ЯКОВ ХОДОРКОВСКИЙ: АХ,ОДЕССА!

Мы с Костей приехали в Одессу в середине сентября. Погода была фантастическая. Тепло, но не жарко. Все утопает в зелени. А море … Нет слов.

Приехали, правда, не отдыхать, а производить послепоходовый ремонт приборов, установленных на огромном теплоходе «Юрий Гагарин», который только что пришел из морей и стоял у стенки одесского порта. Его было видно издалека из-за огромных параболических антенн, установленных на палубе. «Юрий Гагарин» относился к отряду судов, осуществляющих связь с космическими кораблями и спутниками, для чего и служили эти огромные антенны. Навигационный комплекс там стоял электроприборовский, поэтому наши коллеги тоже бороздили моря и океаны. А теперь, после очередного похода, они уехали на побывку домой, в Питер, а им на смену прислали бригаду для проверки и ремонта техники. В состав этой бригады вошли и мы. Было здорово, что теплоход стоял не на рейде, а прямо в порту, да еще почти что сразу под знаменитой Потемкинской лестницей. Поэтому после трудов праведных мы переодевались и шли в Город. Пишу это слово с большой буквы, потому что это не просто город, это Одесса. Она и будет главной героиней моего рассказа, а вовсе не работа, которая была на этот раз не сложнее и не проще, чем в других командировках. Перед поездкой я опасался, что города Бени Крика и Леонида Утесова давно уже нет. Но, слава богу, оказался не прав. Одесса заговорила сразу и не умолкала до самого нашего отъезда.

Когда мы первый раз вышли в город, мне вспомнился рассказ одного коллеги о том, что знакомство с новыми местами он всегда начинает с экскурсионного бюро, где берет обзорную экскурсию. После этого можно уже самому ориентироваться и выбирать маршруты по своему желанию. Мне этот опыт показался полезным, и я обратился к проходящей мимо бабушке с просьбой подсказать нам, где находится экскурсионное бюро.

Прежде всего надо отметить, что она несла ведро! молока. Уже интересно. Бабушка, похоже, обрадовалась возможности отдохнуть и пообщаться. Она поставила ведро на тротуар и, уперев «руки в боки», спросила , что мы вообще хотим увидеть. На нашу повторную просьбу про экскурсионное бюро она сказала, что сроду о таком не слыхала, и чтобы мы не дурили ей голову, а шли до угла, садились на трамвай и ехали себе в город. И все там будет.

Так мы и сделали. В трамвае Одесса снова сказала нам « здрасьте». Платить нужно было талончиками по три копейки, которых, конечно, у нас не было. Народу в вагоне было много , и через людей, стоящих рядом, мы передали рубль водителю, как всю жизнь делали в аналогичных случаях дома, в Питере. Но здесь — это тебе не там, не в той пивной. После долгого ожидания мы получили два талончика без всякой сдачи. Этим нам как-бы объяснили, что мы, во-первых, идиоты (к местной речи ближе «идиет»), но что нас все-таки, по той же причине, жалко, поэтому «нате вам два талончика, не позорьтесь». Мы поняли.

Доехали до центра и после прекрасного вопроса стоящей за нами женщины «мужчины, вы сходите?», вышли из трамвая. За все пребывание в Одессе ни разу не слышал слов «гражданин» или «товарищ». Есть «мужчина» и есть «женщина», по-моему это здорово.

Бабушка оказалась права. Мы, действительно, все увидели. И прекрасную Набережную, и Оперный театр, и Дюка, конечно. Однако рассказывать об этом я не буду, потому что об Одессе писали такие мастера, о которых можно говорить только с придыханием. Я же только хочу передать читателю чудесный колорит живой Одессы, который меня очаровал. А колорит делают люди.

В то время писком моды на женскую обувь была «платформа», то есть туфли на очень толстой подошве и каблуке, и дамы на платформе выглядели, как греческие жрицы на котурнах. Моя молодая жена тоже хотела быть жрицей, для чего мне была специально выделена «агромадная» сумма 75 руб. Чтобы купить такие туфли, надо было ехать на Толчок. Там, как нам сказали сведущие люди, есть все. Ехали мы туда очень долго, куда-то за город, и наконец, увидели огороженный железным забором пустырь, на котором колыхалась почти сплошная толпа народа, двигающаяся вдоль забора кругами. Сначала довольно долго стояли снаружи, не решаясь нырнуть. Потом все-таки нырнули. Несколько кругов мы пронеслись, почти не касаясь земли и ничего не понимая. Постепенно начали что-то осознавать. Толчок представлял собой, в современных понятиях, абсолютно стихийный и необорудованный вещевой рынок, на котором можно было, действительно, купить все, в отличие от магазинов тех времен, где нельзя было купить ничего. Наконец, после нескольких кругов обнаружили женщин, торгующих обувью. С трудом вырвавшись из толпы, я подошел к одной из них и увидел вожделенный предмет. Туфли, действительно, были очень красивые, двухцветные, на толстенной платформе, да еще и итальянские, по ее словам. «Сколько», — спросил я, и получил ответ — 120, после чего собирался продолжить движение дальше. Однако вслед мне закричали сразу несколько торгующих граждан.

«Мужчина, Вам нужны туфли?».

Отвечаю: «Да, но таких денег у меня нет».

«Так торгуйтесь уже!» — говорят они с возмущением — «За сколько Вы хотите?»

Ясное дело, говорю: «За 75!», больше-то у меня все равно нет. Тетя начинает голосить, что я вообще «скаженный какой-то, ой люди» и т.д. Я на это опять молча и спокойно поворачиваюсь с намерением уйти, и опять мне вслед кричат вернуться. Так повторялось раза три, и тетка таки отдала мне те туфли за мои 75, но была очень расстроена. И видно было, что огорчена она не из-за денег, на ком-нибудь отобьет, а потому что я своими дурацкими уходами и полным неумением торговаться весь кайф от торговли ей поломал. Но на этом история с туфлями не закончилась. На обратном пути, уже в городе, мы зашли в булочную купить на ужин очень вкусную круглую булку – «паляницу». Народу в булочной было довольно много. Когда мы подошли к кассе, кассирша, посмотрев на мой бумажный сверток под мышкой, вдруг спросила: «Что, были на Толчке?»

«Да», — отвечаю.

«Что купили, показывайте».

«Неудобно».

«Удобно», — возражает кассирша.

Что поразительно, никто сзади не возмущается, наоборот, вся очередь собирается вокруг меня и я, весь мокрый от смущения, разворачиваю пакет с туфлями. Кассирша, а вслед за ней и остальные граждане, придирчиво осматривают мою покупку, после чего она спрашивает милицейским голосом: «За сколько взял?». Отвечаю и наконец-то понимаю, что меня зауважали.

«Хороший товар и хорошая цена. Молодец».

После этого я наконец-то плачу за булку и мы уходим.

Прошло несколько дней и пора уже было позвонить домой, в Питер. Мы знали, что междугородний телефон — автомат находится на площади Мартыненко, но где это, вот вопрос.

С ним-то я и обратился к местной, судя по всему, женщине и попросил ее, по-питерски вежливо, подсказать нам, если ее это не затруднит, где площадь Мартыненко. Я, конечно, долго целился со своим вопросом и таки попал. Дама, к которой я обратился, была продавщицей пирожков, такая тетечка в белом платочке, и в тот момент, когда я стал к ней приставать с вопросом, она эти пирожки зачем-то вынимала большими жменями из одного картонного короба и бросала в другой. На мой вопрос она ничего не ответила. Тогда я повторил вопрос, только громче. Тут тетя с остервенением швырнула очередную жменю пирожков и заорала на всю улицу: «Люди! Дивитесь! Человек считает пирожки, а какой-то идиет спрашивает за какой-то адрес.» Мы поняли, что надо бежать, причем быстро, потому что вокруг уже собиралась толпа и, того и гляди, могли побить.

Вы конечно скажете, что все это мелочи. Конечно, но именно из этого состоит воздух Одессы, из этого говора, то ли русского, то ли украинского, то ли еврейского, а, скорее всего, просто одесского. Из этой открытости и способности подшутить над собеседником, да и над самим собой тоже.

Однако пришла пора прощаться с Одессой. Работу свою мы, разумеется, сделали. Наших коллег снова ждал океан, а нас – холодный, осенний Питер.

Перед отъездом решили пройтись напоследок по ставшему уже почти своим городу. Забрели на маленькую улочку недалеко от порта. Она имела совершенно патриархальный вид, вся была увешана сохнущим бельем. Бабки сидели на лавочках, семечки лузгали. А на стене углового дома висела мраморная доска, на которой было написано, что в таком-то году «Джузеппе Гарибальди видвидав Одессу». Да я понимаю, что «видвидав» — это посетил, однако было в этом, вместе с бабками и их бельем, семечками и Гарибальди что-то очень милое и неповторимое.

Это Одесса улыбнулась нам на прощание.