СЕРГЕЙ ПРЫГАНОВ: СУДЬБА РАБА

Владимира Дмитриевича Бабкина я встретил в Чечне ровно десять лет назад – в марте 2000 года. Его одиссея была до обыденности проста и, может быть, от этой простоты по-особому ужасна. Похи­тив Бабкина, бандиты всего за 150 долларов США продали его… в рабство на одном из невольничьих рынках «Ичкерии». И только после двух с половиной лет пребывания на чужбине Бабкина освободили российские военнослужащие.

…В девяносто третьем Владимир Бабкин потерял постоян­ную работу в родном городе (Краснодарский край): что делать — экономический кризис. К тому времени он уже был разведен, жил вместе с сыном у старика-отца, втроем перебивались на крохотную пенсию Бабкина-старшего. Как всегда из-за нехватки денег в семье начался разлад.

— Не стыдно здоровенному лбу, — корил отец, — на шее у старика сидеть? Работу искать надо!

Владимир искал. Сначала на крупных предприятиях, затем в частном бизнесе – только все безуспешно. Стал подрабатывать «шабашкой» — кому стены оштукатурит, кому потолок побелит.… Вскоре кустаря-одиночку пригласили в бригаду «шабашников» — строителей. Ходили те по окрестным городам и станицам и возводили крепким хозяевам дома «под ключ», благо заказов, особенно от «новых русских», хватало с избытком.

Однажды Владимиру и его товарищам предложили «пошабашить» в Ищере – за новый дом, что предстояло сложить из итальянского кирпича, хозяин обещал круглую сумму «зеленых».

Подвели строителей нетвердые познания в географии.

— Знал бы, где упасть, – соломку бы подстелил, — невесело шутил Бабкин. – Это потом уже выяснилось, что хотя станица Ищерская и зовется чисто по-русски, только это уже не Ставропольский край, а «Ичкерия», «свободное шариатское государство».

… Как-то прямо среди белого дня к стройке подъехали два «жигуленка». Из них вышли вооруженные люди.

— Спокойно, дяденьки, без фокусов, — с характерным гортанным выговором произнес самый юный из них, передергивая затвор автомата. – Хотите жить – залезайте в машины, да поживее…

— Первым делом, — вспоминал Владимир, — у нас отобрали паспорта. Затем каждому из строителей связали руки и завязали глаза, чтоб не сориентировались, куда нас везут. Впрочем, по тому, как натужно ревел двигатель «жигуленка», сразу стало ясно: дорога вела вверх, в горы…

Так еще вчера свободный человек, Бабкин оказался в роли раба. Сначала за Химоем, в маленьком ауле Цуси, затем под Шароем, у хозяйки, которую звали Фатима.

Сорокалетняя женщина жила вместе с престарелым отцом. А хозяйство имели – не одним сильным мужским рукам нашлась бы в нем работа. Судите сами – овечье стадо более ста голов, семь бы­ков, восемнадцать коров, четырнадцать телят.

Каждое трудовое утро начиналось у Владимира с рассветом. В его обязанности входило напилить и наколоть дрова, натаскать воды, чтобы на целый день хватило. После завтрака выгонял овец на пастбище.

— Кормили, — сетовал Бабкин, — плохо. Утром давали стакан чая или молока. В обед — чашечку супа, в котором изредка попадались две-три картошины или что-то еще из овощей. Вечером — снова чай или молоко. Хозяйка при этом постоянно ворчала, мол, слишком много хлеба ел, лепешек не наготовишься.

Часов до трех русский раб пас овец, затем пригонял их по­ближе к дому. Снова поднимался в горы: искал быков, коров и те­лят.

Когда скотина была в хлеву, уже темнело. И сам Владимир располагался на ночлег здесь же, с «братьями меньшими».

— Так и прожил два с половиной года бок о бок со скотиной, — судорожно затягивался «Примой» Бабкин. — Честно говоря, за это время ни разу горячей воды не видел, ни разу не брился. Летом хоть в речке помоешься, носки да бельишко постираешь, наденешь на себя мокрое – солнце высушит. А зимой как? Только и радости однажды было: как-то под Новый год дед-чеченец расчувствовался и поднес стопку спирта. Поверите, куска сахара два года не видел. Знаете, о чем мечтаю? – делился тогда Бабкин. — Вот приеду домой, накуплю конфет, полежу в горячей ванне, а затем – чайку, сладкого до приторности…

Доставалось ли Владимиру от хозяев «на орехи»?

— В прямом смысле бить не били, — признался тот.­ – Хотя окриков и тумаков хватало с лихвой. Особенно изгалялись племянники, когда наезжали в аул в гости из города. Носили они военную форму. На меня смотрели с ненавистью, при случае не стеснялись давать волю кулакам. Обычно защищал от них старик. «Вы что, живодеры, — кричал по-ихнему (а я уже по-чеченски чуть-чуть понимал), — над скотиной глумитесь? Не дай Аллах, сломаете ему что-нибудь, кто работать будет?».

Тогда меня оставляли в покое.

Бабкин считал, что в этом смысле ему с хозяевами просто повезло. Потому что насмотрелся и наслушался от таких же, как он, рабов, предостаточно различных историй о нравах их чеченских господ. И на цепь хозяева особо строптивых сажали, и били их чем ни попадя, и, бывало, забивали до смерти. Ответственности за это никто не нес.

По словам Владимира, только в окрестностях Шароя лично он знал семь рабов. Все они по национальности были русскими. Даже одну молодую женщину семья чеченцев держала в прислугах. Звали ее Ириной.

Мужчины, конечно, по-особому сочувствовали женщине, вынужденной разделять их участь. Правда, до поры до времени: выяснилось, что раньше та была снайпером, воевала против федералов в одном из бандформирований. Сепаратисты обе­щали огромные суммы денег за каждого убитого российского со­дата. Ирина старалась вовсю. Но когда были подписаны хасавюртовские соглашения, русская снайперша стала не нужна боевикам. Вот и расплатились с ней тем, что… продали в рабство.

Неужели Бабкин ни разу не пытался попробовать уйти от чеченских хозяев?

— От первого хозяина ушел, — рассказал Владимир. — Думалось, удачно, даже через гору перебрался. Только оказался не на свободе, а у Фатимы.

Потому как убежать из горной Чечни человеку неместному практически невозможно было. Если бы кто-то помог, вывез, скажем, в багажнике автомобиля. А так… Днем, пока спустится чужак в ущелье, – его уже кто-то из чеченцев заметит, внизу перехватят. Ночью до первого дома русский дойдет, собаки залают – пиши пропало.

И потом, засветло, конечно, по горам без опаски ходить можно, в темноте же жди нападения волка, а то и медведя. Звери порой даже к дому близко подбирались, запах людей их не отпугивал.

Пытался я и второй раз уйти – поймали, избили и предупредили: «Живи пока. В следующий раз глотку перережем, сбросим в ущелье. Там до утра волки и костей не оставят».

— Словом, — подвел он тогда итог, — без посторонней помощи из гор не выбраться. Поймают — либо хозяину вернут, либо другому пере­дадут. Только хрен редьки, как известно, не слаще. А еще хозяева постоянно интересовались у невольников, где его родственники проживают. И чтобы выкуп запросить, и чтобы в случае, если кому-то удастся убежать, вернуть свою собствен­ность обратно. Чеченская диаспора ведь по всей России расселена. Мне на невольничьем рынке товарищи по несчастью сразу посоветовали, мол, будут хозяева о родных и близких спрашивать – лучше ври, если домашним неприятностей доставить не хочешь.

Как же удалось Владимиру Бабкину вырваться из чеченского рабства?

В километре от аула, в самом Шарое, к тому времени уже два месяца стоял российский десантный батальон. Тем не менее, у Вла­димира не было возможности бежать, ведь для этого следовало подняться по склону горы, где постоянно дежурили местные жители. Когда в ауле производилась зачистка, хозяйка заблаговременно отправляла раба на другую сторону склона пасти скот. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Однажды на плече у муж­чины образовался большой фурункул, поднялась температура. Руку пришлось перевязать.

— Я говорю Фатиме, — дымил сигаретой Бабкин, — мол, не то что работать — ни спать, ни ходить не могу. Поднимись к военным, попроси бинтов, мази какой-нибудь.

Чтобы не потерять хорошего работника, хозяйка обратилась за помощью к медику батальона.

Старший лейтенант Тимур и медсестра Зарина, фамилий которых Бабкин не запомнил, первым делом спросили Владимира, по доброй ли воле находится тот в ауле.

Хозяйка стояла рядом. При ней он не осмелился сказать правду, лишь кивнул.

— Нравится работать? – не успокаивались медики.

— Еще как, — отвечал Владимир. — Даже скотина своя есть.

Фатима была несказанно рада таким словам раба.

О том, что произошло дальше, сам Владимир Бабкин рассказывал так:

— Когда мы остались втроем, я торопливо зашептал: «Ребята, не могу вырваться, не знаю, как уйти. За мной все время следят, помогите».

Офицер:

— Поднимайтесь в батальон, поможем.

— Завтра попробую.

— Утром будет поздно, мы передислоцируемся в Кюри.

— А вы скажите хозяйке, — попросил, — что ближе к вечеру, часа в четыре, мне нужно к вам обязательно подняться, мол, вырежете фурункул, укол сделаете, перевязку.

…Фатима не возражала — была уверена, что в горах я никуда от нее не денусь.

И вот иду вверх. Каждое мое движение отслеживали двое чеченцев. Слава Богу, навстречу зачем-то спускался вооруженный солдат. Я попросил проводить меня в расположение батальона. Тот сразу все понял, согласился.

Ночь провел в штабе батальона. Спать не спал, все боялся, что придут за мной чеченцы, силой вернут Фатиме. На следующее утро отправили машиной в Кюри.

… В Ханкале, под Грозным, земляки-военнослужащие собрали для Владимира немного денег, сотрудники милиции выдали ему необходимые документы и отправили домой.