, но все равно Максима обрадовали, к нему приехала родная мамочка. Он с ходу успел ее обнять, но тут дежурный милиционер остановил их, сказал, что они должны сидеть за столом на расстоянии друг от друга, ничего не передавать, только сидеть и разговаривать. Есть у них для этого десять минут.
– Максимка, как ты похудел. Тебя плохо кормят?
– Кормят нормально, просто я много спортом занимаюсь. Да ты сама мне еще в первых классах говорила: в хорошем теле – хороший дух. Посмотри, как мои мышцы окрепли.
– Хороший дух, когда настроение хорошее, а ты выдавливаешь из себя улыбку. Ничего, вернешься домой, я тебя откормлю. Расскажи, тебя сильно гоняют, сколько часов в сутки работаешь? Тебя тут не обижают?
– Мама, я уже здесь старожил, так что пусть боятся меня.
Были еще вопросы у мамы Тони, пришла очередь интересоваться Максиму. Он спросил, если у нее возможность покупать необходимые продукты, одежду.
– Зачем мне новая одежда? Я не щеголяла, когда была молодой, вся моя забота была о тебе, мой дорогой, любимый сынок. Когда сбежал отец, многие подбивали клинья ко мне, но мне никто был не нужен, кроме тебя. У меня все в порядке, главное, чтобы ты был здоров. Я тебе привезла хорошей колбаски, конфет, – Антонина обернулась к охраннику: – товарищ милиционер, здесь и для вас есть, возьмите.
– Мне не положено, пусть кушает со своими товарищами.
– Мама, мы здесь голодными не бываем. Конечно, не сравнить с пищей, что готовила ты. Но, как видишь, я здоров, не беспокойся. Спасибо тебе, что навестила меня.
Их беседу прервал охранник. – У вас осталась одна минута.
– Мамочка, скажи, Наташа знала, что ты ко мне едешь? Как она?
– Сынок, что я должна была по радио объявить, что еду к тебе? Забудь Наташку. Приедешь, десятки девчонок захотят встречаться с тобой.
– Но я люблю Наташу.
– Этого мало, надо чтобы она любила тебя. Бывшая твоя Наташка, из-за которой ты оказался здесь, уже не твоя. Тот придурок, с кем ты подрался из-за нее, женился на ней. скоро у них дите появится.
– Ты не врешь? Извини мама.
– Прощайтесь, – потребовал охранник и отвернулся к стенке, дав возможность матери с сыном обняться, расцеловаться.
– Ты сынок держись. Я буду тебя ждать, может быть, за хорошее поведение освободят раньше.
– Начальник колонии послал запрос с просьбой уменьшить срок заключения.
– Заключенный, на выход, – крикнул охранник, затем обращаясь к Антонине, попросил прощения, продолжить встречу родных людей он не имел права.
– Мамочка, будь здорова!
– И ты сынок.
Даже, если ему придется отсидеть полный срок, то через три года он увидит мать. Так думал Максим. Но жизнь распоряжается по-своему, зачастую вопреки человеческим желаниям. Началась Великая Отечественная война.
IV
Война войне рознь. Это позже подсчитают, что погибло в страшной войне с немецкими нацистами и их приспешниками, порядка шестидесяти миллионов человек. Мало того, что гибли на фронтах, но и огромное количество людей было замучено, сожжено в концентрационных лагерях и гетто, умерли от голода и холода. Надо было быть сильным не только физически, но и морально, поддерживать в себе уверенность, что настанет день Победы и жить станет проще, что дышать можно будет свободнее.
Антонина Черняхова никогда не была в церкви, не молилась, но услышав о нападении армии Германии на Советский Союз, подумала: «Слава богу, что сынок сейчас в тюрьме, в Сибири, далеко от границы». Сама она жила в городе Белая Церковь Киевской области. Работала на трикотажной фабрике, где не только изготавливали материал, но и шили различную одежду из него. Предприятие было небольшое, самое важное, что была возможность работать и зарабатывать на жизнь.
Антонина как раз специализировалась на пошиве детских рубашек, трусов, спортивной одежды для ребят школьного возраста. Трудилась прилежно, ее фото несколько лет висело на доске почета фабрики.
Когда немецкие войска стали приближаться к области, в городе Белая Церковь началась эвакуация промышленных предприятий, в основном заводов. Многие сотрудницы Тони смогли уехать из города с мужьями, кто-то сам разными путями выбирался на восток. У нее близкой родни не было, с родственниками мужа связь не поддерживала. Так и осталась в своей избе, когда Красная армия покинула их район, вошли части германской армии.
С неделю было тихо, мирно, затем стали собирать евреев, отправлять за город. Среди них были и ее знакомые, соседи. Тоня понимала, что немцы почему-то к евреям относятся плохо. Наверное, их заставят работать, кормить то будут, считала она. Их фабрика с неделю ничего не производила. Какая может быть работа, если все начальство удрало, и неизвестно, кто будет руководить, кому нужна их продукция. Но немцы заставили всех работников вернуться на свои места, чтобы изготавливать нижнее белье для армии.
К трудностям Тоня привыкла. Ее родители до революции были владельцами обувной фабрики, которую, с приходом к власти большевиков, приватизировали, но ее папа продолжал руководить процессом производства товаров до 1921 года. Один из местных жителей, ставший деятелем партии, позавидовал предпринимателю, сообщил в ВЧК, что Мирон Черняхов саботирует производство нужной в первую очередь обуви, оказывал помощь белогвардейцам. Схватили не только Мирона, но и его жену, увезли в областной центр и расстреляли. Чуть было не забрали и Тоню, у которой был годовалый сынок Максим, но вмешалась тетя Пелагея, коммунистка со стажем. Племянницу с сыном выручила, но спасти родную сестру с мужем не смогла.
Немцы назначили Антонину закройщицей. Ничего не поделаешь, под виселицу идти нет желания, пришлось работать самой и давать работу швеям. Встретила она подругу Зину, с которой в один день рожала. Несколько месяцев не виделись, поговорили. Она и спросила у Зины, знает ли она, что сделали с евреями.
Тоня видела, как их сгоняют на площадь, у каждого чемодан или мешок с вещами. Значит, куда-то отправляют их. Она слышала, что немцы ненавидят евреев, поэтому не удивилась происходящему. А тут Зина заявляет:
– Их всех расстреляли, даже маленьких деток не пожалели.
– Да не может быть?
– Не может быть, не может быть, – передразнила Тоню Лиза. – Моего батю заставили зарывать ров, в котором их жизни лишили. Ты никому не говори, что я тебе сообщила, мало ли у них какая-то там тайна.
У Тони поджилки стали трястись, ноги подкашиваться, хорошо, что Лиза рядышком, можно на ее плечо опереться. Шла домой, вспоминая сослуживцев-евреек. Особой дружбы с ними не было, но всегда готовы были придти на помощь. Не редко делились успехами своих детей. Теперь их нет. Гады, за что вы с ними так поступили? Это же не воины, а простые женщины, их детки. Только что она была слабой женщиной, но злость к оккупантам, к варварам стала переполнять ее, она чувствовала в себе силу, только не знала, куда ее направить.
Поздним вечером в ее дом постучали. Тоня испугалась.
– Кто? – хриплым голосом спросила она.
– Тебе шлет привет Андрей, твой сосед. Открой, поговорить надо.
Тоня слышала, что хромой Андрей, почему и не призвали его в Красную армию, подался в партизаны. Загремели засовы, чуточку приоткрыла дверь. За ней стоит человек, а кто не видно. Он сам раскрыл двери шире, вошел в дом.
– Я работник райкома партии. Присяду, а то устал.
Когда он приблизился к настольной лампе, Тоня узнала его. Он читал несколько лет назад лекцию о новой конституции. Но как его имя не помнила.
– Антонина Васильевна, вы желаете помогать партизанам? Это может быть опасным, но мы не требуем от вас закладывать мины. Так согласны?
– Что я должна делать?
– Нам нужно знать приблизительно, сколько немцев в городе, в каких зданиях они живут, ночуют, по сколько человек. Случайно поговорите с работницами, узнайте, какая техника есть у них. Пройдитесь по улицам за продуктами, или чем-то другим. Не вздумайте там же записывать. Через неделю кто-либо из нас к вам зайдет. Не удивляйтесь, если это будет даже днем. Я понял, что вы поможете.
– Хорошо, желательно чтобы пришел человек, которого я немного знаю. Легче довериться.
– Постараемся учесть вашу просьбу. На всякий случай запомните, он должен сказать, что пришел от Чайки. Запомните: от Чайки.
Тоня воспользовалась тем, что в районе расположения немецкой техники жила подруга Зина. Она шла обычным шагом, пока ее не остановили дежурные солдаты. Она попыталась объяснить им на немецком языке, который учила в школе, но порядком подзабыла, что идет в такой-то дом, там ее знакомая, хочет навестить ее, несет ей хлеб. Один из немцев подозвал полицейского, Тоня его знала.
– Пропустите, я сам отведу ее в тот дом, – сказал полицай.
Тоня не теряла зря времени, разговаривая с парнем, невысокого роста, ему можно было дать не более восемнадцати, девятнадцати лет, посматривала по сторонам. Он сообщил, что зовут его Коля. Ее глаза зорко замечали и танки, и пушки, и людей в форме. Только одновременно прибавлять в уме разные сведения было тяжело, поэтому подсчитывала количество техники, а солдат решила запомнить на обратном пути. Попросила полицейского, если у него будет время, придти за ней через час.
– Какими судьбами? – удивилась Зина, открыв двери и увидев Тоню.
– У меня появилась лишняя булка хлеба, решила принести тебе. Но основная причина, поинтересоваться, как твоя доченька поживает, ведь она с моим сыночком считай родственные души, в один день и час родились.
– Я ее отправила от греха подальше к бабке в деревню, там этих паразитов нет, у меня же спокойней на душе. А то фрицы, как увидят симпатичную, так и норовят изнасиловать.
– Что слышно от твоих сыновей и мужа?
– Я знаю? Воюют, наверное, если не убили. От старшего до начала войны получила два письма, а с тех пор никаких известий, да откуда им взяться. Немцы, не дай бог, принесут?.
– Зина, я боялась, что у тебя поселились они.
– Знаешь, иногда беда становится плюсом. У меня в то лето, когда немцы обстреливали город, крыша потекла. Наверное, что-то в нее попало, но я не видела. Как только пошли дожди, с нее потекло. Ко мне подселили шестерых фрицев. Сколько-то дней пожили, а тут на них и закапало да хорошо, убежали мокрые.
– Повезло тебе. У других твоих соседей живут немцы?
– По всей улице разбрелись, у кого пять-шесть человек, у кого и десять. Даже на параллельной улице их полно. Сколько сволочья наплодилось, – Зина понизила тон, сообщила:
– Слышала, что наши под Москвой устроили им трепку. Мой сосед, один из ихних помощников сказал.
– Спасибо, я об этом не знала, – Тоня глянула на часы, – пора уходить, если поздно выйду, могут арестовать. Зина, будь здорова, того же всей твоей семье. Скорей бы закончилась эта бойня.
Днем на шестой день к ней пришел Коля, тот же самый полицейский Коля, кто сопровождал ее к Зине и обратно. Она испугалась и одновременно удивилась, поинтересовалась, что ему от нее надо.
– Пришел чайку попить, говорят он у тебя особый.
– Ты припоздал, плита остыла, не разжигать же ее по-новому.
– К вам завтра-послезавтра гость придет. Передайте ему эту записку, а пока положите туда, где кроме вас никто не найдет.
От удивления у Тони брови полезли наверх, взяла бумажку. Там стояли три цифры, одна под другой, затем план главной улицы, где находилась немецкая техника. Первая, как видно, танки, в ее подсчетах на один меньше. Вторая цифра – пушки, не могла она настолько штук ошибиться, у него их было на семь больше. В людях тоже разные числа, понятно, пересчитать, идя по улице, невозможно, многие находились в зданиях, отбыли куда-то. Тоня вопросительно взглянула на Колю.
Он улыбнулся. – Удивило количество пушек? Часть стояла за большим сараем. Пойду, мне предстоит ночное дежурство.
На второй день, в понедельник, пришла женщина, сказала, что от Чайки. Антонина передала ей Колину бумажку, та тут же ушла. А дальше что? Что они с этими данными могут сделать? Здесь же большие силы, разве сможет партизанский отряд справиться с ними? – думала Тоня.
В среду, едва солнышко начало прятаться за горизонт, налетели самолеты. Казалось, что вся земля трясется. Кроме взрывов и пламени она ничего не видела и не слышала. Позже ей расскажут, что советские летчики большинство техники уничтожили, погибло много немцев. В основном остались живы те, что находились в наших домах. Но погибла одна украинская семья, бомба попала в их дом.
Тоня поинтересовалась судьбой Зины. Коля ее успокоил, с ней все в порядке. В город прибыло немецкое военное начальство. Допрашивали жителей того района, затем взялись за полицейских, в том числе и за Колю. Как он через некоторое время поделится воспоминаниями того дня с Тоней, его больше всех расспрашивали.
– Я, как увидел наши самолеты, спрятался в подвале одного знакомого дяди. Прежде чем выбраться оттуда, порвал на плече рубашку, вымазал землей.
В город прибыли еще более высокопоставленное начальство, которое допросило, выживших в результате бомбежки, офицеров. Их интересовало, как советское командование узнало о наличии большого количества техники, находившейся в небольшом городке. Танки и артиллерию должны были на днях отправить к линии фронта. После расспросов офицеров, что находились живыми после бомбежки, они должны были допросить солдат и полицейских, может кто-то видел то, что ускользнуло от глаз других.
К Тоне прибежала Зина.
– Ты должна как можно скорее убежать из дому. Ко мне приходил Николай, полицейский, сказал, что сам попытается смыться из города, так как немцы могли запомнить, когда он провожал тебя ко мне. Переберись пока на окраину города, а ночью беги в лес. Мне бы тоже не мешало уйти, но у меня же мама больная, как я могу ее бросить.
Тоня не знала с чего начинать. Положила в сумку несколько необходимых вещей, туда же вниз уложила несколько фотографий сыночка Максима, половину булки хлеба. Некоторые из его любимых вещей положила в другую сумку, сбросила в подвал. Затем выглянула на улицу, там ходило несколько человек, но не немцы. Зина решила пробираться огородами. Ей оставалось метров двести до леса, но она спряталась в кустах сирени у крайнего домика.
Еще было светло, Зина не хотела рисковать. Вдруг услышала какой-то шум, чьи-то речи, но ничего нельзя было разобрать. На окраине леса показались люди. Партизаны? Тогда можно идти к ним. Но они были одеты в немецкую форму. Кто же это: немцы или одетые партизаны? Группа людей простояла некоторое время на месте, пошла в город. Теперь Тоня убедилась, что перед ней враги. Они прошли мимо домика, на задворках которого пряталась она. Ей необходимо было знать, не остались ли там, в лесу еще немцы.
Стемнело, становилось прохладно. Тоня задумалась. Эти твари, что ушли, стояли на проезжей дороге. Значит, стоит это место обойти слева. Между ней и началом леса находились кусты. Вот мимо них она и будет пробираться. Тоня где-то ползла, где-то шагала согнувшись. Ей казалось, что ее шаги слышны далеко-далеко, а учащенный стук сердца звучит, как удар палочкой по барабану.
Тоня старалась двигаться возле деревьев, прислонилась к одному из них, распрямила спину, постояла минут десять, вокруг тишина. Сделала десятка два шагов вперед и оказалась у той дороги, от которой раньше пыталась уйти. Никого здесь не было. Пока темно нужно идти вперед, искать партизан, решила Тоня. Где они, она не знала, не подумала, что ей придется бежать из дому. Надо было расспросить партизанку, которая приходила к ней. Или Колю, хотя он тоже может не знать, куда идти.
Когда начало рассветать, Тоня настолько притомилась, что сил идти дальше не было. Она присела возле корней дуба и заснула. Снилось ей, как она с Максимом собирает в лесу грибы, а их много. Они радуются, смеются. И вдруг перед ними огромная змея, она приподнялась, выставила длинный язык. Сейчас она их укусит. Тоня закричала, но кто-то ей закрыл рот.
– Тихо! Сюда немцы идут. Кто ты такая?
– Антонина. А вы партизан?
– Смываемся отсюда, на месте расскажешь, что привело тебя в лес. Иди тихо и осторожно, смотри под ноги.
Шли они довольно долго, ее ножки, отдохнувшие за время сна, снова заныли, но Антонина не хотела спрашивать, как долго им еще идти. Наконец почуяла запах дыма, затем увидела и людей. Так Тоня оказалась в партизанском отряде. Ее привели к командиру, там находился и секретарь райкома, который приходил к ней домой и дал задание. Он подтвердил, что знает эту женщину, велел мужчине, что привел ее, отвести на кухню, покормить.
В партизанском отряде была небольшая группа женщин, которые занимались приготовлением пищи, санитары. У них был большой шалаш, один на всех. Среди них Антонина увидела знакомую женщину, с которой работала бок о бок. Обнялись, Вера Манукович сказала, что это она подсказала командиру отряда привлечь Тоню к подпольной работе.
«Как они тут зимой в морозы обходятся? – мысленно спрашивала у себя Антонина. – Сама не додумалась захватить зимнюю куртку». Она старалась помогать на кухне, занималась стиркой одежды. Для этого необходимо было пройти километра три, спуститься с бугра к речке. Мыла не было, женщина использовала меленький речной песок. В помощь ей давали мужчину, который нес одежду туда и обратно.
Командир отряда попросил Антонину пойти в большое село, находившееся километров в десяти от их базы, разведать, что там творится. Вера Матвиенко помогла ей одеться нищенкой, замазала сажей и грязью руки и лицо. Вместе придумали версию, что ее дом разрушен, где погибли ее родители и ребенок, она не может там жить. Поэтому ходит от села к селу, просит пригреть ее на ночь да покормить.
Антонину подвезли на подводе поближе к этому селу, партизан пообещал завтра в то же время ждать ее на том же месте. Дальше шагала пешком. Она прошлась по улице села, просила ей помочь, но женщин почти не было, а мужчины посылали ее подальше, говорили, самим есть нечего. Военной техники здесь она не видела, только немногочисленная группа немецких солдат. Постучала в двери одного из домов, спросила, не покормят ли ее, не то она потеряет сознание. Хозяйка оказалась доброй, налила ей супчику, дала большой кусок хлеба. Антонина поломала его на две части, одну вместе с супом съела. Поблагодарила хозяйку, та предложила остаться жить у нее, так как муж на фронте, воюет с гадами.
– Переночевать останусь, но жить в одном месте не могу, напоминает родной дом. Я тогда с ума сойду, – ответила Антонина.
Посидели женщины вместе, каждый поделился своей бедой. Тоня рассказала, что ее сын в тюрьме, остальное навыдумывала. Расспросила, как они уживаются с немцами, много ли они убили. Нина, хозяйка дома, сказала, что выходит на улицу редко, только если надо что купить. Но все новости рассказывает соседка, ее муж полицай, он ей обо всем говорит. Раньше немецких солдат было много, они ставили для себя большие палатки. Сейчас их намного меньше, те ушли на фронт, пришли новые, человек сто двадцать.
В это время кто-то громко покашлял за дверью. Нина открыла дверь, за ней стоял сосед-полицейский.
– Иваныч, ты не ошибся домом?
– Не ошибся, не ошибся. Скажи, что за гостья у тебя, родственница аль подружка.
– Знакомая моя. У нее беда, мужика немцы по случайности в доме сожгли, сыночек в советской тюряге мучается. А ей некуда деться, вот бродит по земле, вспомнила обо мне. А ты чего всполошился? Может, арестуешь нас, немецкий орден за это получишь.
– Достала ты меня, Нинка. Ты на меня пыль не гони, я человек справедливый. Вижу, что она горе мыкает. Пойду домой.
– Нет, ты видела этого справедливого человека? Подлец, он и есть подлец, многих коммунистов выдал немцам. Пусть бы немцы узнали, кто в деревне коммунист, кто еврей, а то сам своих соседей заложил, может и расстрелял, не видела.
Антонина выспалась на славу за долгие тревожные ночи, когда приходилось ворочаться на соломе, бока болели. А здесь настоящий матрас. Пришлось умыться, а как проснулась, снова замазала лицо. Объяснила Нине, для того, чтобы ни свои, ни гитлеровцы не приставали. Хозяйка ее похвалила за это. Позавтракала, с разрешения Нины взяла с собой кусочек хлеба.
Она шла по улице и делала вид, что кушает хлеб. Зашла в лес, ни подводы, ни партизана. Потопала в направлении, откуда вчера ее привезли. Через десять минут увидела двигающуюся ей навстречу подводу. Привезли ее к партизанам, доложила командирам о том, что слышала, что видела в той деревне.
Антонина узнала, что партизаны вошли в ту деревню, многих нацистов уничтожили. Ее еще раз привлекли к важной работе. Отряд получил задание подорвать железную дорогу, лучше всего, когда будут везти немцев на фронт. Бывший полицейский Коля разузнал, когда такой эшелон отправится в путь. Группа партизан была готова, Антонина сама напросилась пойти с ними. Ей показали, как стрелять из немецкого автомата, но оружие не дали, она должна была подстраховывать минеров.
Вместе со всеми Антонина подползла к железной дороге, находились в метрах десяти от нее. Один из них передал ей автомат, попросил в случае неудачи стрелять по немцам, сам с еще двумя партизанами подползли к самой колее. Она видела, что они что-то делали, переживала за них, волновалась, чего они так долго копаются. Слава богу, возвращаются. Всем, кроме этих вернувшихся ребят, было приказано отползти еще дальше. У Антонины автомат забрали.
Она видела большую вспышку огня, тут же грохот взорвавшихся мин, видела, как один вагон вкарабкивается на другой, а из них вываливаются фашисты. Не выдержала, вскочила, крикнула «Ура!» Это была предпоследняя операция партизанского отряда имени Ворошилова. По рации сообщили, что через два дня должна начаться атака советских частей на врага в данном районе, партизаны должны были поддержать пехоту. Командир отряда велел женщинам держаться позади, беспокоиться только о раненых.
Немцы были выбиты из города, в котором жила Антонина. На поле боя оставалось немало раненых, женщины двигались от одного воина к другому, им помогали санитары из действующей армии. Нина заметила парня, который прижимал руки к животу. Подошла, это был ее знакомый Коля. Она тут же стала звать медицинских работников, а пока подняла рубашку. Текла кровь, у нее даже бинтов нет. Антонина стала успокаивать молодого парня.
– Сейчас придут к тебе на помощь, ты держись, мой хороший, тебе умирать рано. Санитары! Где вы там? – К ним уже бежала девушка с сумкой в руках, тут же рана была закрыта. Антонина дождалась, пока Колю не отвезли на машине в медпункт. – Выздоравливай! – крикнула она на прощанье. Можно было возвращаться домой.
Еще никакой власти в городе не было и в помине, только советские солдаты, а Тоня начала писать письмо любимому сыночку в тюрьму. Писала химическим карандашом, чернила давно высохли. Не описывала тех бед, которые ей пришлось пережить в годы оккупации, не рассказала, что находилась почти год в партизанском отряде. Это было и прошло, теперь ее волновала только судьба сыночка. Она узнала, как отсылают свои письма-треугольники солдаты. Таким же путем стала ждать ответа на свое письмо.
Когда пришел ответ со штепселем колонии, где находился ее Максим, сердце так забилось, что она присела на стул. Незнакомый подчерк привел ее к мысли, что с сыном что-то случилось. «Нет, он не мог умереть, он должен быть живой». Дрожащими руками разорвала конверт, вынула листик.
«Ваш сын Максим Яковлевич Черняхов был отправлен в действующие войска Красной армии».
Антонина обрадовалась: – Жив! Жив сынок! – Но тут же всполошилась, там же идут сильные бои, каждая минута опасна. Она узнала у одного из офицеров, куда писать, чтобы узнать о судьбе ее сына. Он ей все объяснил. Снова Тоня оторвала чистый листик от незавершенной математическими задачами тетрадки, взяла старый карандаш, слюнявила его, чтобы видны были слова, и села за стол. Несколько листиков испортила, третий, написанный ею текст, удовлетворил ее. Скорее бы получить ответ.
V
1941 год. События на фронтах Великой Отечественной войны тревожили всех, в том числе и заключенных колоний. Сообщения приходили печальные, хотя каждый раз в конце сообщений о военных действиях диктор радио произносил: «Враг будет разбит! Победа будет за нами!»
Пока же гитлеровские войска заняли Белоруссию, Украину, Прибалтику, приближались к Москве. Заключенные посовещались между собой, а когда увидели начальника колонии, около двух десятков человек подошли к нему.
– Мы согласны пойти на фронт, воевать с немцами.
– Это не мне решать. Но хвалю вас, вы молодцы. Я свяжусь с начальством, надеюсь, оно согласится удовлетворить ваше желание. Напишите заявление, а внизу фамилию и имя, одно под другим.
Прошло менее месяца, начальник колонии вызвал не всех, а двенадцать человек, в их числе и Максима. Сказал, что получил разрешение пока только на них. Завтра им выдадут гражданскую одежду, документы и отвезут в военкомат.
Так Максим с товарищами очутился на передовой в пехотном полку штрафбата. Им разрешили один раз потренироваться на мишенях и отправили под Москву, но без оружия, сказали, что выдадут на месте сражений.
В январе месяце они вступили в бой с гитлеровскими частями. Оружие им дали тех солдат, что погибли в боях с врагом. Во время одного из затиший двое из их бывших заключенных попытались перебежать к немцам, но их расстреляли свои же, когда те, бросив оружие, ползли к траншеям врага. Максиму было обидно видеть такое, ведь никто не заставлял их идти воевать, сами напросились. Значит, они замыслили сдаться нацистам еще в колонии. Они положили грязное пятно на остальных ребят.
Немецкие части были отогнаны от столицы Советского Союза, но продолжали сопротивляться. При одной из атак на расположение вражеской пехоты, Максима осколком артиллерийского снаряда ранило в ногу, немножко ниже бедра. Его отправили в госпиталь.
Там, те, кто уже немного подлечился, шутили над ним.
– Как же ты будешь после войны жить? У тебя же осколок разорвал орган деторождения.
– Вы мне поможете, будете наезжать ко мне, – отшучивался Максим.
– Тебе дорого такой визит обойдется.
– Мы же фронтовые братья, найдете деньжат на дорогу. Я вас чайком напою.
И в госпитале раненые следили за боевыми действиями на полях сражений, порою спорили до хрипоты. Многие считали, что командования армиями ошибаются, что-то не учитывают. Другие посмеивались над ними, в шутку называли таких генералов стратегами.
Ранение у Максима не было тяжелым, подлечился и его направили в Сталинград. Парня помиловали и отправили не в штрафную, а обычную роту. Нацисты прорвали оборону и рвались захватить сам город, в некоторых районах его шли смертельные бои.
Их взвод зашел на перерыв между атаками перекусить, сменив другое подразделение. Взводом они назывались по старой привычке, сейчас оставалось в нем до десяти-четырнадцати человек. Отдохнули, пора идти на позиции.
Часть бойцов засело на втором этаже пятиэтажного дома, куда их отправило командование батальона, оттуда меткими выстрелами уничтожали немцев. Командир отделения Максим Черняхов повел своих солдат к углу рядом стоящего здания. У них был станковый пулемет, автомат у него, у остальных винтовки.
Атака была неожиданной, так как немцы предпочитали идти вперед с утра пораньше, а теперь солнышко почти скрылось за горизонтом. Сверху дома начали стрельбу, младший сержант Черняхов выждал немного, затем скомандовал открыть огонь. Фашисты спрятались за угол дома, наши перестали стрелять.
– Немцы струсили, бежали, – заявил пулеметчик, приподнялся, достал махорку, решил закурить. В это время немецкий снайпер выстрелил в него, пулеметчик был тяжело ранен.
– Перевяжите его, отправим в медсанбат, как только появится такая возможность, – Максим отдал свой автомат другому бойцу, сам прилег за пулемет. – Ну, что тезка, дадим гитлеровцам прикурить.
Бой был недолгим. Немцы выскакивали из-за укрытия и рвались к ним, но интенсивный огонь навечно успокоил многих врагов. Позже, когда Максим будет освобождать Белоруссию, ему за бои в Сталинграде вручат орден Красной Звезды.
В конце первой половины ноября 1943 года 2-й Белорусский фронт подошел к областному городу Гомель, стоящего на берегу реки Сож. Немецкое командование отдало приказ держаться за данный укрепленный участок всеми силами, надеялись задержать продвижение Красной армии.
Перед этими боями Максима отправили на месячные курсы, по окончании которых ему присвоили звание младшего лейтенанта, назначили заместителем командиром роты. Он жалел, что не участвует в освобождении Украины, города Белая Церковь, где прошло его детство, где осталась его мама. К сожалению, там еще находились немцы.
Рота Максима переправилась ночью через реку, и атаковала противника, чего они с этой стороны не ждали. Их полк занял дома окраины Гомеля, другие части должны были окружить немецкие подразделения, но те поспешили покинуть город. Установилось временное затишье. Гомель стал свободным от немецких захватчиков.
Максим решил осмотреть незнакомый город. Он сильно пострадал, особенно центральные улицы, дома были настолько разрушены, что там жить невозможно было. В некоторых из них копошились люди, пытаясь где-то обосноваться. Перед Максимом стоял дом, от правой стороны которого остались развалины: внизу камни, стекла, части мебели. Он подошел поближе к ним, на глаза попался серый скрученный комок, явно чье-то тело. Подошел ближе, неужели погиб?
Показалось, что оно едва двигается. Нагнулся. Тело содрогалось от плача, но звук едва доносился к нему.
– Эй, встань. Тебе помочь? Максим приподнял комок. Это была девочка лет восьми, может десяти. – Чего ты плачешь? Давай я вытру твои слезы, и ты мне расскажешь обо всем, что случилось.
Девочка минут десять не могла и слово вымолвить. У Максима была с собой фляга с водой, дал ей попить. Наконец ей удалось сообщить ему, что сегодня возле ее дома стояли немецкие пушки. Когда начался обстрел, ее родителям и брату не разрешили покинуть квартиру. Она выбралась через балкон, попала в соседний подъезд, возле которого немцев не было. Хотела вернуться, чтобы предложить остальным выбраться таким же образом из квартиры, но тут началась такая бомбардировка, что она испугалась, залезла в подвал и ждала, пока все кончится. Она едва оттуда выбралась, пришлось убирать с пути довольно тяжелые камни, обои, мусор. Увидела, что натворили летчики, сомлела. Когда пришла в себя, поняла, что ни подъезда, ни квартиры нет. Там, в доме погибли все ее родные.
Теперь девочка заревела, слезы лились на ее серое от пыли и грязи платье. Максим едва ее успокоил. Трагедия девочки так его взволновала, что готов был сам заплакать. Он задумался, не зная, что с ней делать. Спросил, как ее зовут.
– Валя Матвеева.
– Пойдем со мной. Скажи, у тебя родственники есть, ты их знаешь?
– Папа и мама воспитывались в детском доме, никого у них не было.
Девочка еле приподнялась и снова села на землю. Максим поднял ее, взял на руки, понес на окраину города, где остановилась его рота. Свои вещи он оставил в частном доме, в котором жили дедушка и бабушка и их шестнадцатилетняя дочь. Вроде неплохие люди.
– Валюша, я сейчас этих фрицев буду бить еще сильнее, мстить за твоих родителей, за твою семью. Ты согласна стать моей сестрой? Будем считать, я твой брат, ты моя сестра. Хочу тебя оставить в другой семье. Как только победим Гитлера, вернусь за тобой, поедем к моей маме, будем вместе жить. Как ты на такое мое предложение смотришь?
Девочка прижалась головой к его плечу, промолчала.
– Не слышу ответа.
– Согласна, – тихо сказала она. Понятное дело, она все еще своим умом жила в своей родной семье.
По дороге он увидел колонки, из которой пожилой мужчина набирал воду. Максим опустил девочку на землю.
– Валюша, давай попьем водички, ты, наверное, мало выпила в последний раз. Не плачь, я с тобой, значит, жизнь твоя пойдет по новой дороге. Жалко родителей, брата, но слезами их не вернешь. Подставляй ротик и пей. Теперь хорошо помой руки, а потом лицо. Молодчина! Не стыдно показаться перед другими людьми, дай-ка и я умоюсь.
Максим по дороге назад встретил одного из своих солдат, попросил принести еду для него и для девочки. Хозяевам дома объяснил положение, в котором оказалась девочка. Спросил разрешения оставить ее у них, пока он не вернется за ней, он же будет им присылать полагающее командирам довольствие для родных. Те не возражали, сказали, что принимают Валюшу в свою семью.
– Учтите, приеду, заберу ее у вас.
В дом вошли двое солдат, принесли две кастрюли, одну с супом, а во второй было мясо и картошка. Хватило для всех обитателей дома.
Когда дивизия получила задание двигаться дальше, Максим попрощался с жильцами. Валя подошла к нему обняла, сказала, что будет его ждать.
– Ты обязательно вернешься?
– Даю слово офицера.
– Подожди! Я же не знаю, как тебя зовут.
– Максим Черняхов, – он рассмеялся. – Хорошо, что спросила, как это я не представился тебе. Запомнила имя братишки? Максим.

Можно ли каждый день войны называть буднями? Вроде чем-то похожи один на другой. Может быть, и можно было, если бы не каждый день шла битва не на жизнь, а на смерть, каждый час гибли люди, многие получали ранения. Но были и минуты радости, Максим только что получил долгожданное письмо от мамы. Он сразу узнал ее подчерк, ведь еще в дошкольном возрасте показывала, как писать буквы.
«Любимый сыночек, как я рада узнать, что ты жив, здоров, воюешь с этой нечистью. Со мной все в порядке, не волнуйся, не переживай. Была в партизанах, теперь ждем весны, чтобы вести посевы. Приедешь, я тебя накормлю пирожками с черешней. Сынок, береги себя, будь осторожен. Мы с тобой должны многое чего сделать. Очень скучаю, мы так давно не виделись. Ты чаще мне пиши, чтобы я не волновалась. Понимаю, у тебя времени мало, так ты пару строк, главное знать, что с тобой все в порядке, что ты жив и здоров. Целую тебя, мой единственный!»
Воспользовавшись минутами затишья, тут же набросал ей в ответ пару строк, где обещал вернуться домой живым и здоровым, тем более, что час победы скоро настанет. Теперь уже в армии появились конверты, куда можно было вложить послания родным. Отпала нужда в треугольниках. Старался Максим не забывать сестричку Валечку, и ей писал короткие письма. Только один раз получил от нее ответ, сообщала, что все нормально, хочет чтобы он поскорее забрал ее к себе домой.
И этот день наступил. 2 мая дивизия, в которой служил старший лейтенант Максим Черняхов, вошла в Берлин. Все ликовали, считанные дни оставались до подписания Германией капитуляции. На следующий день Максим побывал у здания рейхстага, видел на стенах подписи советских воинов, но сам не захотел оставлять на ней свою фамилию, считал, что он ничего героического не совершил, воевал, как сотни тысяч других солдат.
Когда вернулся в расположение части, на него зашумел командир батальона, так как пять минут назад сообщили, что в одном из домов засел фашист и стреляет. Нужно его немедленно ликвидировать. Максим не стал оправдываться, хотя им объявили, что весь сегодняшний день они свободны. Он взял еще пятерых ребят и одного санитара, который неплохо знал немецкий язык, и подошли к дому.
Стрелял, как сообщили Максиму один человек. Он расположился в подвале, окно которого выходило на улицу. На подъезде была надпись: заминировано. Бойцы подошли к стороне дома, подобрались поближе к окну, переводчик прокричал, что все немецкие части сдались, потребовал выйти стрелявшего из подвала. В ответ раздались выстрелы, немец что-то кричал.
– Товарищ старший лейтенант, там засел какой-то пацан, голос детсковатый. Говорит, что всех коммунистов перестреляет.
Один из бойцов достал гранату, решил бросить ее, но Максим приказал отставить. Он решил проверить подъезд. Взял двоих солдат, подошел к дверям, понял, что надпись написана детским почерком. Сказал ребятам, чтобы отошли в сторону. Зашел в подъезд, тихонько открыл двери, махнул ребятам, чтобы шли за ним. Затем не спеша двинулся к подвалу, который был закрыт деревянной дверью, но между досок были щели. Максим заглянул через одно такое отверстие, увидел паренька лет четырнадцати. Он сидел на круглой тумбочке, голова клонилась вниз и вновь поднималась кверху, чтобы посмотреть в окно. Как видно, он давно не ложился спать. Дверь была закрыта на задвижку.
– Дай штык, – шепнул он солдату.
Максим штыком резко отодвинул задвижку и открыл дверь. Он успел крикнуть «Хэнде хох!», но тут же прогремел выстрел. Пуля попала старшему лейтенанту в живот, он упал на бетонный пол. Успел заметить, что юноша бросил винтовку, схватился двумя руками за голову и заревел. Один из солдат кулаком врезал ему по голове, схватил за горло.
– Не трогать его! – прозвучал громкий голос Максима. – Отправьте его в штаб полка.
К командиру роты подскочил санитар, у него нашелся бинт, которым перевязал раненого. Затем его вынесли из подвала, сбегали в медсанбат, откуда приехала машина. Санитар, сопровождавший его, едва не плакал, все говорил: «Зачем вы, старший лейтенант, так поступили, немченок этот и так бы нам сдался».
Так Максим Черняхов во второй раз оказался в госпитале. Он не потерял сознание, хотя было очень больно. Его отвезли в санчасть, сделали укол, он заснул. Операция длилась немногим более часа. Пуля задело легкое, застряла в спине. Удалить ее решили через несколько дней.
VI
Когда с операционного стола его привезли в палату, там разговаривал с больными полковник. Увидев, как раненого кладут в постель, он спросил, как его зовут. Медсестра посмотрела на карточку, только что сама прикреплявшая ее к спинке койки, ответила:
– Максим Черняхов.
Полковник вздрогнул, нагнулся к раненому старшему лейтенанту, всмотрелся в черты его лица. – Напишите на бумажке все его данные, а я пока похожу по другим палатам. Как вас зовут?
– Мария.
– Я найду вас.
Когда Максим пришел в себя, почувствовал боль, немного голова кружилась. Он попросил медсестру принести бумагу и ручку с чернилами. Попробовал написать, но не смог, такие каракули выходили, что сам бы потом не прочитал их. Медсестра, симпатичная девушка, предложила ему писать ей под его диктовку.
– Нет, я не хочу, чтобы она знала, что я ранен. Да еще в последние дни войны. Отложим писанину на завтра.
– Тебе, может быть, сейчас нужна «утка», чтобы другую писанину уложить, – медсестра хитро посмотрела на раненого.
– Неудобно просить, но уже держусь с последних сил.
– Она возле койки, дай я приподниму ноги и поставлю на место. На минуту отойду.
Назавтра та же медсестра пришла к нему в десять утра.
– Меня уже осмотрели, перевязали. Я поинтересовался, где другая медсестра. Спросили, как ее имя? Откуда я знаю, не подумал спросить у тебя. Сказал, что работала вчера вечером. Они в ответ: значит, она отдыхает.
– Какая тебе разница, кто тебя обслуживает.
– Ты мне понравилась.
– Прекрасно! Давай позовем главврача, пусть зарегистрирует наш брак.
– Издеваешься над раненым, а он в тебе души не чает.
– Я поняла, это благодарность за своевременную поданную тебе «утку».
– Сейчас ты мне еще больше стала нравиться. Мне кажется, я пропал, втрескался в тебя. Хотел бы, чтобы и ты в меня так же.
– Ага, втрескалась, аж трещу по швам. Поговорим серьезно. Я пришла помочь тебе написать письмо, принесла лист бумаги, чернила, а ручки должны быть здесь. Кто будет писать? – она сделала ударение на букву «а» – ты или я? Даже то, что ты остался жив, но ранен, маме будет в радость.
– Сначала девушка без имени, расшифруйте мне его.
– Тебе какое нравится?
– Причем здесь я? Мне нравиться имя Джульетта.
– Хорошо, называй меня Джульеттой.
– Согласен, буду говорить моя милая, бесподобная Джульетта София.
– Вот это уже некрасивый поступок. Час допытывал меня, спрашивая мое имя, притворялся, что не знаешь. Зачем себя так некрасиво ведешь?
– Хотел услышать твое имя с твоих нежных губ. Разреши к ним притронуться моими губами.
– Ты еще и нахал! Диктуй, не то сама напишу твоей маме такое про тебя, что она не захочет тебя видеть.
– И что ты напишешь?
– Что ты бабник, на первую юбку бросаешься, говоришь пустые слова, лишь бы завлечь ее в постель.
– Боже, какое плохое мнение обо мне. Дай мне веревку, повешусь, – Максим всхлипнул. – И куда ты предлагаешь в эту кровать? Рядом с такими же бедолагами, как и я?
– Ни о каких кроватях я и не думала говорить, много вас здесь таких, чуть отойдут от болей, сразу в любви признаются. Ты бы лучше спел «Боже царя храни».
– Спел бы за твой поцелуй.
– Бог свое, а черт свое. Письмо писать мамочке собираешься? У меня сегодня ночная смена, мне еще отдохнуть надо, а я с тобой пустой болтовней занимаюсь.
– Софочка, можно я сам попробую написать. Ты мне только подправь подушку, чтобы повыше было. Спасибо тебе, моя голубка.
Девушка покачала головой, сказала, что выйдет на воздух, пока он будет свои каракули на бумагу накладывать. Заодно выбросит из головы все то, что он тут ей наболтал. Она ушла, пообещав придти через полчаса. Максим попробовал, но получились неровные буквы слов, взял второй листик, стал писать буква к букве медленно, но аккуратно.
Когда девушка вернулась, Максим лежал, закрыв глаза, между двух пальцев было зажато письмо. Она тихонько вынула его, стала вкладывать в конверт, услышала негромкий возглас:
– Грабят! Держите вора!
– Значит, я вор? Раньше слышала другие, более приятные слова.
– Да, ты воришка, мою душу украла.
– А я испугалась, думала у тебя в письме адрес клада твоих денег, золота.
– Мое золото стоит сейчас рядом со мною.
– Отправлять письмо можно?
– Нужно. Только адрес напиши. Напиши и запомни, подлечусь, махнем к моей маме. Я буду ждать тебя сегодня вечером.
– Спокойной ночи, мальчик.
София быстрым шагом ушла, Максим задумался. Девушка на самом деле ему очень понравилась. Это же надо, с первого взгляда влюбился! Он закрыл глаза, она вновь стояла перед ним, стройная с удлиненным лицом, зелеными глазами, мягкими теплыми губами, из под белой косынки виднелась большая кукса рыжих волос. Обычная? Нет, совсем необычная девушка. В ней есть какая-то загадка, то ли в манере говорить, то ли во взгляде, поэтому он и влюбился в нее. Это он дважды сам себе сказал «влюбился»? Но так оно и есть. Вовсе не прихоть раненого, заигрывающего с первой, пришедшей к нему в палату, девушкой. Ведь кроме нее приходили другие медсестры, санитарки. Он не такой, как другие, признался в том, что на сердце отразилось.
Уже была полночь, Максим не спал, а Софии не было. Все же сон сморил его. Проснулся, когда показалась, что кто-то коснулся его губ. Открыл глаза, над ним склонила голову девушка.
– Пожалуйста, еще раз, – тихонько сказал он, опустил веки.
– Не поняла, что тебе еще раз, укол?
– Поцелуй.
– Тебя кто-то целовал?
– Мама, а только что ты.
– Хорошие сны тебе снятся. Я с тобой ненароком на постели не лежала?
– К сожалению, нет. Надеюсь, все еще впереди.
– Еще вчера тебе говорила, что ты наглый молодой человек. Ты поспал, теперь мне пора отдохнуть. Не очень двигайся, а то рану разбередишь, станет такой же бредовой, как ты сам. Смена завершена, отдаю тебя в руки других. Можешь им говорить нежные слова. Выздоравливай, мальчик-фантазер.
Рана заживала довольно быстро. На второй день после первой операции у него из спины вытащили пулю. Максим узнал, что ему, скорее всего, могут предоставить несколько недель отпуска, потом опять нужно прибыть в часть, к которой прикреплен. Он ведь не комиссован.
При очередной встрече с Софой, он рассказал о том, как подобрал девочку, у которой на ее глазах погибла вся семья. Он ее устроил в другую семью, как только отпустят из госпиталя, поедет в Гомель, заберет ее к себе домой. Она будет его сестрой, так как кроме мамы у него до нее, Софы, ни брата, ни сестры не было.
Девушка внимательно слушала его, гладила его руку. Максим ей нравился, но она не решалась сказать ему, что тоже чувствует к нему симпатию. Ей уже не один раз раненые предлагали руку и сердце, но она отшучивалась, а когда те серьезно хотели оформить отношения, отвечала им отказом. Здесь такой ответ ей не нравился, но и признаваться в любви не могла, тем более, что Максиму предстояла еще какое-то время служить в армии. Такие признания она услышала на третьем дежурстве, чувствовала, что парень не шутит, говорит не для того завлечь ее в постель, а от всего сердца.
– Поедешь сейчас со мной к маме, там устроишься по своей специальности, – предложил Максим.
– Давай подождем, пока не окончательно уйдешь из Советской армии на гражданку. Приедешь за мной, я буду тебя ждать. Ты хороший человек, мне нравишься. Сейчас нет смысла ехать к вам, не знаю, как я уживусь с твоей мамой, тем более ты будешь далеко от меня. Да и меня никто не отпустит, я тоже военнослужащая.
– Думаю, в твоих словах есть резон. Я буду тебе писать, а ты мне. Договорились? Поверь, мне тяжело будет без тебя, каждый раз буду считать дни до окончания службы.
Они находились на тропинке, протоптанной вдоль госпиталя. Сейчас у них поцелуи были долгими и горячими. Ни ему, ни ей не хотелось уходить. София пришла минут за сорок до начала смены, вывела Максима на прогулку. Сегодня они должны были попрощаться. Каждый надеялся, что это не последняя встреча, что они вместе проживут долгую жизнь в любви и согласии. И у них будут дети. Нет, о детях они не говорили, но разве без них возможно жить? Да и зачем эту тему подымать.
VII
В Гомель Максим приехал днем, расспросил, как добраться до улицы Садовой. Ему подсказали номер автобуса, но они ходили редко и нерегулярно, война сломала все расписания, машин было немного. Пешком идти займет уйму времени, а ему еще нужно добираться до мамочки. К нему подошел мужчина лет пятидесяти.
– Демобилизовался? – поинтересовался он, щелкая белые семечки.
– Нет, после госпиталя дали отпуск.
Мужчина протянул ему семечки, насыпал полную ладонь.
– В пехоте служил, я тоже, да вот пуля в плечо вывела меня из строя. На каком фронте?
– Втором Белорусском.
– Я на Первом Украинском. А на какой улице живешь?
– Я не гомельчанин, приехал малую сестренку забрать к маме. Придется идти пешком, ничего не поделаешь. Прощай.
– Погоди. Я таксист, подкину тебя, как не помочь брату-солдату.
По дороге обменялись рассказами о пережитом. Водитель такси быстро доставил Максима прямо к дому. От денег шофер отказался. Оттуда выглянула хозяйка, смотрела, кто приехал.
– Будь здоров, Максим! – попрощался шофер.
– Будь здоров, Никита!
Он подошел к хозяйке, она его не узнала. Сколько он тогда у них пробыл, совсем мало. Из дверей показалась Валентина, увидела гостя, сразу бросилась к нему на шею.
– Что это такое? – удивилась хозяйка.
– Это же мой Максим! – крикнула Валя.
Они вошли в дом, он достал из вещмешка различные консервы, кусковой сахар, мешочек гречневой муки, продукты, которыми снабдили его при отъезде из госпиталя, выложил на стол.
– А твоей маме? – спросила хозяйка дома. Максим в ту минуту никак не мог вспомнить, как зовут хозяйку, ему подсказала Валя.
– Клавдия Семеновна, в рюкзаке еще осталось.
Валюша не могла и минуты усидеть на одном месте, хотя хозяйка принесла тарелку супа из лапши. Валя вновь и вновь подбегала к нему, трогала его короткую прическу, клала руку на плечо и вслушивалась в его разговор с тетей Клавой. А та рассказала, что муж у нее погиб, но хотя бы сын-солдат остался в живых, обещал осенью приехать. Затем поделилась мыслями о Валентине.
– Максим, оставь ее у меня, она ко мне привыкла, я к Валечке, как к родной дочери отношусь, можешь поинтересоваться у нее. Она в школу ходит, полтора года отучилась, зачем отрывать от учебы. У Вали есть здесь подруги. Не нужно везти ее в новое место к новым людям. Оставь ее здесь.
Валентина тут же подпрыгнула. – Нет, тетя Клава, я поеду с моим братом.
– Только со мною, Валюш.
Беседы заняли время, идти на вокзал было поздно, пришлось переночевать у Клавдии Семеновны. Рано утром попрощались с хозяйкой, приютившей девочку, сердечно поблагодарили ее. Она очень привязалась к ней, хотела, чтобы навсегда осталась у нее, сама готова была удочерить Валю. Но все зависело от Максима. Он заявил, что обещал девочке стать братом, значит, ответственность лежит на нем. А ей огромное спасибо за то внимание, заботу о Валентине.
Им пришлось поездом добраться до Киева, а затем автобусом в Белую Церковь. пассажиров было мало, по дороге смотрели в окно. Иногда мелькали целые избушки, зачастую разрушенные дома, особенно пострадали железнодорожные вокзалы. Когда после первых объятий с мамой, Максим познакомил ее с Валентиной, мама не поняла, в невесты рано, дочерью вряд ли является, по возрасту и там и здесь не подходит. Он шепнул ей, что все объяснит позже.
Услышав от сына, каким образом он познакомился с девочкой, Антонина поняла, что сама бы так поступила. Сейчас ее волновало, чтобы Валя почувствовала себя дома, а ее и Максима родными людьми. Когда та утром сама взялась после завтрака мыть посуду, а к обеду чистить картошку, Тоня обняла ее.
– Ты моя настоящая доченька, хоть мы знакомы какие-то часы, я тебя уже люблю, – у обоих глаза наполнились влагой. Валентина не могла сдержаться, отправилась в спальню, она не могла забыть тех, кто ее растил, своих родителей.
Максим чем мог, помогал матери, отремонтировал двери и ставни, покрыл лаком деревянный пол, побелил потолок. Дом то был без мужчины долгое время, а для найма работника нужны были деньги. Антонина и так до войны экономила каждую копейку, чтобы отправить сыночку в тюрьму посылку. Сейчас ее сердце обливалось сладким медом, видя, как работает Максим. Она просила его не мучиться, меньше трудиться, он же в отпуске. Отдыхай, сыночек! Но он был рад принести какую-нибудь пользу, искупить вину за долгое отсутствие.
– Видишь мама, тюрьма меня кое-чему научила.
Какой там отдых, когда у Валентины нет никаких документов, ее в школу не примут. Максим надел форму, пришел ЗАГС, но там его слушатель не хотели, сказали, чтобы отвез на место ее жительства, там ей все оформят как нужно. Тогда он пошел в военкомат, объяснил им положение, в котором оказалась девочка. Когда он только приехал в город, то отметился здесь, так что с военкомом был уже знаком.
– Ну что за бюрократия! Вроде почувствовали на себе, что такое война. – Майор взялся за телефонную трубку, выругал служащую, сказал, чтобы немедленно подготовили метрики.
Валентина сопровождала его, только, когда он заходил в здание, ждала Максима на улице. Теперь в ЗАГС зашли вдвоем. У нее спросили, когда родилась, где. Затем женщина вернулась в начало анкеты.
– Назови полное свое имя и фамилию.
– Валентина, – девочка на минуту запнулась, затем тихонько назвала свою фамилию – Черняхова. – Валя скосила глаза в сторону Максима, тот ничего не слышал, увлекся журналом «Крокодил», что лежал рядом с ним.
На документах поставили штамп, вручили девочке, пожелав ей долгих лет жизни. Когда вышли из здания, Максим попросил показать ему метрики. Валентина дала небольшую бумагу. Он не сразу сообразил, что там написано.
– Валентина, зачем ты назвала мою фамилию? Ты этим выражаешь неблагодарность своим, папе и маме.
– Все равно менять придется. Сам же заявил, что я твоя сестра, значит, у нас должны быть одинаковые фамилии. Подумай, приходишь ты на собрание в школу, интересуешься, как твоя сестренка учится. У тебя спрашивают фамилию, ты называешь свою, а такой в классе нет. Позор на всю Европу.
– Почему я должен приходить к тебе в школу, собираешься плохо учиться или хулиганить?
– Всех родителей иногда приглашают для беседы с классной учительницей.
Две недели отпуска пробежали моментом. Максим поехал в часть, но дальнейшая служба в Советской армии продолжалась недолго, в июле 1946 года его демобилизовали в звании капитана. Кроме Красной Звезды на груди парня сияли медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».
Отдохнув дома дня три, пошел устраиваться на работу. Специальности то у него никакой нет, хотя за два года тюрьмы пришлось и плотничать, слесарничать. Пришел на завод «Сельмаш», где занимались ремонтом машин. Был согласен на любую работу, даже учеником токаря или сварщика.
– Оставьте документы, автобиографию, – завтра приходите, а мы пока посмотрим, в ком мы нуждаемся, – ответили ему в отделе кадров.
Навестил Максим и кожевенный завод. Там подержали в руках документы и отказали. Решил дождаться утра. В этот раз начальник кадров дал ему ясно понять, что им известно место его нахождения до войны, поэтому работать здесь он не может.
– Медали и орден эти мне выдали, не спрашивая, где я был раньше, раны получил не за сидение в кресле, а вам не подхожу?
Максим давно не был таким злым, с удовольствием побил бы этих людей, которым плевать на человека, им нужна чистая характеристика. Злым и пришел домой. Но мать успокоила его.
– Ты пережил более трудное время, прошел войну. Давай вместе обдумаем ситуацию, поищем выход. Иногда в жизни дорога от плохой доли ведет к лучшей. Мне кажется, тебе стоит поехать в Киев, там много предприятий, там власть ближе, подумают прежде, чем тебе отказать.
Максим начал собираться, заметил, что такую же операцию проводит Валентина.
– Объясни, что ты делаешь?
– Упаковываю мои вещи. Мы же уезжаем.
– Еду я, ты остаешься.
– Ты свою маленькую сестренку оставляешь? Был такой добрый, внимательный, братом назвался. А теперь бросаешь меня!
– Валентина, не капризничай. Я не могу тебя взять с собою, мне нужно найти работу, снять одну комнатенку, на большее денег у меня нет. Как ты будешь там учиться, спать? В комнате, кроме кровати ничего не будет.
– А мы матрас положим, но самое лучшее на койке вдвоем, мы поместимся с тобой.
– У тебя мозги не в ту сторону поехали.
– Максим. Я уже большая.
– К росту необходим еще подходящий ум. Не обижайся, ты остаешься дома. Как только стану лучше зарабатывать, заберу тебя и нашу маму в Киев. Сейчас вещи свои аккуратненько положи на место.
VIII
В отделе кадров машиностроительного завода сразу спросили, на кого он хочет учиться. Главное быстрее начать зарабатывать деньги, подумал Максим. Ему предложили на выбор: стать токарем, сварщиком, фрезеровщиком, подсобным рабочим.
– Фрезеровщиком, – решительно объявил он.
Его попросили дать документы, записали данные и повели в механический цех, где мастер приставил его к одному пожилому рабочему. Познакомили, звали его Сергей Иванович. Тот посмотрел на гимнастерку Максима, посоветовал завтра одеть более старую одежку и обувь, а эту приберечь.
– У меня другой одежды нет.
– Тогда сегодня ты внимательно смотришь, что я делаю. Если непонятно, спроси. Устраивать ликбез не могу, так как необходимо выполнять задание. Ты киевлянин?
– Мама с сестрой живут в Белой Церкви, а я сегодня приехал, еще жилья на съем не подыскал. Решил вначале найти работу, а уже потом поблизости и квартиру.
День промчался быстро, ничего не делал, только смотрел, но очень устал, весь день был на ногах. В обед он с другими работниками сходил в столовую, пообедал. Иваныч, так он велел себя называть, повел его в раздевалку, где они помыли лицо и руки. Он показал пустой ящик, сказал, чтобы на дверке завтра наклеил бумажку со своей фамилией. Затем пошел с Максимом в отдел кадров.
– Посели парнишку в общежитие, – попросил он начальника отдела кадров.
– Вряд ли там есть свободная койка.
– А ты прикажи им сегодня же дать ему местечко. Не видишь, воевал человек, чтобы мы спокойно жили, работали и спали.
– Раз ты просишь, сейчас им позвоню.
Место в общежитии нашлось, находилось оно вблизи завода. В каждой из комнат проживали шестеро работников предприятия. Надо бы купить себе одежду попроще, да денег хоть бы на еду хватило. Из дому он захватил белье, зимнюю одежду, тапки. С получки обязательно куплю рубашку и штаны для работы у станка, подумал Максим. По дороге к общежитию зашел в продовольственный магазин, который был напротив проходной завода, купил буханку хлеба, докторской колбасы. Все положил в тумбочку.
Пришли ребята, сразу комната наполнилась шумом. Расспросили новичка, поговорили, затем вскипятили чайник. Как он не сообразил захватить кружку? Ребята выручили, дали стакан, сахарных кусочков захватил из дому. Максим достал все, что купил в продовольственном магазине.
– К этому бы бутылочку водочки или винца на крайний случай, – один из жильцов внимательно посмотрел на него.
– Ребята, я еще и копейки не заработал, – извинился солдат.
– Я шутя так сказал, прости. Сами понимаем тебя и уважаем как настоящего бойца с фашистами. Как-нибудь на досуге расскажи нам, как ты сражался с немцами. Мы же молодежь, всего не знаем, хотя и здесь хватило горюшка.
На работу Максим пришел на полчаса раньше начала смены. Иваныча еще не было. Он прошелся по цеху, где стояли станки разных видов: токарные, фрезерные, шлифовальные, такие, о которых он не имел понятия для какой они цели. Подошел его наставник, позвал в раздевалку, где выдал ему ношенные рубашку и штаны, сказал, чтобы переодевался. Он потом объяснит, что это вещи его старшего сына, который уже два месяца служит на Черноморском флоте.
– Ему они не понадобятся, он растет как на дрожжах.
В этот день Максим подавал детали, которые нужно было обработать, во второй половине дня ему разрешили стать к станку, надев на глаза темные толстые очки. Завершил обработку сам Сергей Иванович. Спустя неделю Максиму разрешили стать за другой станок, дали более простую работу. К нему изредка подходил учитель, ни сказав, ни слова, уходил на свое рабочее место. В конце дня похвалил парня.
Осенью Максим поступил в политехнический институт на механическое отделение. Спустя год начальник цеха хотел назначить его мастером смены, но он отказался, так как на сдельной работе он получал гораздо больше. Мама с Валентиной беспокоили его просьбами о переезде к нему. Максиму обещали выделить квартиру как участнику войны без очереди, но нужно было подождать еще с год. Поэтому он не хотел снимать жилье.
В один из вечеров, когда Максим вернулся домой, в почтовом ящике оказалось очередное письмо из дома. Валентина просила, чтобы он срочно в восемь вечера такого-то числа позвонил по телефону на телеграф Белой Церкви, указала адрес. Она будет в этот день и время сидеть и ждать его звонка. Это важно, подчеркнула она. Максим решил, что разговор снова пойдет об их переезде. Все же вечером он пришел на переговорную станцию, пришлось более получаса просидеть, пока его не соединили с Белой Церковью.
– Что необыкновенного случилось? – сразу спросил Максим, он как раз в этот день работал во второй смене, пришлось на несколько часов отпроситься.
– К нам пришла мамина знакомая, которая работает в горисполкоме, рассказала, что звонил важный начальник, просил узнать, живы ли Антонина и Максим Черняховы, где они сейчас находятся. Мы перепугались, может быть, ты что-то сказал, а может старое вспомнили. Поэтому и потревожила тебя. У тебя все в порядке?
– Конечно. Интересно, кому мы понадобились? Спасибо, что сообщила. Не знаешь, как фамилия того, кто нас искал?
– Сама интересовалась, но знакомая мамы не слышала ничего. Тебя за последние дни никто не тревожил, не расспрашивал? Я волнуюсь.
– Нет. Если что-нибудь новое узнаете, сразу напишите.
Еще около недели назад ребята из общежития уговорили пойти его на танцевальный вечер в заводской клуб. Максим бывал в нем на разных мероприятиях, но танцы считал пустой тратой времени. Организаторы вечера сумели хорошо позаботиться о том, чтобы вечер удался. Звучала не только хорошая музыка, но многие песни исполняли солисты с прекрасными голосами, причем все они работали на данном предприятии.
Максима еще в школе научили танцевать. Раз пришел, то нужно приглашать девушку на танец. Увидел симпатичную даму, подошел к ней, протянул руки. Он с Галей провел весь вечер. Затем проводил ее домой. Наверное, девушка понадеялась, что он захочет продолжить с ней дальнейшее знакомство.
– Галя, простите меня. Я занял у вас весь вечер, хотя не должен был этого делать. У меня есть невеста, сейчас она далеко. Еще раз прошу прощения. Желаю вам найти настоящего верного друга. За вечер спасибо.
Максим возвращался в общежитие. Как нехорошо он поступил с Галей, ведь могла познакомиться с настоящим парнем. Она красивая, тихая, ей не больше восемнадцати лет, и она немного похожа на медсестру Софу, поэтому к ней его потянуло, такие же густые черные волосы, зеленые глаза. И все же это не она.
Он никогда о ней не забывал. После выписки из госпиталя регулярно писал ей письма, хотя не всегда получал на них ответы. Уже два месяца от нее ни слова. Занята, учиться в мединституте, будет врачом кардиологом, лечить сердца людей. Вот его сердце пока не хочет вылечить. Он ее просил, чтобы приехала к нему на каникулы, молчит. Почему она забралась так далеко, аж в Алма-Ату? Он не знал.

Максим подходил к общежитию, кто-то маячил у входа, шагая вперед и назад. Не может быть! Его сердце так затрепетало, что он на мгновение остановился, затем подбежал. Это была его любимая Софа, Софочка. Он ее обнимал, целовал, тяжело было оторваться. Мелькнула мысль, куда он ее поведет, в общежитии столько народу, там они остаться не могут. Квартиру так поздно никто не сдает. В гостиницу нужно ехать, причем не в центральную, там двоих не пустят.
Максим только забежал в свою комнату, взял деньги, паспорт и они поехали. Он знал адрес такой гостиницы, в ней дважды жили мама и Валентина, когда навещали его. Софа сказала, что у нее ровно месяц для пребывания в Киеве. Они заказали номер пока на два дня, оформив его на Софу. Максим немного переплатил администраторше, иначе кто позволил бы киевлянину находиться в номере с чужой женщиной.
Их первая ночь, ночь любви и страсти. Софа рассказала ему, что уехала в Алма-Ату, потому что там живет ее дядя, успел удрать из Одессы, а вот ее родителей нацисты уничтожили, осталась она одна.
– Ты, моя милая Софа, не одна, ты со мной, с моей семьей. Предлагаю завтра пойти в Загс, пусть нас распишут.
– Так сразу?
– Да, есть еще одно важное дело. Мы поищем квартиру на съем, я вызову родителей и сестру, пусть они живут вместе с нами. Скажу тебе по секрету, мне обещали в горисполкоме выделить квартиру. Но теперь, когда нас целая семья, дадут большую.
– Мне нравится подобная ситуация. Только я буду еще учиться целый год.
– Ничего. Как говорится: пережили блокаду, подожду тебя еще годик.
Они оббегали полгорода, чтобы подать заявление в Загс, потом в поисках квартиры, но первым делом Максим зашел на завод оформить отпуск. В гостинице пришлось пробыть еще два дня, пока в снятой ими трехкомнатной квартире не наведут порядок. Затем он написал короткое письмо.
«Мамочка, я собираюсь жениться. Мы подали заявление в Загс и сняли квартиру в три комнаты. Ты увольняйся с работы и приезжай с Валюшей к нам. Мы вас любим и ждем!»
Мама Тоня и Валентина приехали через пять дней. Познакомились с Софой. Мать осталась довольна будущей невесткой. Чего не скажешь о Валентине, глаза ее, когда она смотрела на Максима, пылали огнем. Оставшись на минуту с ним наедине, она скривила губы и процедила сквозь них:
– Что ты делаешь? Чем она лучше меня? Подождал бы два годика, пока мне не исполнится восемнадцать лет, мы бы с тобой и поженились.
– Валечка, сестричка милая, ты же на девять лет моложе меня, у тебя будет много кавалеров твоего возраста, найдешь среди них достойного, который будет любить тебя и творить все для тебя. Посмотри, какой я старик.
– Я тебе не сестричка, а ты не старик. Я на тебя обиделась, быть может, уйду от вас, чтобы тебя не видеть.
– Вот это зря. Мы тебя очень любим, будем продолжать о тебе заботиться. Дай я тебя обниму и вытру твои слезки. Мы тебя никуда не отпустим, ты наша навсегда. Валя, может мне развестись?
– Ты еще не женат. Не надо меня жалеть, скажи, что не любишь, и весь разговор. Шутки у тебя никуда не годные. Ты внимательно посмотри на невесту, как она одета, как ведет себя. Она тебе не пара, ей нужен человек высшей прослойки. Женишься, вообще забудешь меня, а потом она тебя бросит.
– Ты не права, я тебя люблю, как сестренку, готов всегда помогать тебе, ты только намекни.
– Вон шагает твоя невеста, иди, целуй ее.
Софа шла с мамой. Оказалось, мама не уволилась с предприятия, Валентина не забрала документы в школе. Они обещали все решить за месяц. За это время Валюша окончит школу, получит диплом. Им еще нужно продать дом в Белой Церкви. Мать предложила Максиму оставить деньги, которые захватила из дому, но он сказал, что пока хватает его заработной платы.
Мать и Валентина уехали, они даже не смогли приехать в день росписи молодых, как раз у девушки шли экзамены, мама не хотела ее оставлять одну. Поэтому торжество отметили вдвоем в своей квартире. Максим был на седьмом небе от радостных чувств, от того, что рядом такая милая симпатичная любимая девушка, а теперь его жена. Рада была и она. Но присутствовала и грусть, завтра она уезжает в Алма-Ату. Придется расстаться, не видеть друг друга около года.
IX
Максиму скучать было некогда, много времени занимала работа и учеба, он только перешел на третий курс заочного отделения механического факультета. Тут мама сообщила, что квартиру продали, самые необходимые вещи складывают, в новую квартиру придется покупать другую мебель.
В конце письма добавила, что вполне возможно приедет втроем. Максим ничего не понял. Кто-то из них собирается рожать? Но обе дамы, когда приезжали к нему, были стройными без выпуклостей на животе. Наверное, мама нашла себе кавалера. Что ж пора, столько лет жила одна. Чего же она толком не написала, кто такой третий. Все, я догадался! Завели себе собачку или кошечку, хотят захватить ее в Киев. Будет Валюше забота. Но может быть, у сестрички появился жених? Нет, глупая мысль, ей еще рано об этом думать, хотя девочка привлекательная.
Действительно, они приехали втроем: мама Тоня, Валентина, третьим был высокий крепкого сложения мужчина в погонах генерал-майора.
– Познакомься, – улыбнувшись, сказала мама, – это твой папа.
Максим онемел, механически пожал его руку, несознательно ответил на его объятья. Что за сказки ему рассказывают, какой еще папа? Он его не знал, и знать не хочет. Интересно, мама-то чего радуется, ведь, если это тот самый ее бывший муж, бросивший ее на произвол судьбы, то она должна пинками выгнать из дому, чтобы навсегда забыл дорогу сюда. Подумаешь, генерал выискался. Или мама хочет выйти замуж за этого человека, а он решил усыновить меня? От этой мысли самому стало настолько весело, едва не рассмеялся.
Беседа шла обычная: как дела, где работаешь, доволен или нет, чем Максим увлекается. Чем он может увлекаться? Работа да учеба все время занимают, иногда и покушать не успевает. Мама и Валентина пока накрывали стол, нарезали овощи, колбасу, все это привезли с собой, появилась и бутылка водки. Рюмашками Максим не обзавелся, было три граненых стакана и фарфоровая кружка. Налили понемножку в стаканы водку, в кружку немного вина для Вали, бутылка Кагора нашлась у Максима. Полковник встал, поднял тост за счастливую семью, что снова развеселило хозяина съемной квартиры. Глядя на него, у Вали на пол упала вилка. Ее поднял Максим и пошел на кухню сполоснуть ее, за ним двинулась девушка.
– Твоя подруга уехала навсегда? – поинтересовалась Валя.
– Надеюсь, вернется ко мне.
– Еще не поздно все изменить.
– Ты взрослая, умная девушка. Должна понять, что Софу я люблю, готов за ней куда угодно поехать.
Валя глубоко вздохнула. – Извини меня, больше не буду приставать к тебе с дурацкими вопросами. Спасибо за чистую вилку.
Начало вечереть, генерал-майор решил пойти ночевать в гостиницу, остальные решили его проводить. Максим хотел остаться, но папа попросил его пойти с ними, он хочет поговорить с сыном. Женщины вырвались немного вперед, скорее всего, знали о затее папы Максима.

– Я жил с твоей мамой довольно счастливо. Родился ты, я был очень рад, помогал Тоне заботиться о тебе. Но я был военный в звании капитана. Так как знал несколько иностранных языков, меня вызвали в Москву, сказали, что должен ехать в Китай, но перед этим пройти специальную подготовку, немного изучить их язык. Я к тому времени знал английский, французский и польский. Посоветовали разорвать отношения с семьей, так как ни жена, ни дети ничего не должны знать, чем я буду заниматься. Вот я и сказал твоей маме, моей жене, что у меня появилась другая женщина, я уезжаю с ней в Монголию, – чувствовалось, что Якову Черняхову трудно говорить, он иногда замолкал на пять-семь секунд и снова продолжал вспоминать.
– Мне это очень тяжело далось, но, даже если бы я хотел, бросить армию и не перебраться в Китай, окончилось печально не только для меня, но и для вас, это было бы равносильно самоубийству. 1927 год, Троцкий попадает в немилость, а я имел некоторые с ним отношения. Я об этом тебе говорю, как родному сыну, говорю с большим доверием, чтобы от тебя заслужить такое же. Прошу только, сразу о моей автобиографии забудь. Через год перебрался в Китай. Я там пробыл десять лет, затем меня направили в Испанию. Когда началась Великая Отечественная война, я вернулся в Москву. Приходилось бывать на разных фронтах.
Однажды приехал в госпиталь, туда только что привезли раненых с поля боя. Я походил возле них, спрашивал об их самочувствии. Заносят еще одного парня, он без сознания. Спросил фамилию, имя. Мне говорят: Максим Черняхов. Я был ошарашен, это же, скорее всего мой сын! Присмотрелся, больше на маму похож. Эх, жаль, что не удастся поговорить с этим парнем, с моим сыночком.
Ты знаешь, Максим, я всегда помнил вас и думал о вас. У меня за этот период были женщины, но в основном для того, чтобы раздобыть нужную информацию. Всякое было. Пришлось один раз месяц скрываться в подвале рядом с бомжами, так как меня искали, затем наняться матросом, чтобы перебраться в другую страну. Многое из моей той жизни под большим замком и сейчас, можно даже здесь оказаться на тюремных нарах.
– А я как раз пробыл несколько лет на них, там многому чему меня научили, – улыбка у Максима получилась кривой.
– Мне об этом мама рассказала. Сейчас я на заслуженной пенсии, рановато отдыхать, бездельничать, буду подыскивать работу по моим силам и знаниям. Мы уже подошли к гостинице, расскажем в другой раз больше. Да, с мамой решили жить вместе, но сегодня я оставлю ее в твоем распоряжении, в твоей квартире. Понимаю, тебе, сынок, нужно привыкнуть называть меня папой. Вон ты, какой взрослый, уже женат. Когда познакомишь меня с невесткой?
– Как только приедет. Всего хорошего, спокойной ночи.
– И тебе всего доброго.
Опять от Софии нет писем, то ли почта плохо работает, то ли затерялось письмо. Поверить, что его жена не пишет ему, Максим не мог. От двухкомнатной квартиры, которую ему выделил профсоюзный комитет завода, он отказался. Дело в том, что его отец выкупил большой участок на окраине города с домом в три комнаты со столовой. Сказал, что это жилье он дарит молодоженам и Валентине. Самому генерал-майору Якову Черняхову выделили трехкомнатную квартиру в центре города, его вещи уже отправили багажом из Москвы.
Максиму не терпелось сообщить об этом Софе. Он тут же отправил ей телеграмму, где сообщил, что у них теперь есть жилье. Как только приедет, займутся его оформлением. Около месяца ждал ответа, тем более, что и до его телеграммы долго не было писем.
Письмо пришло, оно в его руках, он радовался, как ребенок. Быстренько вскрыл конверт, стал читать. Читал и с каждой минутой его лицо серело. Он не верил написанному, перечитал его дважды.
«Милый, дорогой Максим. Прости меня. Но так вышло, что я в Алма-Ате замуж вышла. Все свершилось в считанные дни, сама не могу поверить, как меня завертело, закружило, что потеряла не только голову, но и стыд перед тобою. Наверное, я тебя недостаточно полюбила. Понимаю, нет мне оправданий, позор на мою голову. Когда в госпитале ты мне говорил о любви, я поверила тебе, решила, что ты и есть мой суженный. Даже вдали от тебя мечтала о нашей совместной жизни. Я не знаю, кто вмешался в нашу судьбу, бог, дьявол, мужчина, которого случайно встретила здесь, но это не важно. Понимаю, что нет мне прощения и все же это лучше, чем приехать к тебе и мысленно жить с другим человеком. Подумай и прости меня. Помни, если будешь нуждаться в помощи, я разобьюсь в лепешку, чтобы тебе помочь. Будь счастлив, мой замечательный друг! Я тебе пришлю заявление с просьбой о разводе. Прими мой искренний последний поцелуй».
«Она даже своего имени внизу не поставила. Это же бомба упала к моим ногам, граната взорвалась в моих руках, я обездвижен, обезножен. И что мне теперь делать? У меня сейчас сердце выскочит из груди, как пуля из автомата. Очень больно. Нет, напиваться не стану. Но чем снять боль, стресс? Нужно уйти из дому, пока мои не вернулись. Они меня увидят, забросают вопросами. А мне это надо?»
Максим пошел в город, побродил по улицам, возле кинотеатра увидел очередь, значит, идет хороший фильм. Посмотрел на афишу – «Кубанские казаки». Название ничего ему не говорило. Встал в очередь, взял билет, он даже не сказал билетерше, в каком ряду хочет сидеть. Как раз попалось хорошее место.
Кинокартина так очаровала его, что он забыл обо всем на свете. Какие прекрасные актеры, особенно Марина Ладынина, Лукьянов. А музыка и песни, одно очарование. Вышел из кинозала весь приподнятый. Немного вспотел, но это можно исправить, по пути полно тумб с газированной водой. Два стаканчика без сиропа выпил, утолил жажду, дышать стало легче.
Вернулся домой, увидел какие-то особенные, слишком внимательные лица. Валентина спросила, куда он ходил.
– В кино.
– Интересное? Мог бы и меня взять.
– Тебя же дома не было. Что вы на меня сегодня вытаращились? Вроде одет нормально, побрит, трезвый, голодный. Будете кормить или хотите что-то серьезное сообщить и боитесь? Вперед мама, давай Валюша.
Мать показала Максиму на стол, там лежала разложенное письмо, чуть в сторонке конверт. Боже, какой он остолоп, оставил послание Софы и убежал. Понятно, они его прочитали.
– Чего вы печальные такие? Я специально оставил его, чтобы вы прочитали. Ошиблись мы немного, ничего страшного не произошло. Нормальная ситуация с нормальными людьми. Софа в письме все объяснила, я ее понял. Пусть живет и плодится в Казахстане, а мы будем радоваться жизни здесь. Почему вы так поздно еще не спите? Ладно, вы как хотите, а я падаю от усталости. Спокойной вам ночи.
– Ты же голодный, сейчас тебя накормим.
– Мои милые, вы опоздали. У меня веки слипаются.
Заснул Максим сразу, как только лег в постель. Но ночью снились кошмары. София стояла над ним лежащим и смеялась: «Ты ничто и никто! Еще рассчитывал жить со мной. Я же тебе говорила, что не люблю тебя, но ты меня тогда не понимал. Получи подарочек: я замужем, я замужем! Но не с тобой! Не с тобой!»
Он проснулся весь мокрый от пота, открыл глаза. Перед ним в одной ночной сорочке стояла Валя, держала руку на его плече.
– Зачем ты пришла?
– Ты так кричал, что я прибежала к тебе, говорил непонятные слова. Поэтому начала тебя будить.
– Спасибо сестричка, иди спать, – Максим погладил ее по головке, как маленькую девочку, но она так сверкнула на него своими голубыми глазами, что он тут же убрал свою руку. Пожелала спокойной ночи и ушла в свою комнату.
Валентина легла, но была спокойна. Как ей хотелось умиротворить Максима, лечь рядом с ним и гладить, гладить. Может быть после письма Софии, он поймет, что она любит его, любит так, что другим и не снилось. Ей через год исполнится восемнадцать лет, но пока она согласна жить с ним без регистрации. «Заладил: сестричка, сестричка! Я тебе не сестричка, а любимая девушка, втемяшил бы это в свои мозги. Разбудил меня всю, теперь не засну».
На работе тоже заметили печальные глаза Максима. Спросили насчет свадьбы, ответил, что ее не будет, что любовь и дружба выдумка писателей. Он просит их, не мешать ему работать.
– Ты не прав, Максим, – мастер цеха Зиновий Михайловский не захотел оставить товарища в покое. – Я двадцать три года живу с женой, а все равно, как в первые дни женитьбы. Смотрю на нее и радуюсь, стараюсь чаще обнимать, целовать ее. Моя Шура за детьми присмотрит, меня накормит и все остальное, что нужно сделает. А ты говоришь, что нет любви.
– Не всем же попадаются такие жены, как твоя Шура.
– Найдешь ты свою настоящую половину, станет она тебе и женой, и другом. Дружба между людьми бывает, когда товарищ, жена всегда готовы придти на помощь тебе. Даже не только между людьми, но и между народами существует дружба.
– Ну, рассмешил! Ты веришь в эту галиматью? Представь: пришел к тебе китаец, турок, кто-то из народов Африки, Америки. Привезли нужное лекарство, помогли построить дом. Ты им благодарен, они твои друзья. Но это не значит, что китайцы, американцы, турки, венесуэльцы твои друзья. Все зависит ни от них, а от того, кто возглавляет правительство данного государства, насколько он желает дружить с нашей страной. Все остальное – лозунг! Ты прикинь это слово к нашей стране, и все станет на свои места.
Зиновий поправил фуражку на голове. – Любовь, не любовь, а работать нужно.
Пылкие речи не всегда способствуют улучшении жизни человека. Максима вызвали в Комитет государственной безопасности, начали расспрашивать о его словах, о дружбе народов.
– Зашел разговор о любви и дружбе. Я высказал мнение, что нередко эти понятия бывают липовыми.
– Вспомните, что вы сказали о дружбе народов в нашей стране.
– Противопоставил дружбу народов в Советском Союзе с другими странами, например США, Турция.
Максима отпустили, предупредив, чтобы был более точен в своих высказываниях, может плохо кончится. Он возвращался на работу и думал, кто мог доложить про беседу. Присутствовали в конторе цеха Зиновий Михайловский, Максим его хорошо знал, он не мог его выдать, нормировщик Андрей Ивашин, тот больше сидел в бумагах, особо не прислушиваясь к спору, третьей, самой внимательной слушательницей была Кристина Пушкарева. Значит, она и доложила в КГБ. Необходимо поговорить с ней, девушке еще нет двадцати лет, так вести себя не хорошо. Быть может, она не только обо мне сообщила? Сейчас же в сторонке проведу беседу.
– Кристина, меня вызвали в органы безопасности, сказали, что я ненадежный человек, рассуждаю неправильно о дружбе народов. Ты мне что-нибудь расскажешь?
– Максим Яковлевич, я туда ничего не доносила, верьте мне. Понравились ваши рассуждения, я по дружески поделилась о них с Сашей Ланковым. Ну не мог же он подложить мне и вам такую свинью. Простите меня, не думала о последствиях, теперь свой рот закрою на три замка.
– Друзей тоже нужно выбирать осторожно. Пока ничего страшного не случилось. Но о нашем разговоре не стоит говорить твоему Саше.
– Я вообще откажусь с ним разговаривать. Ябеда несчастный!
Заинтересовался, зачем Максима вызывали в КГБ Зиновий Михайловский. Он-то откуда знает, куда Максим уходил? Товарищ ответил, что парторг цеха контролер Ланков разнес эту весть среди работников.
– Хоть ему и двадцати пяти нет, а гадость так и прет из него, – Зиновий сплюнул на пол, потом туфлей растер слюну.

X
Максим видел, как Валентина привязалась к семье, постоянно помогала маме на кухне. Та ее останавливала, просила лучше больше внимания уделять школьным предметам, читать книги, а она сама с посудой справится.
– Мама Тоня, я все успею.
В этот раз все вместе поужинали. Мама заварила чайник, принесла торт к нему. Всем он понравился. Максим попросил добавки.
– Мама, ты меня всегда удивляла, но такой вкусный торт никогда не ел.
– Ты не по адресу обращаешься, благодари Валюшу, это она постаралась.
– Молодец сестричка!
– Я тебе никогда ничего больше печь не буду, пока не перестанешь называть меня сестричкой. У меня есть имя, если забыл, напомню – Валя.
– Договорились. Когда захочу, чтобы испекла что-нибудь вкусненькое, буду обращаться к тебе по имени. Валентина! Испеки мне пирог с маком. Но я ведь с первой минуты, как увидел тебя, маленькую несчастную, предложил быть тебе братом и ты согласилась. Чего от своих слов отказываешься?
– А то ты не знаешь! Мама, в кого твой сынок такой упертый? У него очень узкое зрение, я бы его отправила к психологу на лечение.
Антонина удивилась или сделала такой вид. – Из за зрения к психологу? Ты хотела сказать к окулисту.
– Я правильно выразилась: у него узкое кругозрение.

Максим в последний раз прошелся по цеху, можно было спокойно идти домой. Вторая смена приступила к работе, плановые задания выполнялись своевременно. Вскоре должны поступить новые усовершенствованные станки, на обучение рабочих уйдет неделя, две, зато потом будет проще справляться с возрастающим потоком изготовления продукции. Тут его и нашла секретарь директора, сказала, что его вызывает Вячеслав Адамович Гавриленко.
«Для чего ему я понадобился, – думал Максим, идя вместе с секретаршей. Поднялись на второй этаж заводоуправления. Она попросила его присесть, подождать, сама чуточку приоткрыла дверь кабинета, заглянула в щелочку. Приставила палец ко рту, мол, сиди тихо, там кто-то есть.
Минут через десять вышел главный инженер завода, двери за собой не закрыл, показал, чтобы Черняхов заходил к директору, по дороге пожали друг другу руки. Вячеслава Адамовича Максим хорошо знал. Когда он впервые пришел на работу, тот только возглавлял сборочный цех, но через год стал главным инженером, еще через два сменил бывшего директора, ушедшего на пенсию. Был очень простым в обычной обстановке и требовательным на работе.
– Заходи Максим Яковлевич, садись. Как у тебя дела? А дома все в порядке? Чего я тебя позвал, наш начальник производства пошел на повышение, предложили ему возглавить другое предприятие. Вот мы и подумали предложить тебе занять его место. Ты, по-моему, беспартийный? Нужно этот момент подправить. Скажу парторгу, чтобы не тянул с принятием тебя в члены КПСС. Завтра же напиши заявление и отдай сразу парторгу завода.
– Есть у меня дефект, Вячеслав Адамович, я несколько лет в тюрьме сидел.
– Да? Удивил меня. За что же тебя посадили? Если не секрет.
– Подрался в десятом классе с парнем из за девушки. У него нашлись заступники, у меня нет. Дали пять лет, но война сняла с меня три года отсидки. Я с товарищами попросились повоевать с немцами.
– Давно все минуло, все быльем заросло. Я прозондирую в горкоме партии такую ситуацию, а ты готовься к смене места работы. Я за тебя поручусь, знаю тебя много лет. уверен, что ты не был виноват.
Максим не поехал домой, а пошел пешком. По дороге думал, нужно ли ему повышение в должности, заодно повышение заработной платы. Ему придется думать не только о своем цехе, но и о сборочном, втором механическом, заботиться о поставке необходимых материалов, о качестве выпускаемой продукции и ее продаже. Да и в партию ему не хотелось, насмотрелся на комиссаров в штрафном батальоне.
Небо покрыли легкие облачка, временами прикрывая свет солнца. Ни грамма ветра, спокойно, тихо, природа как бы нашептывала: ни дрейфь, справишься ты и на этой должности. Вперед Максим.
По дороге домой, заглянул в продовольственный магазин, купил лимонные дольки, Валюш очень их любит. Порадовал и маму, рядом с магазином продавали карасей. Она их поджарит, объедение.
– Что-то дочка опаздывает, обычно приходит раньше минут на тридцать, – забеспокоилась мама Тоня
– Сама знаешь, разные школьные мероприятия, к подружке могла зайти.
– Единственный друг у нее ты.
– Это плохо, объясни ей, мама.
– Максим, ты не видишь, что она никого знать не хочет, всем сердцем стремится к тебе, а ты ее отталкиваешь. Вон она по ступенькам топает, сразу узнаю ее шаги. Валечка, что с тобой? Кто тебя обидел.
Девушка бросила у порога портфель и упала на плечи Тони. И мать и Максим едва успокоили ее. Когда он показал ей коробку с лимонными дольками, она обняла его и поцеловала в щеку.
– Рассказывай, что случилось.
Они немного подзабыли, что сегодня 23 февраля, День Советской армии. В классах школы прошли занятия на тему о победоносной борьбе с нацистами. Такой же урок проходил и в 10-м классе «А», где училась Валя. Все ученики вслед за молодой учительницей истории пели дифирамбы в честь доблестной Советской армии, восславляли героев. Валентина с места сказала, что нужно помнить, в том числе о том, сколько людей погибло в этой жуткой войне.
– Черняхова встань! – потребовала учительница. – Что ты такое говоришь? Мы сейчас вспоминаем подвиги советских воинов, а ты умоляешь победу нашей армии.
– Ваша армия разгромила дом, в которой жили мои родители и брат, они погибли от бомб советских летчиков.
– Валентина! Какой бред ты несешь? У тебя есть мама, брат, ты носишь их фамилию. После урока пойдешь со мной к завучу школы.
В учительской учительница сообщила завучу о неподобающем поведении ученицы Черняховой. Теперь они вдвоем набросились на нее, не дав и слова сказать ученице, та только сжимала губы, чтобы тут же не разреветься. Завуч потребовал, чтобы завтра в школу пришла ее мама.
Антонина вскипела: – Кто им позволил издеваться над девочкой, потерявшей в войну трех близких родных?! Завтра я им выдам этим беспардонным великим знахарям. Нужно будет, пойду в высшие инстанции. Успокойся моя девочка, что поделаешь, у нас часто односторонне смотрят на события истории.
Она надела на костюм медали «Партизану Великой Отечественной войны» и медаль «За победу над Германией» и пришла в учительскую на следующий день после окончания занятий в школе. Увидев ее медали, завуч извинилась, но сказала, что ее дочь не совсем хорошо вела себя на занятиях истории, почему и побеспокоили ее.
– В чем же она провинилась? Что сказала, что ее мама с папой и брат погибли при бомбардировке советскими летчиками ее дома, а она чудом уцелела? Ее подобрал мой сын, а я ее удочерила.
– Интересный случай! Но мы же об этом не знали, – завуч удивленно пожала плечами.
– Не знали потому, что не захотели выслушать ее. Я требую, чтобы учительница в классе извинилась перед ней. Вы нехорошо поступили, заставив Валентину плакать. Надеюсь, у вас нет претензий ни к ней, ни ко мне, ее приемной маме. Она мне потом расскажет о ваших дальнейших действиях. Всего хорошего.
Весь этот диалог внимательно слушал весь педагогический состав школы. Многие из учителей восхищались смелостью и решимостью Антонины Черняховой, некоторым не понравилось. Подумаешь партизанка, так что можно указывать им учителям? Мы не зря заканчивали советские Вузы, свое дело знаем.
Гордость гордостью, но извиняться учительнице истории пришлось. Она вызвала Валю к доске, сказала при всех, что была не права и просит у нее прощения. Добавила, что она рада, что Валентине удалось спастись.
О событии в школе Тоня рассказала Яше. Ее муж занимался чтением лекций на военную тему в различных организациях города, на предприятиях. Он был так рад, снова с ним любимая Тоня, старался уделять ей больше внимания, ведь она и сын остались на многие годы одни. Они часто ходили в кино, в театр, особенно нравилось смотреть приезжающие коллективы актеров. Не забывал о сыне и Валентине. Сегодня он похвалил жену за то, что она отстояла в школе честь девочки.
– Не девочки, а дочери. Ты не представляешь, какая она умная, добрая, заботливая. Я ее порой считаю подругой, могу доверить все свои мысли.
– Тоня, а почему Максим не женится на ней? Симпатичная, приятная в общении. Почему упускает такой момент?
– Она же десятиклассница, ей еще нет восемнадцати лет. Не волнуйся, мой сын все учел, уверена, они станут одной семьей. Я не представляю, чтобы Валентина ушла из нашей семьи. Она достойная пара моему сыночку.
– И как ее ты будешь называть. Невесткой?
– Так пусть ее другие называют, для меня навсегда останется Валечкой, доченькой. Ты глянь, какого я сына тебе вырастила, чудо. Его на днях утвердили начальником производства завода. Главное не это, он самый добрый, нежный умный, в то же время скромный человек. Думаю, Валя в этом тоже разобралась. Она замечательная, лучшей жены я моему самому дорогому любимому мальчику не желаю.
– Ничего себе мальчик, у него веса больше, чем у меня.
– Он навсегда в моей жизни останется маленьким сыночком, о котором необходимо беспокоится.
– Какая мама, таков и сынок, он весь в тебя.

Максим смотрел на приемную сестричку и только сейчас заметил, как она подросла, поумнела, стала красавицей. Если бы не возраст, он бы за ней поухаживал. О любви разговора не может быть. Он ее любит с первого дня, как увидел возле разбомбленного дома, но любит как сестру.
Он поднялся к себе в трехкомнатную квартиру, организовал ее получение его отец. Вернее они обменялись, на дачу переехали папа с мамой, им в город добираться было проще, так как Яков получил в подарок «Москвич». А квартиру, в которой Яков Черняхов жил с первых дней приезда в Киев, передал сыну с его сестричкой. Иногда родители наезжали к детям, если посещали концерт, могли остаться у них ночевать. Валентина наотрез отказалась уезжать от брата, сказала, что будет заботиться о его здоровье, готовить вкусную пищу.
В кухне увидел отца, который уминал шницель, позвал его присоединиться к нему. Максим показал, что ему надо умыться, прошел в зал. Там на диване сидели мама, Валя и незнакомая женщина, мирно беседовали. Он хотел пойти в ванную, но его остановила мать.
– Познакомься, хотя ты ее, наверное, помнишь.
Максим глянул на женщину, на лице явно можно было прочесть удивление.
– Наташа? Не верю своим глазам. Расскажи о себе, как поживаешь, сколько у тебя детей, короче все о своей жизни.
Он не видел, как глядела на него Валентина, как сверкали ее глаза. Наташа сообщила, что у нее второй муж, прежний оказался подонком как в жизни с ней, так и в годы войны. Он стал полицейским, после победы его засадили на десять лет, домой, слава богу, не вернулся. У нее с ним еще до войны родился сын. Наташа ничего не закончила кроме десятилетки, с сорок пятого года работает воспитательницей детского сада. Вторично вышла замуж, очень хороший мужчина. Но у них в городе нет работы по его специальности, Семен окончил машиностроительный техникум, но согласен работать у станка.
– Мы хотели бы переехать в Киев, мне сказали, что здесь в детский сад сразу смогу устроиться.
Максим и сейчас не заметил, что у Валентины стали совсем другие глаза, после того, как она узнала, что Наташа замужем. Взгляд ее стал доброжелательным.
– Переезжайте в Киев, постараюсь помочь твоему мужу найти работу, тем более, что он технарь.
Обеденный перерыв. Максим решил пойти в ресторан пообедать, обычно кушал он позже, но сегодня спешил на работу, не успел позавтракать. Шел по цеху, часть рабочих ушли в столовую, остальные перекусывали на ходу, играли в домино. Некоторые стояли рядом, наблюдая за игрой, ожидая своей очереди.
– Максим Яковлевич, – позвал его один их игроков. Он уступил свое место товарищу, сам подошел к начальнику цеха. Они знакомы были давно, в другой обстановке называл его просто Максом, но на рабочем месте нужно соблюдать субординацию. Они отошли в сторону.
– Мы с ребятами на выходные едем в лес с палатками. Разожжем костер, поджарим мяса, ну ты сам знаешь дальнейший ритуал, посидим на свежем воздухе, поболтаем. Приглашаю тебя.
– А как добираться будете?
– Среди нас будет шофер микроавтобуса, он договорился с начальством, позволят повезти нас на природу.
– Я согласен. Где встречаемся?
– На заводской проходной в шесть вечера.
– Если можно, я сестренку с собой возьму.
– Бери, места хватит.
Ехали ребята сорок минут. Место у них было облюбовано давно. Несколько раз с ними ездил и Максим, но Валя в первый раз. Палатки своей у него не было, один из туристов, который из-за болезни жены не мог присоединиться к ним, отдал ему свою палатку. Пока люди устанавливали временное жилье, Валя стояла и любовалась лесом. Высокие сосны и березы окружали их стоянку, немножко в стороне затесался дуб. Она возле него нашла гриб, но как он называется, не знала. Солнце вот-вот должно было скрыться за горизонтом. Ее даже не пустили собирать хворост. Запылал костер, набирая с каждой минутой силу. Появились на небе звезды. К ней подошел Максим.
– Найди-ка созвездие Большую Медведицу.
– Не знаю я никаких созвездий. А ты знаешь?
– Смотри туда, видишь группу звезд, образующих ковш?
– Да. Это Большая Медведица?
– Есть и малая. Ты от конца ручки Большой отмерь кусочков семь, что между звездочками первой. Нашла?
– Нет.
Максим обнял левой рукой за плечо Валю. – Там кончик Большой Медведицы, от нее вправо. Ну как?
– Нашла и звездочки, и тебя, – девушка схватила его руку и закружила его вокруг себя.
Тут их позвали к столу, которым оказались две скатерти, постеленные на землю. Максим достал из рюкзака колбасу, батон, помидоры и соленые огурцы, маминого посола, бутылку «Московской». К этому времени женщины успели приготовить на огне костра овечьи ребрышки, каждому досталось по куску мяса, еще и осталось. Зажарили и боровик, найденный Валей.
– Товарищ начальник, первый тост за тобой.
– Ребята, спасибо что пригласили, но здесь я не начальник, а отдыхающий. Так что слово организатору мероприятия.
– Тогда выпьем за здоровье, за хороший отдых, – чокнулись только с соседями, чтобы до всех добраться, нужно было встать и обогнуть весь круг. Вскоре, одновременно с едой в ход пошли анекдоты про Чапаева и Петьку, про тещу, вспомнили кое-что из репертуара Аркадия Райкина. Потом зазвучали песни о войне, о любви, многие из кинофильмов. Не забывали и наливать, Максим не отставал от других. Валя удовлетворилась четвертью стакана вина, от добавки отказывалась.
Уже давно стемнело, народ стал по одному, по паре расходиться. Огонь в костре сник, только головешки выдавали тепло. Но погода была и так не холодная. Еще, как только поставили их палатку, Валя расстелила в них два старых покрывала, сложив их одно на другое, заняли все пространство внутри их ночлега.
– Валюш, пойдем спать, – предложил Максим. – Ты с какой стороны ляжешь?
– Мне все равно.
– Ты первая ложишься.
Валя сняла с себя верхнюю кофту, почувствовало, что прохладно, накрылась ею. Вошел Максим, спортивный пиджак ему явно мешал, разделся, положил его под голову. Лег, оказался лицом к лицу к Валентине.
– Повернись головой к палатке, – попросил он ее.
– Сейчас! – Валя обняла Максима, ее губы прижались к его губам.
– Сестр…, – договорить он ничего не смог, она не позволила ему это сделать. Ему самому понравился ее поцелуй, он забыл, что только что хотел назвать ее сестричкой, сам крепко обнял ее. Они стали одним целым.
Проснулись почти одновременно. Как только Максим приподнялся, Валя тоже открыла глаза. Без слов он вышел из палатки. Часть отдыхающих еще спали, некоторые убежали к реке умываться, туда же ушел Максим. Когда все сели завтракать, Валя села рядом с Максимом, с удовольствием распотрошила вареное вкрутую яйцо, белый хлеб намазала сливочным маслом, расползавшимся от теплоты. Ему же ничего в горло не шло, он пил воду и вспоминал прошедшую ночь.
«Нехорошо получилось, ну была бы она на три, пять лет моложе меня, другое дело, а то на целых девять лет. Черт меня попутал, нужно было лечь на траве или поменяться с какой-либо парой местами. Теперь всю жизнь буду корить себя, ведь таким поступком могу испортить ее жизнь. Главное, исправить ничего нельзя».
Отдыхающие после завтрака разбрелись по лесу, кто искал грибы, кто просто любовался природой, кто решил поплавать в речке. Максим пошел с одной парой, оставив Валентину в лагере. Она нервничала, хотела найти его, да где там. Тоже пошла к воде, нашла укромное местечко, сняла кофточку, легла на песок заснула. Проснулась от криков, услышала, что зовут ее. поднялась, быстренько натянула свою кофточку и двинулась к биваку. Тут ее уже приметили, стали махать руками.
– Ты куда убежала? – набросился на девушку Максим.
– Я убежала? Ты меня оставил, куда-то смылся. Что мне оставалось делать?
– Извини меня, – Максим прижал ее к своим плечам.

Обычный поздний вечер. Максим и Валентина поужинали, прослушали последние известия по радио, она помыла посуду, он занялся читкой областной газеты. Девушка перебралась с кухни в зал, сложив руки, уселась на тот же диван.
– Чего ты уставилась на меня? Хочешь что-то сказать, скажи.
– Просто отдыхаю.
– Валюш скажи, почему ты с первого дня, как я тебя увидел, все время глаз с меня не сводишь?
– Куда смотреть надо, не в пустоту же.
– Что-то ты ходишь вокруг да около. Ты что любишь меня?
– С чего ты взял? Нет, конечно.
– А как насчет нашей женитьбы?
Валентина широко открыла глаза, неожиданно бросилась Максиму на шею.
– Когда?
– Через год, два, месяц… Когда ты хочешь?
– Завтра! Подадим заявление в Загс…
– Не получится, завтра воскресенье, выходной день. Да и не примут, восемнадцать лет тебе исполнится через два месяца.
– Через полтора. Это ты специально выбрал субботу, чтобы подразнить меня?
– Сказала, что меня не любишь, вот и дал тебе лишний денек на размышление.
– Ты же знаешь, что таких деньков у меня было почти восемь лет. Ты черт, ты хитрюга, ты балбес. Знаешь, что я давно тебя люблю, с каждым днем все больше, а тянул с предложением до сегодняшнего дня.
– Хотел, чтобы жена у меня была терпеливой, самостоятельной, чтобы душа у нее трепетала с каждым днем больше.
– Душа моя могла выскочить за пределы моего тела, не дождавшись от тебя нужных слов. Она могла наделать много бед, а ты все молчал. Ты и теперь ничего мне толком не сказал.
– Милая, любимая моя Валюш, я давно к тебе не равнодушен, но…
– Я была не самостоятельная, не терпеливая, горькое дитя?
– В какой-то мере да. Ты только несколько дней назад поступила в институт, значит, стала взрослой, у тебя хватило терпения не схватить меня за горло и вырвать признание в любви. Я тебя люблю, давно очень люблю, но меня останавливала разница в наших годах, целых восемь лет. И ты, и я прекрасно знаем, что с твоим умом, прекрасной внешностью, можешь найти себе в мужья сверстника.
– Ты прав, могу, но не хочу ни сейчас, ни в дальнейшей моей жизни мне никто не нужен, кроме тебя. Никто тебя не заменит. Я сегодня счастлива, готова кричать на всю улицу, что люблю тебя. Такого со мной еще не было. Максим, подыми меня и неси, куда захочешь. Я твоя!
Он поднял ее, вспомнил, как нес ее в Гомеле, маленькую, всю в слезах, старался успокоить. Она и сейчас не была тяжелой. Так и осталась худощавой, но с крепким характером.
– Выбросить тебя сейчас в окошко, оно как раз открыто? Или есть другие предложения?
– В спальню безопасней/
Не рада быть моей сестрой? Ладно, снимаю с себя полномочия брата. Как же мне повезло с тобой!
Раннее утро. Еще было темно, за окном первый снежок плавно опускался на землю. Валентина тихонечко сопела носиком, а Максим любовался ею. Жизнь преподнесла ему прекрасный подарок, эту милую, упрямую девушку, в тоже время, добрую, умную, готовую ждать его долгие годы. Он поможет ей получить высшее образование. Пусть сегодня Валюш и мама подберут свадебное платье, она будет его невестой и его принцессой.

Viktor Rishnyak

Давид Фардман. Волонтер организации людей с ограниченными возможностями в Хайфе.

Статья размещена с помощью волонтёра сайта. Общественные интересы волонтера : культура, искусство, борьба за социальные права людей с ограниченными возможностями.

Волонтер сайта не несет  ответственность за мнения изложенные в статье. Статья написана не волонтером.