Давид Фабрикант.  В плену

Ты глобус в покое оставь – не верти:

там эту страну все равно не найти.

Полоска вдоль моря, что еле видна,

великая наша с тобою страна,

вся – между покуда неясных границ,

вся – из ожиданья и радостных лиц,

из горя и страсти, и воли Его –

а больше не надо уже ничего,

чтоб жить

и детей долгожданных рожать,

и родиной эту страну называть…

А глобус…

Что глобус? Верти – не верти,

нам места другого себе не найти

на этой Земле, где не может еврей

ничем расплатиться,

лишь жизнью своей.

Владимир Добин

 

I

После очередного наступления танковой бригаде дали возможность отдохнуть два дня. Но не прошло и суток, как им велели вернуться на передовые рубежи. Расположились в прежнем месте. Пока никаких приказов не было. Командиров взводов и танков вызвали к командиру роты, где им сказали, что сейчас замполит полка объяснит ситуацию на данном участке фронта, военные и политические задачи каждого командира, а также о военной дисциплине в Красной армии. Замполит появился неожиданно, поэтому командир роты попросил пять минут, чтобы отправить несколько экипажей танкистов, осмотреть близлежащий поселок Белокаменка.

До них к нему пробрались разведчики и доложили, что гитлеровцев в ней нет, живых жителей осталось мало. На всякий случай командир роты отправил проверить правильность этих данных три экипажа с танками. В одном из них находился командир танка лейтенант Иосиф Ланский, водитель машины сержант Петр Соленко и заряжающий рядовой Вано Таридзе. По двое из составов экипажей командир роты оставил на базе, так как решил, чтобы на совещании присутствовало как можно больше людей. В уменьшенном составе танкисты бороздили поле по дороге к поселку Белокаменка.

– Почему именно нас отправили, – возмущался Петр, самый пожилой воин среди них. – Дали двое суток отдыха, так не трогайте. Ну, где ты видишь немцев? Нету их. Если бы сюда теплое одеяло, я бы вздремнул. Вон Жора уже глазки прикрыл.

На улицах поселка они не увидели ни одного человека. Городок словно замер в зимней спячке, хотя уже было десять утра. Танк стал проезжать мимо коровника, который был открыт и пуст, что они видели своими глазами. Командир танка Ланский приказал повернуть обратно. И тут раздался выстрел. Снаряд пролетел вблизи от них.

– Вано, два выстрела по зданию. Сержант Соленко, меньше болтовни, больше внимания. Разворачиваемся. Два танка уже пылят обратно в часть. Нет смысла вступать в бой неизвестно с кем.

Едва их танк стал боком, еще один снаряд повредил пушку. Машину развернуло градусов на тридцать, она остановилась, башню заклинило.

– Все живы? – спросил лейтенант Ланский. – Двигаться можем?

– Все живы, но Вано чем-то поранило, говорит, левую ногу раздавило. Танк с местаи не сдвинуть, гусеницу разбили. Нам каюк, – ответил Солнцев.

– Сдаваться мы не будем. Через люк не выходить, опасно. Вылезайте через нижнее отверстие, но аккуратно.

Хорошо, что никто из танкистов сильно не пострадал. Все выползли, стали тихонько отходить к близстоящим деревьям, Вано Таридзе волок Петр Соленко.. Но немцы их заметили, открыли огонь. Пришлось залечь. Выстрелы не прекращались. Открыли ответный огонь, в руках Петра был автомат Калашникова, у Иосифа – наган. Они заметили движение противника с другой улицы поселка.

– Лейтенант, я не намерен умирать, – заявил Соленко. Он откинул автомат на землю, решил тихонько пробираться навстречу гитлеровцам.

– Ты что делаешь? Тебя все равно убьют.

– Скорее тебя прикончат, они евреев очень «любят».

Ланский впервые в жизни хотел выругаться матерными словами, но новый заряд пушки раздался рядом. Осколок протаранил его бок, Иосиф потерял сознание. К нему подполз Вано Торидзе, снял с его гимнастерки офицерские погоны, залез в сумку, где хранились документы, вынул их. Увидел невдалеке ямку от разорвавшегося снаряда, забросил все бумаги туда, засыпал песком. В это время новая пуля оборвала жизнь восемнадцатилетнего Вано.

Немцы с опаской приближались к танкистам, вдруг они снова откроют огонь. Но они и так пятнадцать минут ждали, но выстрелов от российских солдат не последовало. Медленно подошли, подобрали автомат, забрали наган из рук танкиста. Один из немцев прицелился в Иосифа, но его остановил старший по званию.

– Мы их отправим к начальству. Они смогут рассказать, какие части стоят перед нами.

Их подняли, Иосифа даже по-быстрому перевязали, положили на носилки, затем в машину и отправили в госпиталь. Допрашивать пока было некого, Вано Торидзе неподвижно лежал на земле с вытянутой правой рукой в направлении командира, Иосиф продолжал находиться в бессознательном состоянии. А Петра Соленко подобрала другая немецкая группа, он давал показания перед нацистским офицером.

I I

«Боже мой, что за шум в моих ушах? Кто это стонет? Я? Нет, не только я. Ужасно бок болит, меня ранило. А где мои ребята? И где я сейчас?»

Иосиф услышал немецкую речь и понял, что он в плену. По довольно большому помещению, где лежали десятки раненых советских солдат, шагало трое немцев. Один из них был в белом халате и слушал второго. Они подходили к раненым, задавали вопросы, спрашивали, как их фамилии, имя, звание, род войск. Третий человек переводил и одновременно записывал данные в журнал.

Иосиф потрогал рукой плечи, пагонов не было, задуматься, куда они исчезли, времени не было. Важнее, что сказать нацистам, кто он такой. Понятное дело, рядовой. Не может же он тут же пойти под расстрел, если сообщит, что он еврей, офицер.

Когда к нему подошла эта троица, спросили о его состоянии. Ланский сообщил, что он всего меньше месяца в армии служит. Те посмеялись, в белом халате сказал, что война для него быстро закончилась. Спросили, как его зовут. Игорь Ланков, ответил он. В этом здании так все перемешались, что трудно было понять, где, кто, кем служил. Кто говорит правду, а кто врет.

Многие раненые умирали, особой помощи в их лечении никто не оказывал. Их тут же выносили, но запах гнили разливался по воздуху помещения. Давали похлебать что-нибудь два раза в день. Но и это помогало раненым жить.

Через день Иосиф­-Игорь сумел самостоятельно добраться до туалета. Понял, что их разместили в здании школы, перегородки между классами снесли. Под вечер к нему подсел другой раненый с перевязанным плечом. Сказал, что он капитан Федор Глазин, командовал ротой артиллеристов. Батальон попал в окружение, вырваться из него не смог, часть бойцов убили, часть немцы пленили.

Далее Федор сообщил, что фашисты предложили ему стать помощником в раскрытии секретов, о которых осведомлены пленники. Обещали поставить его руководителем группы раненых, которые обещают быть верными Вермахту. Глазин обещал после поправки подумать над таким предложением.

– Я вижу, ты не тот, за кого себя выдаешь. Ты вовсе не рядовой, слишком умный взгляд у тебя. К тому же ты еврей. Распознал по твоему разговору с людьми. Так культурно ведут себя или интеллигенты, или евреи. Так что у тебя и у меня лишь один выход: бежать и как можно скорее.

– Федор, я через десять шагов упаду. Еле до унитаза добираюсь.

– Надеюсь, у нас есть некоторое время. Необходимо найти еще пять-семь человек, чтобы разоружить охрану, их автоматы нам самим пригодятся. Кстати, их не так уж много, мы быстро с ними расправимся. Я на тебя надеюсь, Игорь.

– Что в моих силах, сделаю.

Игорь видел, как Глазин, когда в помещении почти не было надзирателей, подходил то к одному, то к другому раненому, беседовал с ними. Прошло три дня, Федор подошел к лежаку, где лежал Игорь, присел на колени. Спросил, может ли он включиться в группу бойцов с врагами.

– Сегодня, как только стемнеет, я дам сигнал: подыму правую руку вверх. Значит всем нужно двигаться к выходу. Там обычно дежурит один немец, я его тихонько прикончу, тогда должны подойти ко мне остальные бойцы.

– Я с вами, – коротко ответил Игорь. Федор отошел к другим ребятам.

После девяти часов вечера наступила тишина, в помещение никто не заходил. Возле входа за маленьким столом сидел охранник. Автомат свой поставил за сиденьем. Горела настольная лампа. Игорь был напряжен, внимательно всматривался в двери класса. Он готов был в любую минуту покинуть постель и рвануть к выходу. Не заметил, как Федор Глазин тихонько подкрался к немцу, воткнул нож в его грудь. Тот только слегка вскрикнул. Игорь взмах его руки не пропустил, сразу направился к Федору.

С разных сторон к капитану шли раненые, которые могли двигаться. Один шагал с палкой в руке, у него во время боя оторвало по колено ногу. Игорь приблизился к капитану, остальные тоже стояли рядом, всего было около десяти человек. В правой руке Федор держал автомат, забранный у охранника. Один из подошедших натянул на себя верхнюю одежду убитого немца.

– Сейчас он выйдет, отвлечет второго дежурного, постараемся тут же ликвидировать его. Все дружно выходим, двинемся вправо от помещения, там нет немецких казарм, надеюсь и охранников. Нужно будет как можно быстрее добраться до леса. Там и выработаем план дальнейших действий.

Все вначале шло по плану Глазина. Обезвредили второго гитлеровца, вышагивавшего в входа в школу. Пошли дальше, но не прошло пяти минут, как им в глаза засветил свет фонарика. Федору пришлось автоматной очередью ликвидировать еще и этого, неизвестно откуда появившегося немца. Но тут же завыла сирена, всполошился весь немецкий гарнизон.

Беглецы пытались как можно быстрее скрыться в небольших кустиках, до леса было более ста метров. Они отстреливались, ведь у них имелось два автомата. Тот парень, что без ноги, попросил отдать ему одно оружие.

– Вы бегите, а я задержу их здесь, – пообещал он.

Немцы открыли такую стрельбу, что стало понятно, вряд ли кто из бежавших останется в живых. Один из преследователей бросил гранату, затем полетела вторая. Автомат парня , потерявшего в бою ногу, замолчал. Может быть, закончились патроны. Снова взрыв, Игоря подбросило, он упал на землю, потерял сознание, но длилось такое состояние недолго. Трех бежавших, в том числе Игоря, поймали. Беглецов заперли в темной маленькой кладовке. Двое, капитан и еще один солдат, сумели уйти от погони.

Утром их подняли и по очереди повели на допрос. Перед Игорем сидел немецкий офицер, стоял переводчик и охранник. На допросе он сказал, что все побежали, поэтому и он за ними последовал. Он никого не убивал, у него оружия не было. Когда захотели узнать, кто зачинщик этой операции, ответил, что, скорее всего, капитан. Утаивать, кто стал руководителем бучи, смысла не было, ведь его не поймали.

На следующий день немцы подняли всех, кто мог встать и передвигаться. Вывели во двор и троих беглецов. Прибыл начальник постарше, он что-то сказал. Стоявшие поняли, что их расстреляют. Переводчик перевел. Расстрелять решили всех раненых, которые не могли двигаться, а остальных начальство решило отправить в концлагерь. Позже Игорь узнал, что там понадобились свежие рабочие руки.

Так Игорь Ланков оказался в лагере Дахау, расположенном в семнадцати километрах от Мюнхена. Рана в боку почти зажила. Его и других заключенных направляли в каменоломни. Но от тяжелой работы совсем обессилел, снова стал болеть раненый бок. Использовать его на работе стало невозможно. Игорь понимал, что ему пришел конец. Нацисты собрали подобных заключенных, вывели на площадь, откуда должны были отправить к месту расстрела. Как видно ожидали грузовую машину, чтобы в нее поместить их.

Сюда же подошло несколько немецких офицеров. В это время один из охранников достал губную гармошку, стал играть веселую музыку. Один из пришедших попросил дать ему этот инструмент. Солдат непонимающе смотрел на него.

– Поиграл, дай другим сыграть.

Только теперь Игорь поднял голову, посмотрел на говорящего. Это был тот самый полковник, который в больнице школы задавал ему вопросы. О звании он услышал от переводчика, который сопровождал в школе человека в белом халате. Полковник обтер носовым платочком губную гармошку и заиграл. Игорь узнал: это Бетховен, хотя заметил неточное воспроизведение сонаты. Когда тот закончил, повернулся в сторону охранника, чтобы вернуть инструмент, рука Игоря невольно вытянулась вперед. Солдат хотел ударить его, но полковник остановил его.

– Пусть побалуется немного, тебе же не жалко. – Он повернулся к Игорю. – О, мы, кажется, уже встречались.

У Игоря платка не было, он провел по гармошке рукой, приставил ее к губам, полилась та же музыка. Полковник широко открыл глаза, ему понравилась игра заключенного, даже цокнул языком.

– Совсем неплохо. А ты Штрауса сыграй! – приказал он. – Гут, зеер гут! И на пианино играть умеешь?

Переводчика не потребовалось, Игорь кивнул головой. В это время подошла грузовая машина, поставили лесенку, по которой узники стали подниматься в кузов. Когда Игорь был уже в нем, полковник велел охраннику вернуть того обратно.

– Чего с ним возиться? Ему верная дорога на тот свет, – заметил рядом стоящий офицер.

– Герман, я с ним сам разберусь, – отреагировал на это полковник. – Он мне напоминает моего дядю. По воле судьбы он в середине тридцатых годов оказался в России, влюбился в кого-то и не вернулся. У нас с ним лет пять была связь, затем прервалась, ни писем, ни звонков, на наши попытки связаться никто не отвечал. На пару дней отведу этого русского в другое место, пусть чуточку придет в себя, тогда проще будет задать ему вопросы. Чем черт не шутит, может быть, это его сын. А в Освенцим или другое место не поздно будет потом отправить.

Полковник велел охраннику принести более приличную одежду для Игоря. Переодетого парня посадил в свою машину и повез. Предварительно Игорю связали руки.

– Кто тебя научил играть на инструментах? Кто привил любовь к классической музыке? – спросил полковник, выходя из ворот концлагеря Дахау.

– Успел окончить два курса Ленинградской консерватории.

Полковник подвел его к машине, велел садиться. Автомобиль стал набирать скорость. Игорь не понимал, что он делает здесь, куда его везут. Главное, что пока его увезли от неминуемой смерти.

– Скажите, куда вы меня везете и зачем?

– К себе домой. У меня есть две дочери, хочу, чтобы ты занимался с младшей, обучил ее игре на фортепиано. У меня и жить будешь, и кушать. Тебя не устраивает такое предложение? Может быть…

Игорь не дал ему договорить, понимал, что будет, если он не согласится. Выбора не было.

– Спасибо вам, что вы спасли меня. Готов выполнять все ваши поручения.

III

– Готов выполнять все ваши поручения. – Основные знания немецкого языка он получил в школе, немножко дополнил в концлагере. Он старался не признаваться немцам в этом. Но теперь он обязан вспомнить все, чему его учителя учили.

– Простите, скажите, как мне вас называть?

– Гер Юрген.

– Гер Юрген, сколько лет вашим дочерям?

– Старшей дочери Ирме шестнадцать, младшей Анине девять лет. а жену мою зовут Эмма. Приедем, познакомлю со всеми. Только не вздумай бежать, все равно поймают.

Игорь смотрел в окно автомобиля и удивлялся красоте мест, мимо которых они проезжали. Главное, такой красоты он в довоенном Ленинграде не видывал. Ровными рядами выстроились сосенки, березы. Не видно свалившихся или накренившихся деревьев. Вдоль дороги канавки, куда стекает после дождей, таявших снегов вода. Немного в сторонке от дороги мелькали красивые дома.

Сейчас они ехали мимо Мюнхена. Город оставил на Игоря приятное впечатление: аккуратные разноэтажные дома, хорошо оформленные наружные стены, окна, ровная чистая дорога, без выбоин, трещин. Ни одного разрушенного дома, советской авиации было еще не до бомбежки всех городов Германии, союзные войска еще не открыли Второй фронт.

«Мне же, наверное, нужно снова менять, имя», – подумал Игорь. – «Даже не знаю их имен, все, что читал из немецкой литературы, вылетело из головы.

Как бы отвечая на мысли парня, высказался по данному вопросу Юргенн. – Какое бы имя ты хотел бы взять? Да и фамилию нужно иметь немецкую. Не знаешь? Хочешь похожее на твои собственные. Предлагаю, Йохан Лерман.

– Имя не очень мне нравится, но согласен.

– Часто употребляемые имена: Фридрих, Фриц, Вернер, Леон, Людвиг. Выбирай.

– Оставим, гер Юргенн, первое – Йохан.

Промелькнуло озеро, на воде качалось несколько яхт. Они минут пятнадцать как выехали из Мюнхена. И здесь приятен глазу простор с полями, садами, изящными домиками. Юргенн остановил машину возле небольшой дорожки, ведущей в сторону от центральной трассы.

– Вот мы и у меня дома. Пока он будет и твоим.

Игорь, уже Йохан, внутренне содрогался. Другая страна, совершенно чужие люди, обстановка. Отсюда не удерешь, если хочешь жить. Но может это ненадолго, ведь Красная армия, как он слышал, наступает. Терпи парень, делай то, что тебе велят.

Отец семейства появлялся дома довольно редко, всегда привозил домой новые красивые игрушки, иногда они явно побывали в других руках, на них были небольшие изъяны.

 

Йохан познакомился с обитателями дома. Жена Юргенна Эмма была такой же стройной, как и ее муж. Каштановые волосы были схвачены на затылке красивой брошью. Глаза слегка узковатые карие встретили парня встревожено. И у девочек похожая фигура, разве что у девятилетней Анины более полное лицо, чем у шестнадцатилетней Ирмы. В салон, где все встретились, зашла женщина, она работала здесь кухаркой и уборщицей. Звали ее Герда. По велению хозяина она повела Йохана в дальнюю комнату, где стояла кровать, маленький столик со стулом и все. Здесь он мог отдыхать. Юрген появился перед ним через полчаса, он привез парню костюм, две рубашки, несколько пар нижнего белья. Почти рядом с его комнатой находилась ванная комната со всеми необходимыми принадлежностями для мытья, чистки зубов. Начиналась другая жизнь. Все-таки он, Иосиф-Игорь-Йохан, жив!

С большим удовольствием он помылся в ванной. Вначале его тело не чувствовало теплой воды. Грязи накопилось не мало, но есть мочалка, мыло, зубная щетка. Единственное, что беспокоило его, он был голоден. За целый день и кусочка хлеба не было во рту. Просить неудобно.

Приближался вечер. Его позвали в столовую, где сидели все. Фрау Эмма извинилась, не подумала, что он ничего не кушал. Герда принесла еду. Йохан сразу взял кусок хлеба и стал его есть.

– Герда, положи ему рыбы и побольше.

Он не отказался, с удовольствием съел все, к чаю взял два куска пирожного, хотя остальные, как он заметил, по одному. Свою культуру он покажет позже, сейчас главное утолить голод.

– Йохан, завтра в двенадцать мы ждем тебя в холле у фортепиано. Я хочу посмотреть на вашу игру. Потом, если вы мастер, то займетесь учебой фрау Аниной.

– Слушаюсь, фрау Эмма.

Утром после завтрака Герда спросила, пойдет ли он сейчас в костел, хозяева уже собираются идти на воскресную молитву.

– Нет.

– У вас, русских, все безбожники.

К двенадцати часам все собрались в холле. К этому времени Йохан побрился, в ванной даже имелся одеколон. Он чуть-чуть попрыскал им на волосы. Вышел, увидел, что девочки сидят на стульях, фрау Эмма стоит возле фортепиано, от которого отражались лучи солнечного света, проникшее через окно.

– Садись, – сказала хозяйка дома, показывая на стульчик возле нее. Он сел.

– У вас ноты есть?

– Есть, конечно, но я бы хотела, чтобы ты сыграл что-либо из известных композиторов. Например Шуберта, слышал о таком? Без нот сможешь?

– Попробую, – Йохан прошелся по клавишам фортепиано и заиграл «Вечернюю серенаду». Нежная музыка лилась на души слушателей, заставляя забыть обо всем, кроме этих прекрасных звуков. Когда окончил, услышал возглас «Браво!», понял, что воскликнула Ирма. Фрау Эмма промолчала, хотя эту серенаду очень любила, и ее исполнение ей понравилось.

Она попросила Анину принести все ноты, по которым та училась. Затем усадила ее за инструмент. Йохан слушал в исполнении девушки одно произведение, затем другое. Потом высказал свои замечания, сел за клавиши и показал правильность игры в некоторых местах. Фрау Эмма оставалась здесь же и сказала, что в будние дни он будет заниматься с дочерьми после пяти вечера, ведь у них занятия в школе. Затем предложила ему сыграть какие-нибудь песни.

– Мне необходимы ноты, вы же не хотите, чтобы я играл советские песни. С немецкими я пока не знаком.

Женщина улыбнулась, ответила, что в следующий раз она принесет ему их. Она показалась Йохану совсем другой. Раньше он видел ее строгой, неприступной, улыбка осветило милое простое лицо, с обладателем которого можно поговорить. Только сейчас он догадался, что она намного моложе герра Юргена. Такие ноты у фрау Эммы нашлись, она через день вручила их ему, Йохан несколько песен сыграл.

Ей понравилось его умение вести уроки музыки с Аниной, а также мастерство самого учителя. Однажды фрау, когда дети учились, попросила сыграть русскую песню. Что же ей сыграть? На ум приходили патриотические песни, но он не смел их проиграть. Вспомнил предвоенный кинофильм «Свинарка и пастух». Сыграл и даже спел на русском языке один куплет: «И в какой стороне я не буду, по какой не пройду я тропе, друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве».

Фрау Эмма засмеялась. – До войны у нас этот фильм показывали с титрами перевода. Нам очень понравился, веселый, жизнерадостный. Но потом все русские фильмы запретили. Ты об этом никому ни слова. Понял?

Утром, когда девчата ушли в школу, Йохан вышел через кухню в сад. Росли разные фруктовые деревья, на кустах, как видно, ягоды, но их сезон окончился. Трава была аккуратно скошена. Ему взгрустнулось. Нечто похожие было в доме его дедушки и бабушки, но голод повлиял на их здоровье, они рано умерли. Вспомнил он и родителей. Сердце стало учащенно биться. Йохан не представлял, что с ними случилось. Он тут же присел на землю. Минут десять просидел, спохватился и вернулся в дом, где Герта угостила его овсяной кашей, напоила чаем.

Если Ирма была спокойной, внимательной, то Анина часто любила выступать, спорить. Ей не нравились замечания Йохана, она считала, что правильно играет, точно по нотам. Ему приходилось просить повторить часть произведения, останавливал, где она снова повторила ошибку.

– Можно так и так, – настаивала на своем Анина. Однажды он ее остановил, спросил:

– Руки помыла?

– Помыла, помыла. Знаю, что такое гигиена.

– Извини, моя мама всегда задавала такой вопрос.

Все же Ирма стала более внимательной, меньше капризничать. Как-то она спросила, почему он пошел учиться музыке.

– Мне первые уроки давала мама. Она хорошо могла играть на фортепиано, гитаре. Сумела и меня этим увлечь.

– Ты второй раз вспоминаешь свою маму, но не сказал, чем она занималаь. А где сейчас твоя мама?

– Не знаю. Садись за фортепиано, – нетерпеливо произнес Йохан

IV

У Иосифа Ланских было обычное детство. Таких мальчишек бегавших по улицам, затем с учебниками в школу было много. Голодали, особой одежды не было, в чем мяч гоняли, в том и на занятия шли. В чем-то такая жизнь закалила его, он довольствовался тем, что ему давали. Никогда другим не завидовал. С третьего класса начал еще ходить в музыкальную школу.

Это было совсем не просто. Денег на покупку пианино у отца с матерью не было, хотя они оба трудились. Мама Сима работала уборщицей в поликлинике, отец Марат фрезеровщиком на машиностроительном заводе. Иосифу приходилось бегать в музыкальную школу, где учителя установили график для таких детей как он. Старую гитару папа сумел купить на рынке. В более старших классах ему позволили приходить в одну семью, у которых имелось пианино и заниматься некоторое время. У них росла симпатичная дочь, звали ее Люба, она на два года была младше Иосифа, тоже посещала музыкальную школу. Парень не только проигрывал свое задание, но и помогал улучшить игру девочке. Он к ней относился немножко снисходительно, ведь она могла хоть целыми днями играть на пианино, а он довольствовался небольшим промежутком времени.

В семье Иосиф был единственным ребенком, хотя в те годы у большинства росло по пять и больше детей. Он никогда не задавал родителям вопроса, почему у него нет ни братика, ни сестрички. Ему и так было хорошо, у него хватало заботы родителей, уважение друзей. Иосиф старался участвовать во всех мероприятиях: пел в школьном хоре, сражался на кулаках с коллегами-боксерами, радовал своей активностью учителей, родителей. Изредка и разочаровывал.

К ним в класс пришел новый ученик Павел Кругляков. Был довольно крупного телосложения. Как выяснили ребята, остался в том же седьмом классе на второй год. Здесь среди одноклассников не прижился. В перерывах уходил во двор, доставал из кармана еду и съедал ее. Во время одной контрольной по геометрии Иосиф быстро решил задание. С соседней парты Павел попросил дать ему списать решение.

– У тебя другой вариант.

– Учительница не поймет.

– Не дам, решай сам.

– Я тебя, жидовская морда, измочалю.

Иосиф такой обиды не выдержал, ткнул нахала кулаком в нос. Началась драка, в которую ввязались одноклассники. Она не прекращалась, хотя учительница кричала, пыталась их разнять. В итоге контрольная работа была сорвана. Зачинщиков и помощников вызвали к директору школы, где всем был объявлен выговор. Иосифа хотели исключить из школы на три дня, но остальные ученики возмутились.

– Исключать нужно Круглякова, причем выгнать из школы совсем, потому что он круглый идиот. Нечего обзывать нашего товарища. Он оскорбил Ланских, вы и все наши выговора отдайте ему.

В свободное время Иосиф много читал. Когда его учительница истории вызывала к доске, мог по тому или иному поводу привести цитату из статей Владимира Ильича Ленина. К ленивым ученикам был строг, на комсомольских собраниях стыдил двоечников и хулиганов. Когда окончил десятилетку, ему дали прекрасную характеристику для поступления в музыкальную консерваторию.

Мама Сима и отец Марат советовали подавать документы в Могилевское училище, где они и жили, где проще было бы во всех отношениях: с поступлением, с крышей над головой, голодным не ходил бы. Но парень стремился в одну из столиц России, подал документы в Ленинградскую государственную консерваторию. Родители боялись, что он не поступит, но Иосиф добился своей цели, стал студентом. Теперь ему некогда было заниматься общественной работой. Время уходило на занятия, он сумел найти мальчика, которому нужны были азы игры на пианино. Так он, благодаря стипендии и денег за учебу паренька, мог жить без помощи родителей.

На первые зимние каникулы Иосиф остался в Ленинграде. Здесь была возможность продолжить учебу-тренировку, к тому же ему предложили поработать ночным охранником предприятия по переработке мясных продуктов. Здесь ему обещали зарплату и хороший ужин. Прежний работник получил травму ноги, но обещал в течение трех-четырех недель вернуться на свой пост.

Лето Иосиф с удовольствием провел в Могилеве, встречался с друзьями, ездил с ними ночевать в красивые места, ловил с ними рыбу на реке Днепр. Ночевали обычно на траве, раскинув одеяльце или полотенце. Если нужно было, находил время помочь родителям на огороде.

Следующие зимние каникулы решил тоже провести дома, ему сообщил отец, что мама сильно простыла. Студентам консерватории дали обширный список изучения музыкальных произведений известных композиторов. За время учебы в школе у других ребят появились пианино, так что Иосиф надеялся найти место для улучшения знаний и умения своей игры. Первые дни он провел с родителями, помогал им, заботился о матери. Она поправилась, собиралась выйти на работу. Вечером она попросила его пойти купить что-нибудь вкусненькое к чаю, например, торт или что ему понравиться. Едва он вышел из дома, тут же столкнулся с Любушкой Березиной, так звали девчонку, в доме которой он тренировался игре на пианино.

– Здравствуй! Мне сказали, что ты приехал, думала, зайдешь к нам. Не дождалась, решила сама навестить тебя.

– Любушка, ты стала за какой-то год такой красивой девушкой, что с трудом узнаю тебя. Почему летом я тебя не видел? Как у тебя дела?

– Летом мы уезжали на Украину к родственникам. Сейчас в десятом классе, через полгода пойду по твоим стопам. Ты мне протекцию составишь?

– Я там без году неделя. Хорошо, что мы встретились. Скажи, к вам можно приходить размять пальчики на клавишах?

– Приходи. Предлагаю вечерние прогулки по городу, чтобы размять пальчики ног.

– Согласен. Раз мы сейчас встретились, то и начнем шевелить ножками.

Он совсем забыл о покупке торта. Перед ним стояла необычайная девушка, ее взгляд очаровывал его, мелькающие ресницы хотелось остановить и смотреть в ее светло-зеленые глаза долго без остановки. Аккуратненькое пальтишко подчеркивало ее тонкую талию, несмотря на поднятый воротник. Видна была высокая шея, куда он хотел бы поцеловать ее, и от ярких некрашеных губ не отказался. Как она изменилась!

Хотя мороз и небольшой, но долго не походишь. Они успели рассказать о событиях прошедших за это время у них и в городе. Люба предложила пойти в кино. Хотя у них были билеты в средних рядах зала кинотеатра, девушка повела его на галерку в самый верхний ряд. Вначале шел документальный фильм. Иосиф ощутил на своей щеке прикосновени6е ее губ, он тут же повернулся к ней лицом и осторожно прижался к ее губам. Они были такими сладкими, что он едва отрывался от них, чтобы привести в нормальное чувство ее и свое дыхание, затем вновь припадал к ее лицу.

Время каникул пролетело мгновенно, нужно было уезжать. В последний вечер Любочка затащила его домой. Родители обрадовались, сказали, что они собираются в гости, дочь это время не будет скучать. Они еще с полчаса вместе посидели, угостили Иосифа пирожным собственного изготовления и ушли.

Любочка и Иосиф не скучали, им было жарко от поцелуев. Ушли в ее спальню, разделись. Терпения не хватало, чтобы не сойти с ума, оказались на кровати. Едва успели одеться, когда появились ее родители.

Утром настала очередь попрощаться с мамой Симой и папой Маратом. Они подождали у автобусной остановки, обнялись в последний раз, пожелали счастливого пути. У железнодорожного вокзала его ждала Любушка. Они отошли в сторонку от людской толпы. О любви они не говорили, им просто очень не хотелось расставаться. Прозвучало объявление об отходе его рейса через пять минут. Последний долгий поцелуй, последние слова.

– Я через четыре месяца вернусь.

– С нетерпением буду тебя ждать.

 

Окончив второй курс, Иосиф съездил домой на летние каникулы. Зашел к Березиным, но Любы не было, она снова уехала к родственникам, но вскоре должна была вернуться. Ее мать отозвала его в сторону, сказала, что ее дочь жаждет с ним увидеться, хочет сказать нечто важное. Иосиф объяснил, что отъедет на неделю обратно в Ленинград, где планировался конкурс студентов. Он собирается участвовать в нем, вернется, тогда и поговорит с Любушкой.

Планам помешало нападение Германии на Советский Союз. Первые дни не было ясности, где гитлеровские войска, где наши. Иосиф сел в поезд, чтобы ехать к родителям, но, не доезжая Белоруссии, состав остановили, необходимо было везти на фронт подкрепление. Гражданским лицам въезд запретили. Он возвратился в Ленинград.

Хотя 15 октября начался очередной учебный год, но пришлось его прервать. Ленинград нуждался в защите от врагов. Многие преподаватели, студенты пошли в ополчение, их, в том числе Иосифа Ланских, отправили в район Гатчины копать окопы. Нацисты приближались, до них доносилась не только канонада артиллерийских залпов, но и несколько снарядов попало в ряды ополченцев, были погибшие, раненые.

Вскоре, оставшихся в живых, привезли обратно в Ленинград. Часть коллектива решило пополнить ряды воинов, после непродолжительного обучения их отправили в 265 пулеметно-артиллерийский батальон, сражались в районе Красного Села. И здесь они понесли большие потери.

Некоторое время спустя Иосифа и еще несколько человек вызвали к командиру полка, предложили учебу в танковом училище. Через два месяца обучения присвоили всем звание младшего лейтенанта, ребят распределили по разным частям. Так Иосиф Ланский стал командиром танка.

V

Два года пролетело очень быстро. Нередко Эмма, идя в магазин, брала Йохана в качестве носильщика. Он видел многих прохожих, обычных нормальных людей. Неужели они нацисты, готовы убивать всех подряд: стариков, беременных женщин, детей? Чего им не хватает в этой жизни, все есть, не голодают, идут смеются, приветствуют друг друга. Заключили мирный договор, ну и следуйте ему. Весь мир не завоюете. Скоро вашему веселью придет конец.

За это время Йохан стал свободно изъясняться на немецком языке. В освоении его ему помогла Ирма. К этому времени она расцвела, обрела черты женщины. Учитель более часа занимался и с ней музыкой. Йохан замечал, что, когда за фортепиано сидит Анина, синеглазая Ирма смотрит не на игру сестры, а на него самого, понял, что он ей нравится. Пожалуй, и у него зарождались те же чувства. Это заметила и мама Эмма, рассказала мужу, который появлялся в доме довольно редко.

Юрген позвал Йохана к себе в комнату. – Мне сообщили, что ты и моя старшая дочь неравнодушны друг к другу. Почему бы вам не обручиться и жить полноценной жизнью?

– Ирма мне нравится, но я с ней не разговаривал о том, как она ко мне относится.

– Она тебя любит, мне Эмма сказала, а она прекрасно знает, как и чем наши дочери дышат, кем увлечены.

– Мне нужно с Ирмой побеседовать.

– Хорошо, через неделю приеду, дашь мне конкретный ответ.

– Есть еще одна причина, из-за которой вы сами откажетесь от моего брака с Ирмой.

– Какая?

– Вы обо мне не все знаете. Сейчас, когда ваша семья для меня многое сделала, я вынужден вам признаться – я еврей.

Юрген рассмеялся. – Моя жена через неделю после твоего появления у нас тебя раскусила, но сообщила мне не сразу, а спустя год. Какой ты теперь еврей? Ты настоящий немец. Так что наше отношение к тебе доброжелательное, вне зависимости захочешь жениться или нет. Вот что я тебе еще скажу: сейчас русские наступают, их войска уже сражаются с немецкими на территории Германии. Вполне возможно, что нам удастся заключить мирный договор с Америкой. Так что ситуация резко изменилась. Конечно, ты можешь захотеть вернуться в Россию. Только не забудь, что тебя там ничего хорошего не ожидает. Знаешь, что делают с советскими солдатами, которые оказались в плену? Неважно, ты попал раненый или сам сдался. Некоторых расстреливают, других отправляют в Сибирь. Ты ведь тоже грешник, мало того, что находился в плену, еще стал работать у полковника Вермахта. Скажут, что ты предатель, спросят: почему не задушил, не зарезал меня. Поэтому тебе не стоит там появляться. Думай парень.

В тот же день вечером к Йохану подошла Ирма.

– Мне папа рассказал о вашей беседе. Я действительно тебя полюбила. Мне все нравится: как ты относишься ко всей нашей семье, с уважением, послушанием, как ты разбираешься в музыке, учишь нас любить ее разные жанры. Я чувствую твою нежность ко мне, только ты это скрываешь. Я права? Пойми, я люблю тебя, но не настаиваю на женитьбе. Ты сейчас мне скажешь, я тебе нужна как жена или нет.

– Ирма, ты очень хорошая девушка, нежная, трепетная. Я тоже полюбил тебя. Жениться на тебе я согласен. Можешь об этом рассказать родителям.

Папа Юрген сделал ему документы вскоре после его появления в доме, боялся, что разузнают настоящую сущность Йохана, тогда расправятся и с опекаемым, и с ним самим. Союзнические войска подходили к их городу. Юрген поспешно собрал в чемодан все необходимые ему вещи, принадлежности на первое время. Он уезжал, боясь расправы с ним солдат Красной армии. Отдельно поговорил с Йоханом.

– Я не хочу светиться не перед русскими, не перед американцами. Будут спрашивать тебя, скажи, что знаешь со слов моей жены, что я погиб. Надеюсь, моей Эмме дадут пенсию на всякий случай у нее есть запас драгоценностей, чтобы не голодать. Иногда я смогу появляться в своем доме, но и это секрет для других.

 

Ирма и Йохан обвенчались в костеле. Бедный жених краснел, когда крестился, думал в это время не о невесте, не о свадьбе, а о том, в кого он превратился. Слово выкрест тогда ему знакомо не было, но чувствовал он себя именно таким. Такое состояние преследовало его годы. Стоило ему увидеть женщину с крестом, ему хотелось бежать.

Йохану предложили начать преподавание музыки в училище города. Жо этого он по договоренности с Эммой учил соседского мальчика игре на пианино, его мать и разнесла по району о таланте парня. Йохан рассказал об этом хозяйке, она не возражала против его работы, даже похвалила. Кто-то из его учеников заметил маленький акцент у преподавателя, сказал ему в об этом. Йохан сообщил пареньку, что его родители долгое время жили среди поляков, отсюда он иногда и ошибается в разговоре с людьми.

– Тебя что больше интересует, как я произношу слова или хорошая игра на инструменте?

– Извините меня. Герр учитель, а вы не согласитесь дать мне дополнительные уроки по гитаре?

– Нужно подумать, чтобы это не мешало основным моим занятиям с вами. Несколько раз позаниматься с тобой можно будет. Учти, я просто покажу основу игры, дальше тебе нужен будет профессионал, ведь я учился игре на фортепиано, а гитара было второстепенным делом.

– Спасибо, герр учитель.

Ирма начала учебу в университете, решила стать психологом. В послевоенные годы никакого конкурса не было, война унесла жизни не только взрослых и молодых людей, но и подростков. Через год с учебой стало сложнее. Хотя она с Йоханом планировали увеличение семьи через лет пять, но жизнь изменила их желания, Ирма забеременела. Но она настойчивая женщина, учебу не бросала.

Когда родился сынок, которого назвали Фридрихом, пришлось взять в дом няньку. Отец Юрген свою помощь дочери увеличил. Он продолжал работать детским врачом в другом городе. Спустя пять лет после окончания войны хотел забрать всю семью к себе, но воспротивилась Эмма. Она не хотела покидать дом, который ей подарили ее родители. Как понял Йохан, отношения между Эммой и Юргеном были не совсем прекрасные.

К окончанию университета Ирма вновь забеременела, на этот раз по задумке молодой пары. Новорожде6нного назвали Гансом. Старший сын был похож на папу, позже перенял некоторые черты характера. Младший сынок унаследовал мамино нежное лицо, длинные пальцы рук, моргание глаз. Оба мальчика радовали родителей своими успехами в школе. если до двенадцатилетнего возраста они могли друг с другом поссориться, то позже родственная связь превратилась в крепкую дружбу, защиту от других ребят.

Фридрих и Ганс даже родителям не выдавали своих тайн. К шестнадцати годам у старшего сына они уже были. Как-то Йохан и Ирма, идя поздним вечером от друзей, заметили целующегося Фридриха с незнакомой для них девушкой. Дома устроили «допрос».

– Рассказывай, кого ты так крепко держал в своих объятьях, – спросила мама.

– Никого я крепко не держал.

– Извини, ты девушку нежно целовал.

– Чего вы ходите ночью по городу.

– Фридрих, не убегай от ответа, – строго потребовал отец. И уже спокойнее: – Может, пригласишь ее в наш дом.

– И вы пожените нас!

– С этим, сынок, успеешь, хотелось бы понять, кто она такая. Ладно, надеюсь у тебя на плечах нормальная голова.

– А у меня тоже девушка есть, – похвастался Ганс.

– Ты серьезно говоришь?

– Да! Это моя одноклассница. Я ей помогаю задания выполнять, она мне.

– Поздравляю тебя Ганс, – улыбнулся папа.

– Я не понимаю, зачем целоваться? Лезть своими губами в чужие. Она могла недавно лягушку проглотить. Фу! Гадость! Ха-ха-ха-ха! – рассмеялся Ганс.

Вмешался Фридрих: – Слышал, что во Франции их едят. Я поймаю лягушку и тебя, братик, накормлю.

– Я не голодный, ешь ее сам.

Лежа в постели, Йохан и Ирма обсудили поведение сына. Оба согласились, что новое поколение мужает быстрее, чем предыдущее. Ничего страшного в его встречах с девушками нет. Интересно, конечно, узнать кто она, из какой семьи. Не говорит – потерпим. Анина, сестренка Ирмы, во всю гуляет с парнями, не слушает маму. Надо надеяться, что у их ребят дальнейшая жизнь сложится нормально.

Ирма вскоре после разговора задремала, а Йохан задумался. Вряд ли Фридрих дает оценку своим встречам с девушкой. Любовь придет к нему позже, к этой или другой подруге. «А сам я как отношусь к Ирме? Люблю ее или нет? Она мне нравилась: добрая, умная, ответственная, хозяйственная. Но жениться на ней мне заставила жизнь: пленение, зависимость от ее отца, моего спасителя. Не могу сказать, что не люблю ее, но скорее всего, я привык к ней и мне никто больше не нужен. Так это и есть любовь? Пора засыпать».

 

Детям было соответственно восемнадцать и пятнадцать лет, когда умер Юрген, инфаркт. Похоронили в городе, где он раньше жил, где жила семья. Всем было его жалко, хотя появлялся в их доме изредка, но никогда их не забывал, помогал деньгами. После погребения на другой день вскрыли завещание. Юрген все свои средства отдавал в распоряжение своих дочерей, но с условием, чтобы до конца жизни мамы Эммы, она ни в чем не нуждалась.

Вся семья была в сборе. Пришла Анина со своим мужем Леоном и трехлетней дочуркой Марго. Она резвилась со своими старшими двоюродными братишками, веселилась, громко на весь зал хохотала. Бабушка Эмма сидела тихая печальная. Первой заговорила Ирма. Она не встала со стула, посмотрела на сидящих и спокойно сказала:

– Все мы опечалены смертью маминого мужа, нашего папы, дедушки. Он оставил завещание, думаю, оспаривать нет смысла. Половина всего принадлежит Анине, как она с ее мужем поступят с этими средствами, их дело. Я и Йохан чуточку пошептались и решили, свою половину разделить между нашими детьми Фридрихом и Гансом. Им нужно продолжать учиться, одному уже в этом году поступать в высшее учебное заведение, другому окончить школу. Мы работаем, у нас есть накопленный капитал, в том числе за счет папиных вливаний. Мы берем ответственность за полное нормальное обеспечение нашей мамы. Мамочка, ты не против нашего решения?

Эмма отрицательно покачала головой. Встала Анина.

– Я не могу оставить без внимания нашу маму, готова всегда поддерживать ее и помогать. Учтите это. Деньги нам пригодятся для покупки дома, оставшиеся средства в твоем, сестричка распоряжении.

– Спасибо Анина, – у Эммы на глазах появились слезы, она обняла одну доченьку, затем другую.

Когда все разошлись по домам, дети по своим делам, Ирма подошла к мужу, заглянула в его глаза, спросила:

– Ты меня извини, что самостоятельно приняла такое решение. Не обижаешься?

– С чего мне обижаться? Твой отец, тебе и решать. Вполне разумно поступила, одобряю. Забота о наших детях и родителях главное, о чем мы должны думать.

Фридрих был спокойным хорошим парнем. После окончания университета, он занялся бизнесом, используя капитал, что ему отложила мама. С ним жила девушка Хелма, но о свадьбе он пока не говорил. Раз в неделю они приходили к родителям, зачастую с подарками, обедали у них.

Иначе вел себя студент того же университета, в котором учился Фридрих, его брат Ганс. Он, как только поступил в ВУЗ, снял квартиру. У него было полно друзей, вместе кутили, приводили девушек. Об этом Ганс сам рассказывал, никого не стесняясь.

– Для того и дана нам жизнь, чтобы как можно лучше в ней разобраться. А когда это делать, как не в молодости.

Родители ничего не могли да особо не старались его переубеждать. Зная его характер, понимали, что бесполезно. Вскоре появились другие заботы: заболела мама Эмма. Дети не понимали, что с ней. Доктора, осмотрев ее, ничего не находили. Живая, энергичная совсем недавно, теперь выглядела сникшей, на лице в одночасье появились морщины.

– Мамочка, что с тобой? – спрашивали дочери.

– Я рада, что в нашей большой семье порядок, внуки выросли, никто в моей заботе не нуждается. У Ирмы прекрасный муж, толковые дети. Анине тоже не на что обижаться. Дай бог вам здоровья. Я лишняя. Зачем вам доставлять заботы обо мне? Время моей жизни подошло к завершающему этапу.

В одно зимнее утро она не вышла из своей спальни. Ирма поднялась к ней, тут же с рыданиями бросилась на шею Йохану.

– Нет нашей мамы, она умерла.

– Что ты хочешь, она все-таки прожила семьдесят шесть лет. Она была очень хорошей, по-доброму относилась не только к вам, но и ко мне, чужому пришельцу в вашу семью. Я сейчас позвоню детям и Анине. Нужно с достоинством ее похоронить.

Ирма сильно переживала смерть любимой мамочки. Несколько лет она ежедневно подходила к ее портрету, молилась, плакала. Увещания мужа не помогали. Наконец она решила заняться комнатой Эммы. Ей помогал Йохан. Почти все хорошие вещи отнесли в компанию, которая помогала бедным людям. Кажется, навели порядок, чистоту. Муж осмотрел спальню, взглянул на ящики письменного стола.

– Ирма, ты заглядывала сюда?

Жене пришлось приложить немало усилий, чтобы отыскать ключ, но так и не нашла. Йохан взял большую отвертку, всунул в щель, поднатужился. Ящик можно было вытянуть. Он был полон бумаг. Ирма только взглянула, сказала, что там папины документы, повторила, что им место на мусорном баке, и вышла из комнаты. Но Йохан решил просмотреть их, может быть, там что-то важное для семьи.

В ящике были документы об окончании Юргеном медицинского факультета, о службе в Первую мировую войну, в которой он участвовал шестнадцатилетним мальчишкой. Увидел он и плотный конверт. В нем лежала твердая бумага, она заинтересовала Йохана. В ней объявлялась благодарность полковнику Юргену Краузе за работу по организации отправки евреев в лагерь Освенцим. Йохан стал внимательнее относиться к лежащим перед ним листам. Нашел документ, где Юргену Краузе поручался отбор евреев по их здоровью на рабочие места и концентрационные лагеря.

«Боже мой, и это мой спаситель? Он же помогал уничтожать тысячи безвинных людей! Скрывал от меня, может быть, и от остальных свою грязную работу. Покажу я эти документы Ирме, что она скажет мне».

– Мама мне говорила, когда я интересовалась, чем занимается мой отец, что он доктор, а глубже в его работу лезть не стоит, так как он на секретной службе. Так что для меня тоже новость, что в этих бумагах. Но папа мертв. Сожги все документы. Поверь, они и мне противны.

VI

Шла вторая половина восьмидесятых годов. Советский Союз возглавил Михаил Горбачев. С его согласия была разрушена Берлинская стена, отделявшая Восточную и Западную Германию. Йохан решил съездить на родину, узнать что-либо о своих родителях. Сказал об этом Ирме, предложил поехать вместе с нею, он в первые годы знакомства научил любопытную девушку многим русским словам. Она ответила, что лучше ему поехать одному.

Самолетом Йохан добрался до Москвы. Первым делом пошел в Министерство иностранных дел. Время уже было другое, Горбачев сделал многое, чтобы западный мир относился к Советскому Союзу по-другому. Он позволил разрушить Берлинскую стену, стену между СССР и Западом. Поэтому к просьбе господина Ланских о посещении родины его дедушки и бабушки отнеслись благожелательно. Он им насочинял, что его мама в начале века уехала в Германию и там вышла замуж за немца. Сам он против Красной армии не воевал, так как болел туберкулезом, можете проверить. Ему выдали бумагу с печатью, что разрешается посещение Белоруссии в течение четырех дней. За билетами остановки не было.

Вначале Йохан поехал в Ленинград, зашел в городскую консерваторию, в которой проучился более года. Благодаря советским рублям, получил документ, что Иосиф Ланский учился в консерватории, был призван в армию. Теперь дорога вела в Белоруссию.

Прибыв в Минск, сразу купил билет до Могилева. Иосиф, так он стал себя здесь, на его родине, себя называть, ходил по улицам города, почти не узнавая его. После бомбежек с двух сторон, многие здания были разрушены, на их место возвели новые. Пришел он и на свою улицу. Ее не было, вместо деревянных строений стояли пятиэтажные дома близнецы. Ему тяжело было сказать, где именно стоял дом его семьи.

У кого же узнать, что случилось с родителями? Он пришел в городской отдел милиции, ему все равно нужно было там отметиться. Подполковник долго изучал его бумаги, спросил, по какой надобности он приехал в Могилев. Рассказал, спросил, где можно узнать о судьбе его родственников. Отправили в городской архив. Ему предоствили списки расстрелянных жителей города. Нашел среди них и своих родителей. Ему дали справку, что семья Ланских проживала на улице Лермонтова дом номер 16, погибли в гетто г. Могилева.

Второй день ходит Иосиф по городу, в одном узнал своего соученика Сергея Перегудова. Тот обрадовался, обнял товарища. Зашли в кафе, Сергей под сто граммов рассказал о судьбах некоторых соучеников. Когда узнал, что Иосиф продолжительное время живет в Западной Германии, сразу поднялся.

– Извини, времена сейчас другие, но кто знает, что завтра будет.

Последний поход Иосифа по родной улице, сегодня он уезжает обратно. Он внимательно всматривался в лица прохожих, вдруг кого-нибудь увидит. Навстречу шла женщина, где-то его возраста. Ему показалось, что он давным-давно видел эти голубые глаза.

– Простите, пожалуйста. Вы не знаете прежних довоенных жителей этой улицы?

– Кто ты такой? Что тебе надо? Иди, куда шел.

Ее картавость еще более напомнила довоенную знакомую, но кто на самом деле она, он не помнил.

– Милая женщина, вы не помните Ланских, жили здесь где-то.

– Их же фашисты убили. А ты, кто такой?

– Их родственник.

– Идемте ко мне в квартиру, там поговорим. Это мои бывшие соседи.

Фаина Найман (Иосиф вспомнил, что она на несколько лет была моложе его) поставила кипятить воду в чайнике. За чашкой чая Иосиф признался, что Марат и Сима его родители, а он учился в Ленинграде, но приехать не смог.

– То-то вижу, ты мне кого-то напоминаешь. Ты – Иосиф?

Фаина рассказала ему, сколько евреев уничтожили фашисты, среди них его семью. Поведала, сколько горя перенесла ее семья в эвакуации. Иосиф выпил чай, поблагодарил Фаину, пожелал крепкого здоровья. Ему нужно было заехать в гостиницу забрать вещи, рассчитаться за номер. Сегодня он отправлялся в обратный путь.

– Подождите, я вспомнила, что года через три после войны приезжала девушка, наверное, ваша родственница, спрашивала про Иосифа Ланских. Мы тогда думали, что ты погиб. Почему раньше не приезжал в Могилев, не интересовался родней?

– Она сказала, как ее зовут? – Иосиф взволновался, но решил не отвечать на вопрос Фаины.

– Люба… Фамилию подзабыла. Подожди… Дерезина, кажется.

– Люба Березина, может быть? Откуда она приехала?

– Точно! Березина! Она и адрес оставила, но мы же переезжали, все не нужное выбросили. Она с сынишкой приезжала, такой симпатичный мальчик, лет шесть ему было. Столько времени прошло, а горе не забывается. Ты хочешь ее найти? Ищи ветра в поле, большинство евреев уехало в Израиль или собирается. А ты здесь застрял? И я бы поехала, да что мне одинокой там делать.

Иосиф поблагодарил Фаину, оставил ей несколько сотен рублей. Через два часа поезд отправлялся в направлении Москвы. Здесь задержаться он не намеревался, хотя в запасе было несколько часов до регистрации на его рейс, поехал в аэропорт. Походил по магазину, приобрел несколько сувениров, пообедал в здешнем ресторане. Услышал объявление на посадку в самолет рейсом до Берлина.

В полете у него было о чем подумать. Необходимо было предпринимать действенные шаги, но какие? Дети, внуки в Германии, жена – немка, она не захочет уезжать из родного дома в чужую для нее страну. Но там, в Израиле, Люба, Любочка Березина. Подожди! Фаина сказала, что с Любой был шестилетний мальчик. Он же вполне может быть его сыном! – Иосиф заерзал в кресле, попросил соседа выпустить его на дорожку прохода. Стал ходить по ней, но успокоиться не удавалось. Его остановила стюардесса, попросила сесть на свое место и пристегнуться, самолет подлетал к Берлину.

По приезду Иосиф честно без утайки все рассказал Ирме. Решили детям стоит все сообщить.

– Папа, тебе не стоило ехать в Россию, – заявил Фридрих. – Теперь у тебя тьма проблем. Оставаться здесь, уезжать, бросить нас. Ведь ты понимаешь, что в Израиль мы не поедем. Но какое бы ты не принял решение, мы понимаем тебя, не должны обижаться. Я то точно соглашусь с тобой.

– Спасибо Фридрих, спасибо всем вам, в первую очередь, моей Ирме.

Обстановка с родными не изменилась. Ни Иосиф ни Ирма уже не работали, правда, прекрасного учителя музыки частенько приглашали подтянуть своих малышей. Он изредка даже аккомпанировал солистам в городском театре. Летом они съездили в Италию, побывали в Риме, Венеции, Флоренции очень понравилось, посоветовали детям повторить их маршрут.

Ирма подхватила кой-то вирус, поднялась высокая температура. Ехать в клинику она не хотела, но Иосиф настоял, повез ее. После двух недель лечения, температура спала, она вернулась домой, но через три дня ей стало настолько плохо, что едва не потеряла сознание. На этот раз скорая помощь увезла ее в другую клинику.

– Йохан, так я тебя перезнакомлю со всем женским персоналом всего города. Замены долго искать не нужно будет.

– Зачем выдаешь такие плохие шутки? Я хочу, чтобы ты быстрее поправилась, поедем с тобой во Францию.

Этой мечте сбыться не получилось. Ирма скончалась. Дети видели, как осунулся их отец, как каждый день он ходит к ней на могилку. Прошел месяц со дня похорон, но Йохан продолжал ездить к жене. Фридрих и Ганс посовещались и пришли к нему домой.

– Папа, ты хочешь последовать за нашей мамой? Она умерла, а ты живой, но хоронишь себя. Мы поговорили с Аниной, и наше мнение: ты должен поехать путешествовать, а лучше всего посетить Израиль, где живут твои земляки. Если тебе понравиться, останешься. Обещаем навещать тебя. Не волнуйся, за могилкой мамы будем присматривать.

– Я подумаю, – Йохан крепко обнял и поцеловал своих детей. Он не спал ночь и день, размышлял о своих прошедших годах.

VII

Как я раньше не понял, что постоянно попадаю в плен, то в одном, то в другом, то в третьем месте. Я не такой как все, хотя вроде у меня обычная фамилия, имя нормальное, которое можно встретить и среди других национальностей. В детском садике меня не трогали, там был полный социализм. Но в школе… Им не нравилось, что я занимаюсь шахматами, учусь отлично. Некоторые ребята сквозь зубы цедили слово жид, обзывали слабаком, пока не пошел в секцию бокса, а после года занятий я отметелил одного приставалу. Самое интересное – зауважали.

В школе был членом комитета комсомольской организации. Преподносил азы коммунистического воспитания, как ученикам, так и своим родителям. Считал, что все должны брать пример с наших вождей. Во время майских и октябрьских демонстраций старался идти в первых рядах школы.

В армии не было времени разбираться, кого, откуда призвали, кто ты русский, украинец, еврей или таджик или грузин. Позже удивлялся, как это мой подчиненный сержант Петр Соленко мог сказать, что мне уготована дорога в ад. Он идет сдаваться и сообщит немцам, что я еврей. А ведь Петр был хорошим бойцом. Вначале служил в пехоте, был награжден медалью «За отвагу», но понадобились в армии водители танков, а он в мирное время был трактористом. Так он попал в нашу роту. За месяц моего пребывания командиром танка никаких замечаний к Петру не предъявлял, тот вел себя подобающим образом.

Кто втемяшил многим людям в голову такое отношение к евреям? Или еще со времен царствования императрицы Елизаветы повелось, в мыслях людей укрепилось и передалось по наследству, что евреи плохие, мешают нормально жить другим?

Я в тот момент не задумывался, что продолжаю жить в плену коммунистической идеологии, считал все плохое, прошедшее со мной, с другими, единичными случаями. Придет время люди поймут, что я такой же, как все.

А как я стал уважать полковника немца, который спас мне жизнь, забрал из гетто? Он относился ко мне, лучше, чем к родной дочери, моей жене. После смерти отца Эмма перебрала все его вещи, плохие выбросила, годные отдала людям. Пересмотрела и его архив, лежавший в настольных ящиках стола в его комнате.

Год назад не стало и ее. Вместе с ней я просмотрел бумаги, с которых стало ясно, что Юрген работал начальником медицинской службы в концлагере. Он не лечил заключенных, а только отмечал, кого отправить на тот свет, кого на работу. Я не понял, что собой представляет мой тесть. Он утешал меня своими сказками, говорил, что работает в госпитале, лечит раненых немцев, а в гетто, где находился я, заглянул случайно. Жену и дочь той же ложью кормил. Вновь я оказался в плену. Где моя голова? Неужели там пустота, неужели я все время доверяюсь обманщикам? Но я ведь не тупица, не идиот?

Иосиф, возьмись за ум! Я лечу в Израиль, надеюсь, живы моя добрая фея Люба и ее сын, он уже большой, скорее всего, есть свои дети, может быть и внуки. Израиль, прими блудного сына.