ЛЕРА ГЕЛЬФАНД: АНГЕЛЫ И ДЕМОНЫ…

Воспоминания девятиклассницы.

Я училась  в последнем русском классе в  моём городе на Западной Украине. Украинские националисты в ГОРОНО ежегодно намеривалось расформировать нас, но стараниями нашей классной руководительницы и, конечно, благодаря гневным петициям родителей, класс выживал снова и снова. Ещё в 6-ом жертвой нововведений пал класс «Ж» – у них начали преподавать исключительно на украинском языке. Мы с распростёртыми объятиями приняли беженцев из «Ж», которые не сумели променять великий и могучий на соловьиный и калиновый. К 8-ому классу мы играли роль убежища для всех подростков с просторов бывшего Союза, которых каким-то чудом занесло в наш славный город.

Класс «Д», наш класс, начал расти. «Приплыв населения», как выражалась наша классная Инна Ивановна, учительница русского языка и литературы, был налицо. Это не мешало школе ставить на нас разнообразные эксперименты: забирать часы зарубежной литературы, давать контрольные по математике на украинском, заставлять заниматься по украинским учебникам… Не говоря уж о том, что от положенных 6 часов «родного» языка и литературы никого, даже тех кто вчера приехали из Москвы, не освобождали.

Я, Лика, была отличницей в классе, «пай девочкой» с прилагающимися к этому хорошими оценками, любовью учителей, завистью одноклассников и неосознанными комплексами. К тому же я была единственной в классе еврейкой, что с моей фамилией скрыть было невозможно. В классе «Ж» учились ещё двое: девочка и мальчик. К сожалению, они не откололись в 6-ом. Возможно, их присутствие сдерживало бы глупые, но столь обидные, антисемитские выпады в мой адрес. Конечно, моё еврейство было лишь поводом, а настоящей причиной – здоровая конкуренция. Я могла стерпеть «заучку» и «зануду», но стоило прозвучать слову «еврейка» или ещё хуже «жидовка», короткий фитилёк догорал в момент и, презрев слабость моих девичьих ручек, я бросалась на обидчика с кулаками. Почти всегда это были мальчишки. То ли такта у них было меньше, то ли конкуренция у сильного пола воспринималась острее. Меня не радовали ни растерянности на их лицах, ни крики боли, когда мои кулаки попадали в цель. Самые близкие подруги не открывали рта, никто не заступался за меня, и поэтому подобные сцены повторялись раз за разом.

Аня, девочка  из «Ж»-класса была моей подружкой, и как-то раз я заговорила с ней на эту тему. Она сказала, что у них такого не бывает: она не отличница, тише воды ниже травы, а Слава, мальчик-еврей, его боятся и уважают. Я недолго раздумывала, почему же меня не боятся (или не уважают?), а вместо этого начала фантазировать о том, как бы Слава защищал меня, будь он в нашем классе. Хотя зачем же быть для этого в «Д»? Ведь в основном стычки происходят на переменках в коридоре, когда оба класса ютятся на подоконниках, сплетничая и поедая бутерброды. Моя романтическая натура рисовала сцены, в которых Слава вылетает из дальнего угла коридора, подбегает к моему обидчику, хватает его за ворот рубашки и, гневно сверкая глазами, шепчет:

— Только посмей снова назвать ТАК Лику – будешь иметь дело со мною!

Ах, это было бы мило, но видно Слава всегда оказывался в неправильном коридоре. Вскоре, поближе познакомившись с этим юношей, я поняла, что подобные рыцарские поступки не для него. Возможностей пообщаться у нас было предостаточно: организации экскурсий, КВН, поэтических вечеров, собрания старост и олимпиады – любое сборище отличников-хорошистов. Мы оба оказывались там. Слава всегда встречал меня приветливой улыбкой, от которой млело моё сердце, но потом почти не разговаривал и, кажется, стеснялся моего к нему внимания. Он был очень умным, добрым и правильным мальчиком. Даже внешне: стройной худощавой фигуркой и светлыми глазами, он напоминал ангелочка. Он не полез бы в драку, как я, он пленил бы всех своим интеллектом и очарованием. Вызвал бы безграничное уважение. Возможно, именно так это и работало в «Ж» классе?..

Мне казалось, что Слава мог бы понять и поддержать меня во всем, научить мудрости жизни. Я думала… Хотя нет, мыслями это не назовёшь. Вовсе не мозг обрабатывал информацию, поступающую из-за надетых мною «розовых стёкол». Я просыпалась и засыпала с мыслями о нём, при подружках называла его исключительно по фамилии, так как одно имя «Слава» вызывало бурю эмоций и приток крови к щекам. Но восхитительные бабочки в животе постоянно мешали мне завести с ним более глубокий разговор чем «А сколько ты получил по физике?». Вот так, в воздыханиях и сентиментальных мечтах прошёл весь 8-ой класс.

…Лето пронеслось молниеносно, оставив позади даже не горький, а безвкусный, опыт первого поцелуя с абсолютно безразличным мальчишкой из санатория. Разнообразные впечатления и соображения на эту тему появились у всех моих одноклассниц, и мы наперебой делились ими, греясь на солнышке после линейки. Затем был классный час. Инна Ивановна поздравила нас с очередной выигранной битвой за выживание, пожелала более плодотворно провести новый учебный год, так как он может стать последним для «русского класса». Потом она представила нам двух новеньких. Первый, Василий, был тихим мальчиком из России, который замечательно вписывался в наш мужской контингент. Второй, Назар, вообще ни в какие рамки не вписывался. Он приехал из Литвы и то ли их там не тем кормили, то ли Чернобыль был очень далеко, но такой яркой внешности и мощного телосложения не наблюдалось во всей нашей школе. Стоило парню открыть рот, как до нас дошло, что и голова у него работает по-другому. Его не интересовали подростковые сериалы, походы по дискотекам и пиво в парке на лавочке. К огромному разочарованию Инны Ивановны, не волновала его и учёба. Да, «Д» класс приобрел очередного двоечника и лентяя, но в отличие от наших тщательно изученных «особей», немногословность и высокий лоб Назара давали хрупкую надежду на то, что ещё не всё потеряно.

Было в  нашем классе дружное ядро, всегда готовое подать руку помощи новоприбывшим. Я с гордостью относила к нему и себя. Родившись в городе и проучившись в школе с 1-ого класса, я не могла пожаловаться на не знание украинского языка.

В тот день моя подруга почему-то не пришла на занятия и на уроке «Укр. Яз.» я сидела за партой одна. Вася, до сих пор липнущий к Назару, решил подсесть к кому-то из наших мальчишек, чтоб следить за уроком. Назар прошествовал по классу и, заняв место на задней парте, начал малевать на листе бумаги. Олэна Стэпанивна (как её требовалось называть), учительница украинского языка, которую мы все не переносили, обратилась к нему на чистом русском и с недовольной миной на лице.

— Мы не  на уроке рисования. Сядь к кому-нибудь, кто сможет тебе переводить. В конце года тебе, как и всем остальным, придётся сдавать экзамен, — и заметив безразличный взгляд новенького, решила подсобить:

— Сядь с  Лыкою.

Именно из-за её манеры произносить «Лика» с издёвкой и подчеркнутым украинским выговором, до сегодняшнего дня я не люблю своё имя. Я была бы и не прочь переводить парню, но когда это снизошло как приказ от неё, на меня напала апатия. Неприветливость Назара тоже мало помогла, и мы весь урок просидели, не проронив ни слова, не взглянув друг на друга и не шелохнувшись.

— Если будешь  переводить, то это будет ей  мешать, — произнёс Назар на втором уроке.

Я взглянула  на него. Довольная ухмылка, чертовские искорки в карих глазах. А почему бы и нет? Ведь есть резон в его  словах. Я принялась рьяно пояснять ему каждое из изучаемых правил и смысл каждого прочитанного предложения. Поймав несколько раздосадованных взглядов «обожаемой училки» и, сделав вид, что пытаюсь понизить громкость голоса, я вскоре перегнала её и дошла до конца материала на этот урок.

— Так что  ты там рисуешь? – спросила я.

На первый взгляд ничего хорошего в нашем новеньком не было. Но в нём было столько всего необычного, меня тянуло к нему как магнитом! Он слушал «тяжелый рок» и «метал», и голова его была забита громкими фразами про смерть, жестокость и растление человеческой души. Это же он и изображал на своих рисунках: изуродованные скелеты, странные иероглифы, ритуальные кинжалы, огонь, камни, свет и тьма – всё это крайне гармонично и до мельчащих подробностей прорисовывал его карандаш. Девчонки говорили, что он закончит наркотиками или в сумасшедшем доме, мальчишки сторонились его. А я, «тепличная» девочка, взращенная на «попсе», могла часами с открытым ртом слушать трёп в стиле Айрон Мейден, и никогда по-настоящему не вникать в его странности. Ведь под всей этой «черной мишурой» Назар был весёлым, находчивым, совсем не глупым и тоже умел выслушать меня.

…Зимой учителя организовывали очередной вечер поэзии, очередной конкурс между Пушкиным и Шевченко, Есениным и Лесей Украинкой. Победившая сторона, то есть та, которая производила лучшее впечатление на директора, получала дополнительный час в неделю на преподавание. Поскольку литературные корифеи своё дело уже сделали, теперь исход дуэли зависел лишь от нас, от чтецов.

Всех тех, кто хоть мало-мальски умели декламировать стихотворения, загнали в актовый зал на репетицию. Из меня принудительно сделали двойного агента: заставили читать и Пушкина и Шевченко.

Прочитав  от души «Чудное мгновенье», я сошла со сцены и, заметив сияющее лицо Инны Ивановны, окончательно приняла решение саботировать отрывок Шевченковской «Катерины». Пока я строила планы изощрённой мести Олэне Стэпанивне, на сцену поднялся Слава из «Ж» класса. Я обомлела, уже по рефлексу, и с колотящим в рёбра сердцем внимала каждому его слову. Надо отдать должное, читал он хорошо, хотя и вряд ли сочувствовал бедным крестьянам, которых угнетали жестокие паны и обирали алчные евреи.

— Так это  по нему ты сохнешь?.. – услышала  я у самого уха.

Я оторвалась от Славы и раздраженно уставилась на Назара. Отвечать я не собиралась. Если уж он застал меня в минуту лицезрения моего идеала, так пусть хоть не задаёт глупые вопросы! Парень же неожиданно перестал ухмыляться и смущенно опустил глаза.

— Меня Инна Ивановна силой приволокла, — взъерошив пальцами свою непослушную шевелюру, пробормотал он. – Хочет, чтоб я читал…

— Ты?! – высокомерно переспросила я, но тут же пожалев о вырвавшейся интонации, добавила, — Ну читай…

Когда Слава возвращался на своё место, он вопросительно взглянул на меня. «Молодец», — одними губами ответила я, улыбнулась и почувствовала, что снова краснею. Назар поднялся со стула и, хотя сейчас явно была не его очередь, взбежал по ступенькам на сцену и схватил микрофон.

— Может всё-таки  Арию процитировать? – подтрунивая  над нашей классной, спросил он.

— В другой  раз. Сегодня Пушкина, будь добр, — холоднокровно отрезала Инна Ивановна.

Вот уж чего я не ожидала: он читал «Мадонну». Тот, который обычно распылялся о преисподней, дьяволе и вечных муках, вдруг с таким чувством, с таким вдохновением говорил о прекрасном, божественном, кротком.

…Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,

чистейшей прелести чистейший образец…

Не думаю, что Александр Сергеевич вкладывал романтический смысл в эти слова. А вот моя фантазия вплела трепет и страсть в его голос, да так, что от этих строк меня пробила дрожь…

Назар спрыгнул со сцены и, пройдя мимо, уселся несколько рядов позади меня. Зал безмолвствовал, только Инна Ивановна ликовала в сторонке.

Выступили ещё  несколько ребят. Настал черёд «Катерины», Т.С.Шевченко. Меня заставили нахлобучить на себя «вышиванку» (народную вышитую рубашку), что вместе с джинсами и тяжелыми зимними ботинками смотрелось довольно смешно. Тема обманутой и брошенной девушки была чужда мне, но текст я понимала и играть умела. Кажется, в конце концов, я не испортила стихотворение. Кажется, я и не пыталась.

— Вот так  в Шевченковское время одевались евреи… — произнёс тихий подлый голосок. Я оглянулась: это был Игорь, мой одноклассник, который чаще всего позволял себе подобные замечания. Но на этот раз пуля даже не задела меня.

— Да пошел  ты… — Бросила я, всем видом давая понять, что мне нет до него дела.

— Ну да, в Шевченковское время вас называли «жидами».

Я резко остановилась. Перед глазами потемнело, руки сжались  в кулаки. Вроде, никто не обращает на нас внимания, но обратят, если я стукну его хорошенько. Слава здесь, он заступится за меня. Скандал на глазах у всей школы. Зачем ему это? Зачем это мне? Короткое мгновение внутри меня происходила жестокая битва, но здравый рассудок победил: схватив свой рюкзак и глотая слёзы ярости, я поспешно покинула зал.

В коридоре было тихо, шло время уроков. Я завернула за угол и припала пылающим лбом к первому попавшемуся заледенелому окну. Стало легче.

Вдруг позади себя я услышала, как хлопнула дверь актового зала.

— Я… пошутил… Оставь меня в покое… — раздался, запинающийся от страха, голос.

Я осторожно  выглянула из-за угла. Посреди коридора, спиной ко мне возвышался Назар, перед ним переминаясь с ноги на ногу, стоял Игорь. Если учитывать, что первый второго был на две головы выше и вдвое шире в плечах, возникало определённое опасение за здоровье Игоря.

— Ты — полное  ничтожество. Ты ведь не понимаешь!?.. Ваш класс ненавистен всей школе, вы и так сборище изгоев, а ты создаешь врагов из своих же друзей.

— А что?  А тебе, вообще, какое дело? Что тебе до нее?

— Люди, с грязью  вместо мозгов, как у тебя, сначала шутят, а потом убивают. Но в твоём случае, я постараюсь уничтожить это на корню! Пусть ещё раз я услышу подобные шуточки…

Он даже не замахивался, совсем не двигался. Игорь вдруг ойкнул и стремглав бросился обратно в зал.

Назар продолжал стоять, качая головой, посреди холодного коридора. Я вышла из-за угла и направилась к нему.

— Ты не  должна была этого слышать…

Я не находила слов, а только благодарно улыбалась.

— Жалкий трус. Никто не мог раньше поставить  его на место? Твой Слава, тоже мне герой… Он же еврей, а промолчал. Да-да, он слышал, я уверен. Все слышали. Игорь ещё от Инны Ивановны по голове получит. Но ты не беспокойся…

Назар бормотал что-то ещё, на него неожиданно напала непонятная разговорчивость.

— Классная  была «Мадонна», – прервала я его.

Парень просиял.

Какое-то время  мы встречались с Назаром, в тайне от класса. С ним было легко и весело, он рисовал для меня целые плакаты с черепами и прочей атрибутикой. Но иногда пугал. Особенно страшно было с ним целоваться: почему-то он оказался очень грубым… Роман между отличницей и двоечником ничем хорошим закончиться не мог. Мы поссорились, и его тоже мне пришлось колотить на переменках. Зато Игорь и братия больше не открывали ртов.

Через год  я уехала в Израиль на программе «Наале». Назар даже не попрощался со мною. Со Славой мы общались в течение нескольких лет…

Приезжая  в свой город, я узнаю через подруг как у них дела, но встреч никогда не ищу.

А стоит ли?

То было детство…

А теперь у меня другие ангелы и демоны.