АЛЕКСАНДР ВАЛЬДМАН: ВОПРОСЫ В ПУСТОТУ ?

Еще в четверг 9 августа, вернувшись из Ашкелона от Эдуарда Ворзобова – двадцатидвухлетнего военнослужащего бригады «Голани», чудом оставшегося в живых после страшного взрыва у тель-авивского «Дельфинариума», — я никак не мог избавиться от казалось бы необъяснимого чувства стыда и плохо совместимого с ним чувства тревоги, возникших во время нашей беседы. Да-да, стыда — за то, с чем приходится сталкиваться тяжело раненому солдату, и тревоги за то, что неотвратимо, рано или поздно вновь должно произойти – очередной акт арабского террора с его обагренными кровью жуткими картинами оборванных жизней, исковерканных и искалеченных судеб ни в чем не повинных людей. Увы… 10 августа… Пятница… Иерусалим… Начало третьего по полудни… Пиццерия «Сбарро»… 12 августа… Воскресенье… Кирьят-Моцкин… Пять пятнадцать вечера… Кафе «Уолл Стрит»… И нет сомнений, что сей список будет продолжен. Именно в такие дни и пытаешься найти ответы на мучающие тебя вопросы. Вопросы в пустоту?

Вопрос первый: А был ли «мальчик»?

Казалось бы, моим вопросам не должно было бы быть места. Представители муниципалитета Кирьят-Гата Мила Атлас и Борис Маниев пригласили меня в Ашкелон к Эдуарду Ворзобову, где должны были вручить парню достаточно серьезную денежную сумму. Эти деньги являлись частью средств, собранных ими в ходе благотворительной акции по оказанию помощи пострадавшим в террористическом акте 1 июня у «Дельфинариума». Всего на счет специально созданного городского фонда было перечислено 19357 шекелей. Ранее, как и Эдику, чеки были вручены 15-летней Соне Шистик и 17-летней Рите Абрамовой ( обе девочки из Холона), а также 17- летнему Евгению Молдавскому из Ашкелона. Для кирьят-гатцев визит к Эдуарду был уже не первым. Просто те обстоятельства, которые приходится ему преодолевать в одиночку (Эдик приехал из Волгодонска в Израиль один в 1997 году, а менее чем через год был призван в армию), не могут оставить равнодушными тех, для кого такие естественные для любого нормального человека понятия как совесть и долг, правда и порядочность еще окончательно не растворились в хумусных потоках ставшего нам уже почти родным восточного словоблудия.

Он удивительно спокойно вспоминает все то, что произошло с ним 1 июня и по-юношески непосредственно удивляется прочитанному об этом в газетах, услышанному по радио и увиденному по телевидению. Возможно, этот рассказ и является отправной точкой моих вопросов. В пустоту?

По словам Эдика, он и двое его друзей оказались у «Дельфинариума» минут за десять до взрыва. Почти сразу его тренированный взгляд спецназовца определил среди стоявших у входа в дискотеку девчонок и ребят фигуру человека (ох как не хочется писать применительно к террористу слово человек ), внешний вид которого абсолютно диссонировал со всеми окружающими. Это был араб примерно 30-32 лет. Он был очень напряжен, при этом в его руках был явно не пустой чехол от дарбуки (так называется арабский барабан). Предположив неладное, Эдик подошел к одному из охранников и указал тому на странного посетителя молодежной дискотеки. Охранник отреагировал достаточно спокойно: мол, нечего волноваться, все нормально. Тем не менее, Эдик подошел к арабу и заговорил с ним. На удивление, тот был настроен весьма дружелюбно, а на вопрос, зачем тому нужен ночью на дискотеке барабан, ответил, что его пригласили поиграть арабскую музыку. Что это была за «музыка» все, кто находились в тот злополучный вечер на площади у «Дельфинариума», услышали буквально через минуту. Эдик же, успевший отойти на несколько метров, обернувшись на безумный вопль «Аллах-акбар», разглядел «своего» араба с силой ударяющего в «дарбуку», после чего сразу раздался оглушительный взрыв. В тот же момент он увидел, как на десятки частей разорвало тело «музыканта», а мгновение спустя дикая боль, казалось, целиком поглотила каждую клетку самого Эдика.

Вот здесь и возникает первый вопрос в пустоту: а был ли мальчик-самоубийца, портрет которого с подачи палестинцев растиражировали все мировые СМИ? Может быть, это фрагмент все той же дьявольской арабской игры по вербовке новых молодых «камикадзе»? Тем более, что, по словам самого Эдика, кого-то хоть каплю похожего на того, кто был назван террористом-смертником и чьи фотографии были помещены в газетах, он в радиусе десяти-двадцати метров от эпицентра взрыва не видел.

Вопрос второй: Повезло?

В салоне малюсенькой съемной квартирки Эдика, где проходила наша беседа, и которой ужасно мешал оглушительной громкости звук соседского телевизора (стеночки-то гипсовые), с трудом могут разместиться несколько человек. Слегка потеснившись и обменявшись обязательными «Ма нишма», происходит процедура передачи денег, собранных в Кирьят-Гате. В тот момент, когда Эдик расписывается за их получение, у него непроизвольно вырывается фраза: «Везет мне!». Действительно, всему тому, что произошло с ним после взрыва можно дать именно это определение. Вот только интонация, с которой будет произноситься это самое «Везет мне», каждый раз будет иной – от удивленно-радостной до горестно-саркастической.

Ему действительно повезло – вся эта металлическая дрянь, которой для нас «фаршируют» свои «блюда» хорошо обученные «повара» из автономии, разорвала парню не все легкое, а лишь его часть. Другое «железо» пробило желудок и остановилось возле самого позвоночника. Часть смертоносного «металлолома» осела в голове, шее, руках и ногах. В больнице «Тель а-Шомер», куда Эдика доставили сразу после взрыва, его, как он говорит по-простому, разрезали, откачали из легкого кровь и вставили дыхательную трубку. А еще через несколько недель задыхающегося (один из металлических шариков застрял в легком и «гуляет» по нему до сих пор, поэтому врачи не могут точно определить его местоположение и сделать операцию по удалению из легкого инородного тела), на инвалидной коляске (осколок, застрявший у позвоночника, зажал какие-то нервы и не позволял ходить) Эдика вытолкали за ворота этого уважаемого лечебного заведения, объяснив ему, что он, как человек военный, обязан проходить курс лечения под наблюдением армейских врачей. В итоге он попал в один из беер-шевских госпиталей, где ему опять «повезло». Очевидно, врачи этого госпиталя, считая из всех гиппократовских постулатов обязательным для себя исключительно один, а именно — «Не навреди», лечением молодого солдата вообще не занимались. Но тут Эдику в очередной раз повезло – благотворительная организация СЕЛА, о которой он отзывается с большой теплотой и благодарностью, и которая помогает всем пострадавшим в том страшном теракте, вручила ему чек на сумму 7000 шекелей. Все эти деньги, правда, добавив кое-что еще, парень вложил в свое лечение у частных врачей-мануальщиков. После многочисленных сеансов специального и точечного массажа он, хоть и с трудом, но начал самостоятельно ходить, а все «железо», за исключением застрявшего в легком, удалось зафиксировать в теле таким образом, чтобы оно не смещалось. Нет необходимости рассказывать, насколько болезненны были эти процедуры тогда и насколько сильны боли сегодня, но все равно – это, по словам Эдика, гораздо лучше, чем перемещаться в инвалидной коляске.

Здесь у меня также было заготовлено несколько вопросов. В пустоту, разумеется. Но эти вопросы не менее уместны и к следующим этапам «везения», которые можно смело объединить известным лозунгом: «Израильская бюрократия – самая бюрократистая бюрократия в мире!». Тем более, что прекрасно известно – чиновничье безразличие, бездушие и формализм ранят куда глубже и больнее любого «железа».

Вопрос третий: Мэрское дело?

После бесполезного пребывания в беер-шевском госпитале Эдик оказался у себя дома в Ашкелоне. Один. Без чьей-либо помощи и поддержки. Рассчитывал ли он на какое-нибудь участие по отношению к себе в своем же городе? Скорее нет, чем да. К этому выводу он пришел еще находясь под капельницей в «Тель а-Шомер». Был такой период, когда чуть ли не каждый мало-мальски значимый политик (или считающий сам себя таковым) государственного или местного масштаба обязательно должен был отметиться у постели кого-нибудь из раненых во время взрыва у «Дельфинариума». Желательно, разумеется, в присутствии специально нанятого по этому случаю фотографа. «Повезло» и нашему герою. Как ему сказали, его навестил сам мэр Ашкелона. Мэр поинтересовался самочувствием раненого, пожелал ему скорейшего выздоровления и подарил именной набор из двух авторучек. Эдик своего мэра раньше никогда не видел, поэтому слегка удивился, прочитав на авторучках надпись: «Шабтай Цур, первый заместитель мэра Ашкелона». Он (Эдик) так и пребывает в неведении – кто ж его навестил, поскольку и первого зама мэра он так же раньше никогда не видел. А спустя еще несколько дней Эдика навестил уже заместитель мэра Ашкелона Юрий Замойщик, который, как и мэр (или, как его там…), поинтересовался самочувствием раненого, пожелал ему скорейшего выздоровления и подарил… именной набор из двух авторучек. Что было написано на авторучках Эдик смотреть не стал, дабы не разочаровывать самого себя. А то, что это действительно был Юрий Замойщик, он уверен, т.к. в отличие от предыдущего визитера, этот разговаривал с ним исключительно по-русски и без акцента.

Какого же было удивление Эдика, когда, уже находясь в Ашкелоне, в его квартире раздались телефонные звонки вначале из Кирьят-Гата, затем из ашкелонского Объединения узников гетто и концлагерей, потом еще раз из Кирьят-Гата. Совсем незнакомые люди объявили, что хотят оказать ему материальную помощь. А самое интересное, что сделали это очень быстро, без каких-либо задержек и проволочек, вручив Эдику так нужные ему сегодня деньги. Он не задается вопросами: почему Кирьят-Гат, почему «узники»? Наверное, там просто есть люди неравнодушные, люди, которые привыкли больше делать, чем говорить, люди, готовые абсолютно искренне и бескорыстно приходить на помощь тем, кто в этой помощи нуждается. Но вопросы есть у меня. Почему в Ашкелоне – городе, в котором почти половину всего населения составляют «русские», городе, где пытаются сосуществовать десятки различных «олимовских» организаций, объединений и амутот, нашлась только одна(!), к тому же далеко не самая богатая, протянувшая руку помощи раненому солдату? Почему в Ашкелоне – городе, в котором проживают не один и не два «наших» депутата самого разного уровня, на момент написания этой статьи не нашлось ни одного, кто бы хотя бы поинтересовался, как парень себя чувствует? А может быть о том, что они « наши», им вспоминается в строго внесезонные периоды времени под названием «выборы»? Или все эти вопросы – вопросы в пустоту?

Вопрос четвертый: А у нас?

А деньги Эдику действительно нужны – на лечение. Являясь военнослужащим и живя сегодня в Ашкелоне, он не может получить полноценное медицинское обслуживание в обычной больничной кассе. За любой поход к врачу, за любой анализ, за любой рентгеновский снимок он должен платить из своего кармана. Но даже за деньги не всегда удается получить самое необходимое. Почему? Все очень просто – он же солдат действительной службы, а значит, в соответствии с воинским Уставом должен проходить лечение в том военном медицинском учреждении, к которому приписан. А это самое военное медицинское учреждение находится на самом севере страны в нескольких километрах от ливанской границы. Чтобы туда еще попасть, надо не один километр прошагать пешком, причем желательно в полной боевой выкладке (граница все же), т.е. с автоматом, в каске и бронежилете. Физическое же состояние парня такого, что просто одеть на себя военную форму для него проблема. Однако, даже, если он туда и доберется, то в силу своей специфики это медицинское учреждение не в состоянии оказать тяжелораненому военнослужащему Ворзобову необходимую для его полного выздоровления помощь. Но Устав подобные обстоятельства не учитывает. Зато, по словам Эдуарда, определено, что не зависимо от тяжести ранения, полученного во время нахождения в увольнении, он обязан в строго определенные сроки прибыть в свою воинскую часть. В противном случае он будет считаться дезертиром.

Дезертиром? Кто? Эдуард Ворзобов? Тот самый, который с первого дня службы рвался в боевые части? Тот самый, который до ранения служил в особых частях спецназа бригады «Голани»? Тот самый, которому сослуживцы после одной из успешно проведенных спецопераций вручили памятный знак, где написаны простые и честные слова, не требующие перевода на русский язык: « Маше h у ле мише h у, ше h у мамаш маше h у, маше h у»? Тот самый, который и в дальнейшем мечтал связать свою жизнь с армией и ее частями специального назначения? Неужели и эти вопросы останутся вопросами в пустоту?

…Один из крупнейших русских писателей нашей эпохи Борис Васильев сказал применительно к современной России: «Любое нормальное государство – сложный механизм, где у каждого свое место, свои обязанности и свое право на уважение. Но так в нормальных государствах. А у нас?». Сегодня, находясь под постоянным прессингом арабского террора, каждый из нас как никогда хочет быть уверен, что при любых обстоятельствах у него есть свое право на уважение . Во всех его проявлениях. В противном случае придется задаваться вопросом: «А у нас?». Но это уже будет риторический вопрос. В пустоту.

Александр Вальдман

Кирьят-Гат – Ашкелон

12 августа 2001 года