Давид Маркиш.  Аплодисменты, дамы и господа!  из книги очерков «В ОТКАЗЕ»* 

Тяга к перевоплощению заложена в нас с начала времён и исправно передаётся по наследственной цепочке. Человек — играющее существо и вороватое, его влечёт предстать перед зрителями, а иногда и пред самим Творцом в позаимствованном чужом обличье. Наш пращур, хитромудрый Иаков, так и сделал, подменив собою своего простодырого брата Исава, а их отец, поблизости от смерти утративший остроту зрения, сделал вид, что не обнаружил подмены.

А античный театр, уступающий хронологическое первенство лишь литературе! Не всецело правдивые рассказы первобытных охотников у высокого костра предшествовали появлению актёров на театральной площадке Древнего мира. Искусство произвольно составляет свой график: великолепный Гомер с его увлекательнейшими россказнями на полтысячелетия старше драматурга Эсхила, игравшего героев в собственных трагедиях. Аплодисменты обоим, дамы и господа!

 

 Человек создан для игры — и какая разница, выбрался ли он из моря на берег на своих костяных плавниках или сполз наземь, озираясь, с древа познания добра и зла. Человек от рождения играет грустно или весело, безжалостно или нежно — это и есть его путь и назначение. Всё время «быть самим собой» в обрыдлой, приевшейся жизни надоедает до чёртиков, хочется притвориться другим или третьим, поменять обстановку хотя бы ненадолго. Лицедейство, как светлый летний дождик, приносит отраду душе.

Идея поставить самодеятельный спектакль получила в кругу отказников бурную поддержку и разлетелась, как огонь под ветром в сухой траве. Попытки укрыть идею от посторонних глаз провалились: ГБ** не без успеха внедряла своих стукачей в нашу среду, и они отрабатывали свои серебряники если и не за совесть, то за страх. Всё, что можно было узнать, подслушать или подсмотреть, они исправно передавали своим кураторам. Выследить мерзавцев не получалось — контрразведывательного опыта не было, а внутри Отказа царила, в общих чертах, бархатная атмосфера доверия: все свои, все евреи и сионисты.

Итак, Говард Фаст, «Мои прославленные братья». Отец писателя — русский еврей Барни (Берл? Барух?) Фастовский, эмигрировал в Штаты в начале Двадцатого века из черты осёдлости, из города Фастов. Юный Говард, прошедший в Нью-Йорке школу нищеты, занялся журналистикой, а затем и литературой, и стал профессиональным писателем, склонным к левой идеологии. В СССР он был одним из самых привечаемых американских писателей, в 1953 отмеченный, помимо прочего, международной сталинской премией «За укрепление мира между народами». После оглашения Хрущёвым преступлений Сталина опубликовал книгу «Голый бог» — о своём отношении к коммунизму, порвал с советским режимом и был публично проклят в Москве. Роман «Мои прославленные братья» — о восстании древних евреев против греческого засилья — в переводе на русский впервые увидел свет в Израиле, в 1975 году. В Москву, где роман был, разумеется, под цензурным запретом, он проник нелегально, вместе с тамиздатом. На этой книге, в поисках материала для постановки, создатели самодеятельного еврейского театра и остановили свой выбор.

Театр, это живое общение актёров со зрителем, властно погружает публику в перипетии сценического повествования и производит на неё магическое впечатление. Прославленные герои-маккавеи, отстаивающие в бою независимость и национальное достоинство своего народа, пробуждали в душах бесправных советских евреев возмущение и гнев, и звали их на борьбу. В глазах ГБ это была антисоветская пропаганда и призыв к бунту. Проще и результативней всего было бы и организаторов, и актёров, а заодно и зрителей переловить и пересажать — Сибирь большая, в лагерях места хватит. Но действовать следовало в шёлковых перчатках: американская санкционная поправка Джексона-Вэника, ограничивающая торговлю со странами, препятствующими свободной эмиграции, была уже задействована и причиняла Кремлю головную боль. И в этой кислой ситуации расправа с какими-то еврейскими скоморохами лишь распалила бы заокеанских ревнителей искусств и ремёсел.

Идея поставить любительский спектакль пришла в голову изобретательному Павлу Абрамовичу, отсидевшему в отказе полных семнадцать лет. За эти долгие годы Паша получил известность не только среди русских евреев, отстаивавших свои права на эмиграцию, но и далеко за пределами России. Авторитет Паши Абрамовича в еврейской среде был высок, и госбезопасность видела в нём, и не без оснований, одного из наиболее энергичных активистов национального движения за выезд в Израиль. Сажать Пашу было не с руки Галине Борисовне — его арест вызвал бы волну протестов в свободном мире, и это не сулило Москве сохранение рукопожатных отношений с Западом. К брезгливому недовольству советских властей, «еврейский вопрос» выскользнул за рамки чисто внутренних дел: теперь нельзя было, как прежде, утверждать, что «евреи у нас есть, а проблемы нет». Еврейская проблема обозначилась с возникновением массового движения за выезд, она росла на глазах, а все попытки подавить её в зародыше заканчивались неудачей. Почему так? Не на все недоумённые вопросы можно найти вразумительный ответ…  

Как бы то ни было, антисемитские преследования в Совке носили волнообразный характер: репрессии то ослабевали, то усиливались; возможно, кремлёвские кукловоды, обжёгшись на молоке, дули на воду и действовали методом проб и ошибок. Конец 1970-х охарактеризовался некоторым послаблением режима — число разрешений на выезд увеличилось, зато в начале 1980-х снова взялись за отказников, стали их преследовать и сажать. Попал под раздачу и Паша Абрамович: его вызвали в ГБ и «предложили» подписать документ, в котором подписант зарекался заниматься антисоветской деятельностью. Документ включал множество запретительных пунктов: преподавание иврита, устройство сборищ, демонстраций и голодовок, составление протестных писем, распространение самиздата и, что Пашу удивило и отчасти даже развеселило, обязательство раз и навсегда прекратить театральную деятельность. В случае несогласия, пугали Пашу Абрамовича, против него будет возбуждено уголовное дело со всеми вытекающими отсюда пенитенциарными последствиями… Документ, разумеется, он не подписал.

Надо сказать, что Паша за семнадцать лет своего отказа много чем успел позаниматься, но к театру не имел никакого отношения — кроме, разве что, того, что подал идею об инсценировке романа Фаста. Идея упала на благодатную почву и проросла, а Паша оставил «театральную деятельность» и вернулся к повседневным делам: преподаванию иврита, знание которого он считал важнейшим шагом к возрождению национального самосознания и подготовкой к жизни в Государстве евреев, устройству массовых конкурсов еврейской песни — один из них собрал в подмосковном лесочке полторы тысячи человек, и организацией летнего отдыха для детей отказников и подавантов. Поставить театральный проект на ноги он поручил отказникам, заслуживавшим доверия: творческую часть — режиссёру-постановщику Валере***, а административную — Лёве****, энергичному организатору, в прошлом тренеру по подводному плаванию с аквалангом. И проект пошёл…

Работали на голом вдохновении, верней которого в искусстве нет ничего. Спорили об инсценировке, репетировали монологи и диалоги, обсуждали варианты декораций и костюмов. Вживались в роли. Бывший подводный пловец собрал коллектив из двадцати двух участников — актёров и технических помощников. Слух о предстоящем спектакле про подвиги маккавеев гулял от синагоги на Архипова до еврейской Марьиной рощи, от подпольных кружков иврита до приёмной ОВИРа. Евреи, а вместе с ними, можно предположить, и гебешники с нетерпением ждали премьеры. Ждали её и в редакциях западных газет — новость носила сенсационный характер, сходство московского, под присмотром ГБ, спектакля с выступлениями театральных коллективов в еврейских гетто времён Второй мировой войны напрашивалось само собой.

Под руководством режиссёра Валеры репетиции проводились регулярно; приближался день премьеры. Администратор Лёва виртуозно действовал: подыскивал квартиры, каждый раз другую, подходящие для репетиций. Сбор труппы, разумеется, не афишировался, время и адрес скрытно передавались по цепочке — но, когда в группе больше трёх человек, утечка информации вполне возможна и никого не должна удивлять. Актёров взялись выборочно, поодиночке таскать в ГБ, корить и ругать, и пугать ссылкой или посадкой. За что? Такой наивный вопрос редко звучал. «Был бы человек, а статья найдётся!» — эту максиму советские люди никогда не упускали из вида и не забывали повторять. Таскали и энергичного Лёву, применяя к нему другой подход: его не корили, а, наоборот, нахваливали советское подводно-тренерское прошлое администратора и безуспешно пытались вытянуть из него компромат на Пашу Абрамовича, которого, про запас, готовили к тюрьме. Такой иезуитский напор довёл легко воспламенявшегося Лёву до полного нервного истощения: сразу после премьеры его настигла вспышка застарелой чахотки, и он залёг в туберкулёзную больницу в тяжёлом состоянии.    

Всему приходит конец, кроме само́й бесконечности. Пришёл, в свой черёд, и вечер премьеры. Конспиративности ради актёрам было объявлено, что им предстоит сыграть не первый публичный спектакль, а провести генеральную репетицию. Правду знали лишь трое: Паша Абрамович, режиссёр Валера и Лёва, таким потешным способом предложивший сбить с толку вездесущую ГБ. Но мрачная Галина Борисовна не признавала потех и забав; когда её щекотали, она не смеялась, а рычала и щерила зубы. Кроме того, информация просачивалась к ней не только из первоисточника, но и от приглашённых зрителей.  

Подходящее помещение Лёва подыскал в отдалённом московском районе Орехово-Борисово. Ранним утром владельцы***** квартиры, получив разрешение на выезд, уехали в Израиль. Квартира, по всем правилам коммунального проживания, была ими очищена «под ноль» от всех без исключения жизненных вещей, побелена, прибрана и стояла пустая, как гроб в витрине магазина похоронных принадлежностей. А ключи от неё, полученные от только лишь приближавшегося к советско-польской границе бывшего владельца, лежали в Лёвином кармане. И это выпал тот самый редкий случай, когда можно было пренебречь известной в нашей среде пословицей, исполненной горького смысла: «Не говори “гоп”, пока не перепрыгнул через Чоп». Пограничный, имелось в виду, Чоп.

Съезд гостей назначили на ранний вечерний час. Днём Лёва купил и привёз в пустую квартиру два десятка дешёвых складных стульев — пожилых людей и иностранных корреспондентов нужно будет рассадить в «партере», чтоб досидели до конца. Остальные могут и постоять вдоль стеночек — тут, всё же, не Большой театр.

Народ пришёл, и в наскоро приспособленной под зрительный зал гостиной с её сидячими и стоячими местами, установилась праздничная атмосфера театрального волшебства. Вырезанные из картона и выкрашенные зелёной краской масличные деревья создавали картину библейской оливковой рощи, на фоне которой актёры, одетые в просторные и длинные рубахи, подпоясанные верёвочными кушаками с подвешенными к ним фанерными короткими мечами, вольно двигались и готовились к началу выступления. Немало живописных подробностей к декорациям и костюмам предстояло зрителям домыслить и вообразить, но эта нужда никого здесь не смущала: еврейская мистерия, где «все свои» — и в зале, и в тени олив — того стоила с лихвой.

Режиссёр Валера зазвонил в колокольчик. Представление началось. Уже первая фраза спектакля: «Мы пришли, чтобы сразиться с деспотией и победить!» — обрушила тишину бурей аплодисментов. Ура! Мы победим! Во что бы то ни стало!

Так и шёл спектакль, под аплодисменты, до самого финала.

 

 Назавтра после премьеры и актёров, и техников, и Лёву с Валерой потащили в ГБ; для большинства из них это случилось не впервые. Озабоченные офицеры не церемонились: игра закончена, в случае попытки повторить представление все без исключения участники будут арестованы.

«Мои прославленные братья» закончили свой сценический путь, едва его начав. Не знала Галина Борисовна, что Паша Абрамович уже договорился с известными всей стране, любимыми публикой артистами-отказниками Савелием Крамаровым и Аллой Иошпе о домашних выступлениях перед евреями, добивающимися выезда из СССР. Концерты Аллы Иошпе, которые она давала вместе со своим мужем Стаханом Рахимовым, так и назывались: «Музыка в отказе».

Когда говорят пушки, музы иногда не молчат.

*Давид Маркиш «В отказе». Liberty publishing house. New York. 2022

** «Галина Борисовна» — ГБ,

*** «режиссер Валера» – отказник Валерий Жиц,

**** «администратор Лева» – отказник Лев Кричевский,

***** «владельцы квартиры», — семья доктора-отказника Перциляина,

• Александр (Саша) Гринберг – исполнитель главной роли,
• Рав Илиягу Эссес – литконсультан по произношению ивритских слов.
• Аня Зарубинская – участник массовки.