Главная / Литературная гостиная / Ян Топоровский. Тайный раввин Советского Союза

Ян Топоровский. Тайный раввин Советского Союза

Циля Клепфиш известна алие-90 как преподаватель иврита по радио РЭКА. Она была уверена: откуда бы еврей ни приехал в Израиль (Москва, Ленинград, Киев…), он все равно родом из Бердичева. Или другого еврейского местечка. Из его тепла и света. Откуда родом и ее родители – Мордехай и Белла Шенкар. А еще они из сионистов. Хотя какой еврей не обращен «в прошлое» – к Святой земле?! А вот о «новой жизни» Мордехай говорил: «Если построят социализм, то он будет лживым и мерзким».

«Учительница по глазам поймет, что Циля ела мацу»

Мерзость началась сразу: Беллу Шенкар арестовали вместе с двухмесячной дочерью. По всей видимости, «прореживали» сионистские ряды в Бердичеве. Многие думают, что Белла выжила потому, что была крепкой женщиной, а власть в те годы – еще либеральной. На самом деле Беллу спасла голодовка, которую она объявила в тюрьме. После освобождения семья Шенкар (от греха подальше!) уехала в Киев. В большом городе еврею легче затеряться, чтобы соблюдать еврейские традиции. Отметим, что Мордехай был еврей с Б-гом в сердце и еврейскими праздниками в доме. Циля вспоминает, что в детстве (на дворе – Песах!) она боялась идти в школу. Верила, учительница по глазам поймет, что она, Циля, ела мацу в эти дни. А за мацу – знала с малолетства – могли арестовать.

Мордехай и Белла Шенкар мечтали покинуть СССР вместе с поляками. После войны последним разрешали выезд. Но семья Шенкар доехала только до Львова. А там – в который раз с нуля! – возвели еврейский дом. В нем находили приют те, кто должен был пересечь границу. По документам – польские подданные, а на деле – евреи, стремившиеся в Страну обетованную – Израиль.

Тайный раввин СССР 
Белла и Мордехай Шенкар

«Менахем, сколько ты зарабатываешь за субботу»? 

Семья Шенкар жила на улице Институтской. По субботам Мордехай не работал. Но отмечался (все-таки СССР!) на производстве. В один из таких дней он обратил внимание на еврея-сапожника: «Менахем, сколько ты зарабатываешь за субботу?» Сапожник назвал сумму. «Приходи ко мне каждую пятницу, — сказал Мордехай, – я буду давать тебе эту сумму, чтобы ты не работал в субботу». И – будете смеяться! – этот человек стал наведываться к Мордехаю. А тот, как и обещал, выдавал деньги из своего – и так тощего! – кошелька. Сапожник перестал трудиться в святой день, затем – приходить за деньгами. А потом был замечен в синагоге – молился!

В Ленинград, по «делу хабадников»… 

После войны (как я уже упоминал выше) дом Мордехая Шенкара стал перевалочной базой. В основном для хабадников. Странные «гости» и хозяин были «взяты на заметку». А через некоторое время пришли с ордером на арест. Мордехая этапировали в Ленинград, где его дело объединили с небезызвестным «Делом хабадников».

Слава Богу, что люди с «горячим сердцем и холодной головой» не знали о другом «деле» Мордехая: он и его друзья (к сожалению, имена последних мне неизвестны) разыскивали еврейских сирот, которых приютили на время войны христианские семьи или монастыри, и старались вернуть их к вере отцов и переправить в Израиль. А это опасное занятие. В те годы даже кипу опасно было носить прилюдно. Но в доме у Шенкара была вешалка, на которой, как гроздья винограда, висели кипы. Посетителей и гостей ни о чем не предупреждали – все знали: у хозяев нельзя без кипы. Надо сказать, что еврейские праздники неукоснительно соблюдались в этой семье. На седер собирались до 30 и более человек. Бывало, спорили, кто будет на первом седере у Шенкара, а кто – на втором.

«Этот человек отличался от всех нас…» Из лагерного дневника писателя Цви Прейгерзона

31.10.57

«…Этот человек отличался от всех нас – он был глубоко верующим человеком. Каких в нашем мире мне не приходилось встречать.

Уроженец Бердичева, под пятьдесят, приятной наружности, хотя с несколько искривленным носом, чуть длиннее. чем следовало бы. Высокий, стройный, волосы тронуты сединой, бритый – чуть выступающий вперед подбородок, — таким был он, рабби Мордехай (…).

Рабби Мордехай всей душой, всем сердцем верил в Б-га, он молился три раза в день (пусть и не имея талита и тфилина), отмечал все еврейские праздники, постился во все установленные посты, а главное, все лагерные годы не ел некошерной пищи. В наших условиях это был героический поступок, но он его совершал все время (…).

Он всеми силами старался не вести записи (а должность бухгалтера требовала того. – ред.) в субботу, но так, чтобы работающие рядом люди не заметили этого. Часами сидел он за письменным столом, делая вид, что проверяет какие-то счета.Каждое воскресенье я спрашивал его: «Ну, как рэб Мордке, вы писали вчера?» – и слышал в ответ: «Слава Создателю, мне удалось избежать этого». Тяжело, горько было рабби Мордехаю, когда надо было произносить молитву «Шмонэ-эсрэ», которую читают стоя, не отвлекаясь на вопросы окружающих. Молитва не короткая, и трудно ему было все это проделать незаметно, «оперы» строго следили, чтобы не допустить каких бы то ни было отклонений от обычной лагерной рутины».

Тайный раввин СССР 
Цви Прейгерзон

Как Биньямин закопал свой тфилин

И после ареста Мордехая его семья провела седер как положено. Одна из пришедших в дом, поинтересовалась: «Что теперь будет?» Жена Мордехая успокоила: «Не волнуйтесь! Седер проведет Биньямин, муж Цили!» 

Несколько слов о Биньямине, ибо он продолжил начатое тестем Мордехаем. Биньямин Клепфиш происходил из очень религиозной семьи. Отец не пускал его в русскую школу до четвертого класса, ибо боялся, что вскоре в России не останется ни одного еврея, у которого можно будет узнать, как соблюдать еврейские традиции. В 19 лет Биньямин был призван в армию и направлен на обучение в военное училище. Там он чуть не умер с голоду, не притрагивался к еде: вокруг – трефное. Но мама, приехав на встречу убедила его: «Еврейский закон разрешает есть трефное. Если человеку грозит смерть!» А еще (по материнской ли подсказке, по собственному ли разумению или совету друга-еврея?), привезенный с собой тфилин он закопал – ведь в то время и в том окружении – тфилин опасная штука! – а в курсантских вещах рылись все, кому не лень.

Тайный раввин СССР 
Биньямин Клепфиш

При освобождении Польши офицер Клепфиш был ранен. А когда оклемался, вышел из госпиталя на прогулку и наткнулся на местного, с пейсами, еврея. Биньямин задал вопрос (на идише, естественно): «У тебя есть тфилин? Дай мне. Я помолюсь». Еврей убежал: то ли орденов советского офицера испугался, то ли самой просьбы. Но Биньямин не оставлял надежды: все ходил по той польской улице в надежде еще раз встретить этого еврея. И наконец столкнулся: «Одолжи тфилин!» Осмелевший еврей поинтересовался: «А что, в России еще умеют накладывать тфилин?» – «Дай, увидишь!» – услышал в ответ. Тогда польский еврей привел советского к себе, дал тфилин и убедился, что в России еще не перевелись настоящие евреи. А у настоящих евреев все по еврейским правилам. И, конечно же, – свадьба! 

Свадьба Цили и Биньямина состоялась во Львове. Когда Мордехай еще был на свободе. Он настаивал: «Хупа должна быть под открытым небом!» Так и сделали – во дворе. А когда подруги Цили узнали, что Биньямин – верующий еврей, у них волосы встали дыбом: молодой парень, танцует, играет, офицер-джентльмен – и религиозный!

Лагерный гимн «Ой, рэб Мордехай!»

Но вернемся к Мордехаю. Его приговорили к 10 годам лагерей строгого режима. Это случилось в 1951 году. Из вагона, в котором этапировали заключенных, он выбросил письмо-треугольник. Какой-то добрый русский человек поднял послание, наклеил марку и отослал адресату. Циля Клепфиш на всю жизнь запомнила строки из этого письма: «Меня не ждите. Из того места, куда я еду, никто не возвращается». Но Сталин умер – вышло послабление. Белле разрешили двухчасовое свидание с мужем. После ареста мужа ее не раз вызывали в КГБ: «Арестуем! Выкинем с работы!» – требовали назвать имена верующих евреев, а также женщин, которые посещают львовскую микву. Но Белла не дрогнула.

Ради 120 минут свидания она 14 дней добиралась до Воркуты. У ворот лагеря охранник потребовал паспорт. И тут же сообщил по телефону: «Она уже здесь!»

Тайный раввин СССР 
Мордехай Шенкар. Воркута

Беллу задержали для допроса: «Назовите имена верующих! Кто из женщин ходит в микву?» На все: «Не знаю!» – по поводу миквы: «Вы у меня забрали мужа – и мне теперь не надо ходить в микву!»  Допрос вскоре прекратили в связи со случившимся у Беллы обмороком. К вечеру выпустили. Вот вам свидание!

Во время встречи Мордехай шепнул жене на идиш: «Профессор Билик… Москва…» На обратном пути Белла Шенкар долго искала тот дом (не расслышала точный адрес!) и все-таки нашла. Она сообщила жене Билика, что муж ее жив.

«Оттуда не возвращаются», – помнили в семье Мордехая. «Мы думали, – рассказывала мне Циля, – что отец там погибнет. Однажды друзья-заключенные, видя, что отец ничего не ест, достали где-то консервы «сом в томатном соусе». Но он отказался: сом – это трефное!»

Мордехай Шенкар опасался, что в лагере забудет «Теиллим», а потому записал на листочках словак псалмов. Он начертал и пасхальную Агаду. По его «Теилим» молились. А по Агаде – проводили седер.

Среди заключенных были писатель Цви Прейгерзон, поэт Иосиф Керлер. В своих дневниках и рассказах они упоминают Мордехая Шенкара. А Цви Прейгерзон еще в лагере сочинил гимн «Ой, рэб Мордехай!», который пели евреи-заключенные Воркуты.

«И поднимаю взор к горам…» Из лагерного дневника писателя Цви Прейгерзона

1.11.57

«…Болело сердце, когда я видел рабби Мордехая, стоящим (молитва «Шмонэ-эсрэ») на так называемом стадионе, куда зимой и летом выбрасывали из бараков мусор. В морозные вечера Шенкар уединялся там для молитвы, но (о, лагерная теснота!) и там нельзя было оставаться в уединении. Я встречал на стадионе верующих разных конфессий, собиравшихся в группы, молящихся сидя на корточках, а некоторые и просто прохаживались там. Как-то увидели мы рэб Мордехая, возносящего «Шмонэ-эсрэ». Кроме обычных – «шахарит, минха и маарив», он еще каждый день читал несколько псалмов – среди них 121 («Возношу взор к горам, откуда придет мне помощь»). Если бы он шептал молитву, прогуливаясь по территории, в этом не было бы ничего странного, но стоя!!! Человек стоит посреди лагеря и возносит глаза к Небу! Да и самому Шенкару было неловко, но за все годы заключения в лагере не пропустил он и дня без молитвы.

Прогуливаясь по стадиону с двумя евреями-заключенными, я увидел рэб Мордехая. Когда он окончил молитву, я подошел к нему со своими спутниками и сказал торжственно: «Рэб Мордхэ! По мнению общества и Небес, на собрании земном и собрании небесном, мы разрешаем вам читать молитву «Шмонэ-эсрэ», прогуливаясь, а не стоя. Не знаю, сделал ли я это по правилам еврейской религии, но я всем сердцем хотел облегчить участь собрата и друга рэбе Мордехая. Но рэб Мордехай не желал никаких поблажек. Он продолжил читать стоя. В этом он был святой человек. И то, что он в условиях лагеря не ел некошерную пищу, было геройством. Он не ел в лагерной столовой, а брал там только хлеб. Он умудрялся варить себе какой-то нехитрый суп (из продуктов, которые получал из дому). На Песах ему присылали мацу. Понятно, что в лагере тяжело было рэб Мордехаю соблюдать все заповеди, касающиеся отношений человека со Всевышним… Но в тяжелых условиях лагеря у него было и преимущество перед другими заключенными: он всей душой верил в Б-га, он знал, кому молиться, на кого надеяться, у кого искать утешения. Молитва смягчала его настрадавшееся сердце, дарила уверенность душе, а нас, у которых не было этой опоры и которым неоткуда было ждать помощи, окутывала тьма и с земли, и с небес.

Рэб Мордехай был окутан чудесным светом. Царь Вселенной сидит там на Троне, и к нему обращался рэб Мордехай псалмом «Песнь ступеней», «И поднимаю взор к горам…» – он знал, что его молитва достигает Небес и придет. Придет избавление.

Я проводил с ним много часов, он говорил на бердичевском идише, который будил во мне воспоминания детства, Шепетовку начала двадцатого века.

Часто мы говорили с ним на иврите. Правда, говорил он не очень свободно и произношение у него было ашкеназийское, но по мере наших бесед его иврит совершенствовался.

Примерно в конце 1954 года приехала к рэб Мордехаю на свидание его жена и привезла с собой крохотный сидур (молитвенник). Рэб Мордехай был счастлив. Я взял у него на несколько дней этот сидур и выучил «Песню песней». Эта жемчужина была для меня бесценным подарком. Каждый день находил в ней все новые жемчужины. Рэб Мордехай тоже выучил «Песню песней». Прогуливаясь по вечерам, мы обменивались цитатами из этого прелестного поэтического творения, равное которому трудно найти в мировой литературе».

Львовское столпотворение

После смерти Сталина у верующих и неверующих заключенных затеплилась надежда на освобождение. Но первыми советская власть выпустила уголовников, потом немецких военнопленных, затем – политических. А вот мучеников за веру, причем иудейскую – в последнюю очередь. Да и в этом списке фамилия Шенкар была в конце алфавита.

20 августа 1957 года (в годовщину свадьбы Мордехая и Беллы) в дом Клепфиш явилась девушка Муся. Она стала говорить слова благодарности Циле за оказанную помощь во время поступления в институт. И так завершила: «Желаю, чтобы вернулся папа!» На что его дочь Циля заметила: «Это невозможно!» – «Все мои пожелания – сбываются!» – простилась Муся. И буквально через пять минут после ее ухода раздался звонок. Домашние были уверены: «Муся что-то забыла!» Но за дверью стоял почтальон: «Вам телеграмма!». В ней (с ума сойти!) сообщалось: «Поздравляю с годовщиной свадьбы, а также с моим освобождением». 

О скором возвращении главы семьи никому не говорили, боялись: все должно пройти тихо и незаметно. Но в день приезда на львовском вокзале – столпотворение. Местные евреи встречали Мордехая. Откуда стало известно о его прибытии, и по сей день остается тайной. Народу было столько, что семья не могла прорваться к Мордехаю.

«Все знали, что он – личность. Даже лагерное начальство, – поведала мне Циля Клепфиш. – Перед его освобождением следователи вызвали заключенного, который сидел с папой, и потребовали дать показания: «Мордехай Шенкар – тайный раввин Советского Союза». 

Пурим на «Юден-стрит». Из лагерного дневника писателя Цви Прейгерзона

4.11.57.

«…Рэб Мордехай выделял большую часть своего скудного заработка на помощь другим заключенным, кроме того собирал деньги у заключенных на помощь тем, кто особенно нуждался. Он посещал заключенных в лагерной больнице, старался достать для них какие-то продукты. По субботам и еврейским праздникам у него было праздничное настроение. Мордехай не обладал музыкальным слухом, но любил слушать ивритские песни и напевы. Много раз просил меня спеть песню Минковского «Микдаш Мелех» («Святыня Царя») и хазанут, особенно «Авину Малкейну» (…) Быть может следует завершить рассказ о рабби Мордехае картиной, которая запечатлелась в моем сердце навечно.

Был Пурим 1952 года. Было тоскливо. Падал снег.

Мы стоим у фонаря на дорожке, которую евреи-заключенные называли «Юден-стрит». Его лучи освещают падающие снежинки. Кажется, нас было трое – рабби Мордехай, Лейбуш и я.

Рэб Мордехай был в приподнятом настроении. До этого мы говорили о всякого рода Аманах, древних и современных, и об избавлении, которое должно прийти. В лагере мужчина старается сдержать свои чувства. Но рабби Мордехай в тот вечер не мог сдержаться. Он бросился нам на шею, со слезами осыпал нас поцелуями брата, учителя. В этот вечер он казался символом утешения и освобождения».

Подарок Голде

Из лагеря Мордехай Шенкар привез домой листочки с псалмами. Сшил их: тетрадка «Теиллим» была представлена на международной книжной ярмарке в Иерусалиме (1972) рядом с фотографией автора, его лагерным номером и справкой об освобождении. А за три года до этого, когда семьи Шенкар и Клепфиш репатриировались в Израиль, Мордехай получил приглашение от Голды Меир. Он подарил израильскому премьер-министру написанную в лагере пасхальную Агаду. 

«Разве это не милость Б-жия?!» Из лагерного дневника писателя Иосифа Керлера

«…Скажи ему кто-нибудь при жизни, что он, рэб Мордхэ, – один из праведников нашего поколения, он от души пожалел бы того, кто несет такие глупости, и сокрушенно прошептал бы: «Бедняга не в своем полном разуме!» сам он очень реально ощущал, что рука Вс-вышнего простерта над ним, направляет его жизнь, но он никоим образом не мог понять, за что ему такое счастье: за соблюдение заповедей?! За добрые дела, за главу Мишны? За чтение псалмов? 

Но, во-первых, он никогда не считал, что делает что-то особенное, и не мнил себя большим ученым. Во-вторых, все это он делает для собственного удовольствия. А в-третьих: «Дай Б-г, чтобы всегда можно было молиться, когда положено, чтобы всегда было чем поделиться с неимущим, и чтобы всегда можно было придерживаться еврейского закона…» В кошмарном воркутинском режимном мире (…) начальство нуждалось в высококвалифицированном бухгалтере, и его почти сразу вызвали к шефу.

Рэб Мордхэ пообещал этому полковнику Бганько, что бухгалтерия будет работать как часы, но при одном условии: чтобы его, Мордхе, то есть в субботу отпускали с работы…

Зенки бандита налились кровью, и толстое брюхо затряслось от гнева. Он орал, что замордует пархатого жида до смерти, бросит его в темный холодный карцер – пусть себе справляет свои жидовские шабаши!

Рэб Мордхе Шенкар молча выслушал все угрозы, всю грязную брань, а потом тихо и покорно сказал: «Я в вашей власти, господин начальник, но и ее не хватит, чтобы заставить меня осквернять субботы…» Короче, сговорились на том, что рэб Мордхэ все же будет приходить по субботам в контору и сидеть там, не работая. 

Ну, скажите, разве это не милость Б-жия?!

В лагере рэб Мордхэ, избегая трефного, довольствовался пайкой липкого хлеба и запивал ее простой водой. А получив в кои-то веки посылку из дому, он тут же раздавал всю ее истощенным, вечно голодным».

Тайный раввин СССР 
Иосиф Керлер

«Он навеки остался в пределах святой Субботы»

Тот вечер исхода субботы, как рассказывают его дети, был как-то светлым по-особому праздничным и светлым. Папа и дедушка Мотя, лишь недавно вернувшийся из больницы, торжественно пели «Едид нефеш», читали псалмы, и у всех на душе было так хорошо и радостно, словно субботу встречали, а не праздники.

И вот Мордхе берет в руку бокал – и в это время тихо и незаметно отлетает его чистая душа. Он навеки остался в пределах святой Субботы.

Лес Мордехая

Циля и Биньямин Клепфиш получили письмо из Земельного фонда Израиля. В нем сообщалось о возможности посадки деревьев в память о погибших. Цилю осенило: «Все ставят памятники, а мы совершим живое дело. Мы посадим лес!» она связалась с фондом, поинтересовалась во сколько обойдется посадка. Послышалось: двести долларов. Она обрадовалась и взялась за дело. Но оказалось: ослышалась. Не двести, а….

Таких денег у них не было. Тогда Циля Клепфиш обратилась к читателям русскоязычной газеты (дело было в 1986 году). Но сбор необходимых средств продвигался медленно.

Семья Клепфиш в то время жила в Бней-Браке. В своей квартире Циля устраивала для тогдашних репатриантов лекции по ТАНАХу. Среди слушателей был и блестящий математик Илья Пятецкий-Шапиро, удостоенный в тот год Премии Израиля. Однажды он стал невольным свидетелем телефонного разговора Цили по поводу леса. И тут же сделал предложение: «Я дам вам деньги при условии, что вы никому не расскажете, сколько я дал».

Недостающую сумму Циля и ее муж расписали на свое имя в Земельном фонде («Если не соберем, будем сами отдавать»). Затем оформили документы и поехали выбирать участок. А с ними и Пятецкий-Шапиро. Он хотел посадить еще один лес. В память о родителях.

Тайный раввин СССР 
Циля Клепфиш

Сначала лесник показал им место на горе. Циля отказалась: «Как старики из Бердичева, которых я приглашу на закладку леса, полезут наверх? К тому же здесь мрачно. А я хочу, чтоб был простор, веселое место!» Лесник подумал: «Я знаю такое место!» – и привез их в долину. Оттуда был виден весь Израиль.

Рядом с лесом Мордехая нашлось место и для леса Ильи Пятецкого-Шапиро.

«Дайте мне заработать на вас доброе дело!» Из лагерного дневника писателя Иосифа Керлера

«…Два раза в год разрешалось получать посылки из дому. Но это только так говорилось – два раза. Нередко бывало, что посылка пропадала в далеком пути – и иди кричи караул! Я, однако, от этих забот был избавлен: ко мне посылки вообще не пропускались. Теперь я знаю, что мне их посылали, но чем я был грешней других, даже хуже бандеровцев, или гитлеровских полицаев, об этом знает сначала Б-г, а потом начальство (…).

Получив свой жалкий паек, он (Мордхе. – Ред.) сразу же отводил в уголок кого-нибудь из самых униженных, оголодавших и забитых: «Уважаемый, сделайте мне доброе дело, примите от меня…» –  «Спасибо рэб Мордхе, – отвечал тот, захлебываясь слюной, – я еще могу обойтись как-нибудь…».

Рэб Мордхе хватает его за рукав воротника и просит уже чуть не со слезами в голосе: «Глупый вы человек! Разве я для вас стараюсь: для себя, только для себя! Ведь человек всего лишь эгоист – дайте мне заработать на вас доброе дело!» 

Другому, одышливому молодому парню, он говорит: «Вам надо бросать курить. Для ваших больных легких курение – смертельный яд. Знаете, для начала не курите в субботу. Увидите, как это легко…»

Было время, когда я так выматывался в шахте, что казалось, нет сил ни есть, ни спать. Однажды рэб Мордхе при в стрече с огромной жалостью поглядел на меня своими печальными глазами и сказал: «Я очень, очень хочу научить вас, Йоселе, молиться перед сном. Но пока вы не выучите всего, что нужно, не забывайте и перед сном, и утром перед работой говорить: «Шма Исраэль, Адо-най, Эло-эйну, Адо-най эхад!» («Слушай, Израиль! Г-сподь Б-г наш – Г-сподь единый!»).

Я мог бы еще много, очень много рассказать о рэб Шенкаре, благословенная его память, но, как он говаривал, пока свечка не догорела, надо закругляться!»

«Сион, не спросишь ли ты о твоих узниках…», или Псалмы с балкона

Если вам встретится на очередной Международной книжной ярмарке лагерный «Теиллим» Мордехая Шенкара, раскройте страницы. Между псалмами – закладка с цитатой из Йегуды Галеви: «Сион, не спросишь ли ты о твоих узниках…». А ниже рукой Мордехая выведены имена неизвестных ему (в те годы!) людей: «Ида Нудель, Гилель Бутман, Вольф Залмансон, Иосиф Менделевич, Анатолий Щаранский, Марк Дымшиц – всего 14 фамилий.

С балкона своего дома в Бней-Браке Мордехай Шенкар произносил псалом (за каждого в отдельности), прося Всевышнего об их освобождении.

Сайт Еврейский Петербург — https://jeps.ru/ 

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан