Ян Топоровский. Революция на конюшне,  или жизнь «Мироеда»

                                               
Пролетарское знамя над конюшней тель-авивской полиции развевалось четыре дня: с 11 по 14 ноября 1923 года. По неподтвержденным сведениям, революцию хотели приурочить к 6-й годовщине Великого октября. Хотя в то время этот праздник назывался Днем пролетарской революции. Но решили, что праздник – праздником, а революция – революцией. И сдвинули это дело на несколько дней. Необходимо отметить, что колыбель этого исторического события находилась на конюшне, а очистка данного места, как и всего Тель-Авива, были отданы на откуп подрядчику Дову Шпаку. И рабочие – уборщики, мусорщики, золотари, трудившиеся под его началом, решили объединиться и предъявить «мироеду Шпаку» ультиматум.

Вот как запечатлено живое дыхание тех героических дней в обращении революционного пролетариата, озаглавленном «СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ СРЕДИ РАБОЧИХ ОЧИСТКИ ТЕЛЬ-АВИВА ДОВА ШПАКА»: «Настали светлые дни. Ссоры минувших дней между рабочими ушли в область забвения, как будто душа очистилась, переродилась и оделась в чистое, светлое сияние. Как будто теперь лишь узнали красоту солидарности и братства. И казалось, вырастает и крепнет что-то сильное и мощное. Радостные улыбки не сходили с лиц у каждого, не переставали блестеть особенной преданностью. И стоило было заикнуться одному, что на его участке особенно много работы, все, как один, спешили заканчивать свои работы и бежать на подмогу товарищу. Да, эти дни, как символ братства и солидарности, могущие быть среди людей по их желанию», — таким высоким штилем обращался рабочий А. Коперник (неужели потомок того Коперника?!) 19 ноября 1923 года к «Президенту Управы Тель-Авива г-ну Меиру Дизенгофу».

На пятый день триумфальное шествие революции по конюшне захлебнулось. Изменники ворвались в дом, где хранились протоколы заседаний революционно настроенных уборщиков и мусорщиков Тель-Авива, и куда-то эти документы унесли. После чего малодушные пошли на поклон к подрядчику Дову Шпаку, а вождя пролетариев очистки всех стран и конюшен Тель-Авива уволили с работы. И тогда он воззвал к совести мирового еврейства и лично Меира Дизенгофа. Это был последний всхлип революции. Потом на конюшне (а точнее, в колыбели революции) стало тихо.

Но сохранившиеся документы впитали аромат того места и события, и жгучую горечь вопросов А. Коперника к мировому еврейству: «Вздрогнет ли оно перед преступлением своих отбросов-изменников великому делу Палестины? – гг. Шпаков, Фурманов, Шавульских, Бреславских и др., которые сотнями обитают в его среде, и из-за которых пустеет страна. Или невольно сердце содрогнется, душа очерствеет, опустятся руки при виде ответа на все вопросы – царящий в атмосфере Палестинского и всего мирового еврейства? И невольно появится в голове мысль уйти, оторваться силой, покончить счеты с этим гнилым народом, вырвать все корни и пристать к другому лагерю. Но куда…». (Здесь и далее, высокий стиль и орфография писем-обращений Коперника сохранены. – Я.Т.)

Эти опаляющие душу строки, обращенные ко всем евреям, а значит и ко мне, подвигли раскопать подноготную «изменника великому делу Палестины», подрядчика Шпака. Правда, во время охоты за крохами биографии этого неприметного (мал ростом, и должность мелкая – подрядчик по вывозу мусора Тель-Авива!) Шпака, удалось обнаружить еще одно письмо Коперника о революции и предупреждение автора, что «война только начинается». Но, «как не хотелось бы воевать!»

                      ЖИЗНЬ «МИРОЕДА»: от наемного работника до поставщика батальона

Дов Лобзовский (Dov Lobzowsky) родился в селе Брежно, что в окрестностях Гродно, (некоторые биографы утверждают, что в Ружанах) в 1861 году. Отец – раввин Ицхак Лобзовский, мать – Лея из рода Браславицких. Они владели молочной фермой, но все дела вела Лея, создавая мужу условия для спокойного изучения Торы. Мать умерла, когда Дову исполнилось 14 лет. Отец женился на другой женщине и переехал в соседнее село, став арендатором. Однако Дов, не в силах видеть, как мачеха помыкает сестрами, оставил дом. Он нанялся к помещику, который поручал ему разнообразные работы в различных деревнях.

К хозяину поместья частенько приезжали офицеры из расквартированного неподалеку русского батальона. Услышав от помещика о порядочности и ловкости еврея-управляющего, они предложили тому стать поставщиком мяса и других продуктов для батальона. Так Дов Лобзовский стал поставщиком царской армии и в этом деле преуспел, а когда часть получила приказ передислоцироваться в Иркутск, штаб батальона предложил поставщику поехать вместе с батальоном. Он принял предложение и уехал в Сибирь.

СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ
СРЕДИ РАБОЧИХ ОЧИСТКИ ТЕЛЬ-АВИВА

“Президенту Управы Тель-Авива
Имею честь просить Вас уделить немного времени и вникнуть в описание мною, как соучастника событий последней недели среди рабочих Шпака. Я думаю, что история одной группы еврейских рабочих – так же важна для всеобщей истории еврейского пролетариата, — а с ними и всего народа, — как несколько миллионов капель в совокупности для океана.

Кроме того, я считаю настоящую историческую эпоху настолько ответственной перед перспективами экономической и политической жизни нашего народа, что не могу взять на себя ответственность смолчать о ней и не довезти «ее» до сведения народа и ему верных вождей – стоящих на страже политических и экономических интересов – его настоящей жизни. Решил довести до Вашего сведения в отдельности, как вождю Тель-Авива, о случившемся в его среде”.
(из письма А. Коперника)

                    ЖИЗНЬ «МИРОЕДА»: от поставщика батальона до поставщика действующей армии

Однажды генерал-майор Ренненкампф, командующий войсками в Центральной Сибири (участник китайского похода русской армии, русско-японской и Первой мировой войны — расстрелян большевиками в 1918 году), совершил инспекцию кухонь батальонов, расположенных в Иркутске, и, оставшись довольным проверкой, назначил поставщика батальона поставщиком всех войсковых частей округа. Параллельно с этим Дов Лобзовский стал поставщиком рабочих золотодобывающих приисков Сибири.

Во время русско-турецкой войны потребовалось организовать доставку продовольствия действующей армии. И хотя состояние дорог было ужасным, поставки производились своевременно. За эти заслуги Дов Лобзовский удостоился серебряной медали от самого Государя.

И в еврейской общине Дов Лобзовский пользовался авторитетом, Он оказывал помощь евреям, помогал иешивам, еврейским организациям Гродно, а также жертвовал деньги на различные поселенческие проекты в Эрец-Исраэль.

СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ
СРЕДИ РАБОЧИХ ОЧИСТКИ ТЕЛЬ-АВИВА

“В четверг, 8-го сентября в конюшне Шпака, в послеобеденное время, когда рабочие сошлись на работу, неожиданно для многих вспыхнула забастовка. Я лично чуть не был побит, идя запрягать, не зная в чем дело, но убедившись, что большинство бастует, счас же вернулся, распряг и ушел.

А вспыхнула она вот от чего!
3-й месяц, как Шпак не плотит, 3-й месяц, как рабочие, большинство которых обременены не малыми семействами, должны с особенным лицемерием подлизывания, стоя понурив голову у обирателей ростовщиков, лавочников, жалобно с затаенной злобой в груди, но кривой улыбкой на лице – просить обирать себя еще и еще, дабы имели возможность продолжать свое жалкое прозябание. И прозябание своей семьи, иметь возможность вечно быть полуголодным и таскать на своих плечах день за днем, месяц за месяцем, год за годом огромные тяжелые ящики с мусором. Червями, вонью для того, чтобы заработать несколько пиастров для продления этой жалкой, изорудованной житейскими невзгодами жизни. Не раз ростовщики благодетели вырывали из рук обратно хлеб и др. продукты и не раз приходилось со слезами на глазах выпрашивать их обратно.

Почему же Шпак не плотит? Смеет ли он подобно Кренице, Гуральского, хозяев «Силиката», Левинштейна и др. хозяев предприятий в Палестине жаловаться на убитые дела и денежного кризиса? Смеет ли он подобно другим кабланам, выполняющие работы на долгие отсрочки оттягивать плотежи и морить рабочих?

Увы, нет и трижды нет.

Каждый месяц управа ему уплачивает и этот бездетный старый сибиряк, настолько жаден, настолько пошл, гадок, мерзок и низок, что, позволяет себе деньгами их, судьбою проклятых бедняков, покупать (неразборчиво. – Я.Т.) и моторныя лодки для ловли рыб, беспечно берет на свою голову миллионы проклятий, ежеминутно выходящих из уст рабочих, их же детей и с угрозами и страшными сапожными ругательствами подавляет их просьбы и слезы.

А рабочие молчат! Изнемогая от непосильного ярма, они напряженно носят его на своей шее – боясь заикнуться, чтобы быть выброшенными на базар Тель-Авива, где обитаю сотни безработных, бездомных и голодных.

Гг. Гуральские-Креницы и прочие! Куда Всем до Шпака! Как бы то ни было, а у Вас рабочие работают определенные часы. Действительно морить людей вы еще должны много, много учиться у Шпака! Да – это старый закаленный остаток варварства средних веков, времен феодализма и аболютизма – с примесью развитого извращенного ума лицемерного 20 века. Он подобно многим специалистам, авантюристам – нюхом угадывает ему нужных черных элементов и образовывает из них вокруг себя крепкую стену.

В среде его рабочих имеется, например, один рабочий (Фурман Мордыхай), который получает больше фунтом за то, чтобы сейчас же доносить ему. На виновного, не зная за что, обрушивается страшный гнев и он, притаившись, с боязнью отказаться сделать что-либо сверх его работы (работа разделена на определенный участок), работает дальше.

Его управляющий, маленький низенький человек, работавший года три тому у Абрамовича за 25 пиастров в день, именующий себя демократом, специально занимается сплетнями чтобы ссорить рабочих между собой, чтобы этим не допустить их организоваться в одну тесную группу, пугает Истадрутом, взваливает на каждого сверх участка — очищает город 25 рабочих, где необходимо 35 — заставляет работать по 10-11-12 часов и пугает Шпаком.

И чаша переполнилась! Нужда и издевательства, недовольство и обиды – так и клохтали в груди у каждого. Накопилось много взрывчатого вещества, нужна была искра, чтобы его взорвать.

И она явилась! Работа остановилась!”
(Из письма А. Коперника)

ЖИЗНЬ «МИРОЕДА»: от Дова Лобзовского до Дова Шпака

Однажды по делам службы Дов Лобзовский приехал в Брест-Литовск. Там он встретился с Менахемом Шенкиным, с которым был знаком еще по Иркутску. На встрече в Брест-Литовске Шенкину удалось уговорить Дова Лобзовского поехать вместе с ним в Эрец-Исраэль, чтобы лично удостовериться, можно ли там выгодно поместить капитал. Дов Лобзовский выехал из России в 1911 году под фамилией своего зятя – Шпак – и по его паспорту. С тех пор он с этой фамилией уже не расставался.

Первым делом он купил хозяйство под Гедерой. Затем дал телеграфное распоряжение жене, чтобы она ликвидировала все его дела в России и перевезла большую часть капитала в Эрец-Исраэль. Так она и сделала. А часть капитала, оставшаяся в Государственном и частных банках России, была потеряна навсегда.

СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ
СРЕДИ РАБОЧИХ ОЧИСТКИ ТЕЛЬ-АВИВА

“Прибежал Шпак. Своим напущенным грозным видом, страшными матерщинными ругательствами он начал сыпать по адресу некоторых, и некоторые рабочие между 30-50 годами, обремененные большими семействами испугались от угроз и поспешили на работу. Остальные, склонив голову, невольно последовали за ним. Вечером того же дня некоторым было уплочено только за месяц с обещанием (которое, конечно, осталось ложным), что в воскресенье (11/XII) будут уплочены все деньги.

Выступление было подавлено. Но чувство горечи, боли и обиды разгорялось еще сильнее прежняго, ибо всем, даже продажным ему, стало ясно – что, как бы они не были б ему преданы, Шпак останется Шпаком и в будущем, что захочет, то и сделает. Само собой, у всех в душе явилась идея о спаянности.

9/11 – следующего дня – вечером. Меня пригласил к себе через рабочего Игби, Фурман Мордыхай, и мы втроем решили обратиться к некоторым помочь организовать инициативную группу, которая приступит к организации всех рабочих.

10/11 — В 2 часа дня. Я, Фурман, Шовульский, Левин, Пакулин организовались в одну тесную группку, подписали протокол. Что все будут держаться крепко друг за друга, и решили обратиться ко всем рабочим с призывом организоваться.

Вечером того же дня состоялось собрание под моим председательством, и после моей краткой речи о нашем состоянии и экономического положения, единогласно решили выбрать президиум, присягнули по еврейскому обычаю, что все будут дружны как один (пост раввина занял тейманец Хаим Ятун), подписали каждый протокол, что все непреклонно будут слушаться своих представителей, которые стойко будут защищать интересы группы. Большинством голосов тайным голосованием, были избраны я, Игби и Бреславский, кандидаты Шавульский Р. и Грейтушка.

Действия президиума с первых же дней были довольно активные: обратились в Ирию с письмом, о котором, наверное, Вам известно. Вели переговоры с Истадрутом и после соглашения, что он не будет вмешиваться в нашу внутреннюю жизнь, на общем собрании, которое состоялось 12/XI, решили войти в Истадрут, как ховура. Было решено также организовать кассу взносами каждого рабочего, в которой каждый во время особенных нужд мог обратиться и найти скорую денежную помощь.

И действительно!

Первые четыре дня – 11-12-13-14/XI – были довольно светлыми для нашей ховуры. Ссоры минувших дней ушли в область забвений, как будто душа очистилась, переродилась и оделась в чистое, светлое одеяние. Как будто – теперь лишь, то и дело, узнали красоту солидарности и братства, и, казалось, выростает и крепнет что-то сильное и мощное. Радостные улыбки не сходили с лиц, глаза у каждого не переставали блестеть особенной преданностью. И стоило было заикнуться одному, что на его участке особенно много работы, все как один спешили заканчивать свои работы и бежали на помощь товарищу. Да, эти дни, как символ братства и солидарности, могущие быть среди людей по их желанию, я долго буду носить в своей груди.

13/XI я обратился к управляющему не с требованием, а с просьбой (хотя это довольно наивно), чтобы он добровольно признал нас как президиум ховеры, считался с нами как таковыми и в случае надобности рабочих (добавочных) обращался к нам. Просьба была категорически отвергнута.

Того же вечера после совещания с представителями моацы о положении дел, было отправлено письмо к самому Шпаку со следующими требованиями: признать нас как президиум ховеры, менее грубого обращения с рабочими и, наконец, закончить счет (имеется ввиду, задолженность по заплате. – Я.Т.) каждого до 1 сентября. Письмо было отправлено нарочным на следующий день”.
(Из письма А. Коперника)

   ЖИЗНЬ «МИРОЕДА»: от очистки города до домов для репатриантов

Через два года после Первой мировой войны Дов Шпак покинул Гедеру. Он поселился в Тель-Авиве и в течение шести лет был главным подрядчиком службы очистки города и содержания полицейских лошадей. В те годы он добился сертификатов на переезд в Палестину многих своих друзей, родственников и родственников жены. А после их переезда помогал им и экономически. Однако его главной целью оставалось возрождение иудейской земли и создание на ней городских и сельских поселений. С этой целью он выкупал у арабов земли, на которых потом возникли:

— Шхунат Шпак (улица Билу и улица Монтефиори в Тель-Авиве),

— Шхунат Овдим (бульвар Керен Кайемет – ныне Рамат-Авив),

— земли от улицы Кинг Джордж и Бен-Йегуда до Яркона,

— Ган ха-Ир,

— Ган-Хадасса,

— апельсиновые плантации в Абу Кадра,

—  виноградники в Бат-Яме,

—  земли возле деревни Шейх Мунис… – все это отводилось для застройки домов для репатриантов.

СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ
СРЕДИ РАБОЧИХ ОЧИСТКИ ТЕЛЬ-АВИВА

“14/XI я передал всем рабочим явиться в секретариат Истадрута для регистрации. К регистрации явились из 23 – 15.

В тот же вечер около 8 часов 2 из неявившихся, Шавульский Рафаил и Мордыхай Фурман, воспользовавшись отсутствием рабочаго Бреславского, ворвались в дом, перепугали его больную жену, захватили лежавшую на шкафу книгу с протоколами и прочими документами ховеры и убежали.

Эту измену нужно считать первым серьезным ударом для нашей ховеры, и с этого момента начинается ее разложение. И не мудрено! Боязнь семейнаго очутиться без заработка, гораздо сильнее самого факта – равносильно колоссальному страху смерти перед ее ничтожеством.

Я категорически потребовал, чтобы все моментально было возвращено, — в противном случае я снимаю с себя ответственность за последствия. На это последовало смех и угрозы.

Вечером того же дня я и Бреславский заявили об этом полиции. Был составлен протокол. Обратились лично к

Вк. Нейфеху, который, с особенной учтивостью выслушав нас, обещал на следующий же день лично взяться за дело – подчеркивая, что это для преступников пахнет несколькими месяцами. Но и здесь дело завершилось постыдным концом. Не знаю, был ли Бреславский подкуплен или от других соображений сделал это, но факт тот, что он побежал в полицию и уничтожил протокол. Этим был нанесен смертельный удар оставшимся в ховере.

Управляющий ликует!

Ему удалось и должно быть удастся и вперед, невежеством и грубостью этих рабов высасывать из робких, пугливых и обремененных – ему нужное для пресыщения своей дикой алчности, сможет дерзко издеваться и крепко держать в руках кнут и пугало «Шпаком».

Первого — выбросили меня.

За мною последуют и другие неблагонадежные. И когда веревка будет висеть на шее, тогда Вы… изменники своему делу, будете, как сумасшедшие, гнаться и звать на помощь. Но будет поздно!

И невольно в душе выростает грозный вопрос. Куда мы приехали – в страну Хеопса, чтобы страхом и боязнью веками минувших времен его, строить дворцы для мироедов Шпаков? Куда мы принесли наши бодрыя, свежыя, юныя силы – в пустыню скорпионов и гремучих змей на произвол и поругание? Или еврейство не оставило в диаспоре свои закамашки, за которые его громили, убивали, уничтожали, резали, издевались и свои «нравы и зубы» (из басни Крылова – «Волк и Кукушка») принесли с собою в обновленную Палестину? Или так трудно расстаться с зловонным мещанством? Или вопрос реставрации Палестины и еврейства в этот ответственный исторический момент, требующий немедленнаго и быстраго ответа, ничтожнее ехидной погони за наживой и деньгами?

Где оно, веками носящее это имя еврейство, не переставая грезить о Сионе? Что оно думает? О чем оно мечтает теперь? Вздрогнет ли оно перед преступлением своих отбросов – изменников великому делу «Палестины» Шпаков, Фурманов, Шовульских, Бреславских и др. которые сотнями обитают в его среде и из-за которых пустеет Страна (массовая иммиграция 23 года!) Вопрос…! Невольно сердце содрогнется, душа очерствеет и опустятся руки при виде ответа на все вопросы – царящий в атмосфере Палестинского и всего мирового еврейства, и невольно появится в голове мысль – уйти, оторваться силою. Покончить все счеты с этим гнилым народом. Вырвать все с корнем и пристать к другому народу. Но куда…”
(Из письма А. Коперника)

ЖИЗНЬ «МИРОЕДА»: от египетской границы до «Искупления Страны»

Довом Шпаком были куплены и сельскохозяйственные участки:

• возле Калькилии – 1500 дунамов,
• в Эвен-Йегуда – 4000 дунамов,

 в Герцлии – 700 дунамов,

• возле Рамле -1000 дунамов,
• возле киббуца Эйн ха-Шофет – 1500 дунамов,
• в Тайбе – 500 дунамов.
• В близи египетской границы Шпак приобрел целых 43 тысячи дунамов.

В те годы выкуп земли Эрец-Исраэль у арабов был общенациональной задачей, и не случайно вся эта деятельность носила название «Геулат ха-Арец» («Искупление Страны»).

ПОСЛЕСЛОВИЕ К РЕВОЛЮЦИИ

«Президенту Управы Тель-Авива
К великому прискорбию приходится еще раз оторвать у Вас столь драгоценное время, направленное на успокоение ныне расколовшегося житейского котла. Приходится еще раз напомнить о себе, и не только о себе, а и о всех нас, которые работают на очистке Тель-Авива, у каблана Шпака.

Приходится обратиться именно к Вам, потому что Вы из тех считанных единиц мощных духом и волею народных ВЕЛИЧИН, вечно создававшие на протяжении исторического развития человечества грозную оппозицию против тех, опьяненных своей алчностью и жадностью, лозунг которых «деньги и нажива на счет других», переступая даже через трупы в случае надобности, не считаясь абсолютно со своей нацией в минуту подъема или упадка – святая цель которых объективно разрешить вопрос своей ли нации или всего человечества.

Вам известны почти все детали сколько было истрачено сил и энергий, чтобы создать из рабских душою, обремененных, измученных элементов сплоченную единицу, которая необходима в социально политическом положении нынешней эпохи, в подобных случаях многочисленности рабочих. Да – немало пришлось работать, чтобы подавить измены со стороны самих рабочих, разсеять интриги, которые толкали обремененных в бездну на произвол крокодиловой власти, заставить каблана выполнить наши правдивые требования, вполне солидарные с законами Управы Тель-Авива – и в конце концов — более или менее обезпечить себя, не превратиться в нищих по произволу каблана, и присовокупить к той массе, которая в достаточном количестве обитает в Тель-Авиве на счет Сионистской организации, Купат-Милве, рабочей организации, Управы Тель-Авива и ее обитателей.

Я намеревался в будущем создать из этой группы прочный коллектив, который из своего крошечного заработка отделит маленькую лепту, чтобы создать кассу, на которую будут направлены все силы расширить ее и с течением времени (по обещанию Карен каемет) колонизироваться и устроить свою жизнь в Палестине более или менее самостоятельно. Не отрицаю, что не мало труда и усилий придется разточить на это, но судя по тому, что благодаря Вашей инициативе и безпрестанных трудов на песчаной пустыне, мог вырасти такой город, как Тель-Авив с довольно широкими перспективами, можно надеяться, что благодаря моим неустанным трудам – со временем смогу создать при нынешних экономических условиях, т.е. при (неразборчиво. –Я.Т.) в месяц, конечно с помощью Керен каемет, маленькую деревню.

Но не успела еще группа созреть и выйти из прежней атмосферы – трусливого рабства перед хозяином, как начала надвигаться на нее черная тень.

На перегонку – один за другим – пустились бежать никогда не насытящая обжоры, чтобы захватить лакомый кусок, кажущий им, в связи с безработицей, выгодный гешефтик очистки Тель-Авива. Они рвутся и дерутся, как разъяренные псы, сбрасывают цену с уверенностью, что безработных и голодных, забитых тайманцев и оборванцев много и, каждый думает использовать их в свою пользу. Ни один из них не хочет задумываться над тем, что 30 с лишним рабочих, большинство которых обременены немалыми семействами, будут лишены своего куска хлеба. Никто из них не задумался поинтересоваться внутренней жизнью этих рабочих. Никто из них не хочет считаться с тем, сколько слез и проклятий от разрушенной жизни, и распущенной жизни своих, никому не полезных и ни к чему негодных холенных детей? Каждый со злой улыбочкой видеть перед собой огромную толпу безработной массы, мускулами и жилами которой он сможет сплести себе довольно большую и крепкую сеть для ловли власти эксплуатация – фунтиков.

Я верю, что Вы не подпишите смертный приговор в настоящую минуту для нашей группы, которая кормит 70-80 душ. Я верю, что Вы не разрушите взлелеянныя надежды всей группы в общем и каждой семьи, в частности. Я верю в Ваше величие, широкого объемлющаго ума, глубокаго знатока анализировать психологию моментов людей и не допустить убийственного молота молоха разрушения опуститься на наши головы.

Я не хочу верить в противоположное, но горкия сомнения и тайный страх, почему-то бессознательно закрадываются в душу. Передо мною, почему-то вырастает кошмарная картина недалекого будущего от перемены обстоятельств в подряде очистки Тель-Авива, картина состояния группы – их жен и детей. Я вижу перед собою семьи рабочих в тесных конурах, где царит нищета, к которой в настоящую минуту примешались светлыя надежды с близким осуществлением их, вновь воцарившийся мрак и печаль, безнадежность и уныние, отчаяние и безотчетный страх, страшную ненависть и проклятие.

Я вижу перед собой войну не на жизнь, а на смерть за обладание этим грязным трудом, не ту войну, перед которой согнулся старый сибиряк, а более серьезную. И как не хотелось бы воевать! Как не хотелось бы растрачивать силы и энергии на безумные вспышки! Как хочется создавать, строить, заложить маленький фундамент, на тысячах подобных, который вырастет здание всего еврейства! Как не хочется мыслить и вновь разбираться, как далеко ушли мы от крепостничества, когда один помещик поднятием своей руки продавал целые деревни людей – параллельно с возможно случившимся со стороны Управы по отношению к нам.

Простите за откровенность, мысли бушуют – думать и говорить это у меня на одной ступени, ибо «тот, кто хочет правды, не должен получать наказания», — как говорит еврейская пословица.

Я обращаюсь к Вам без ехидности и преувеличенных комплиментов, как к родному отцу, помочь мне осуществить мой задуманный план и охранить нас от надвигающейся на нас грозы».
(из письма А. Коперника)

ЖИЗНЬ «МИРОЕДА»: от покупателя дунама до Собирателя земель иудейских

Каждый новый дунам земли, приобретенный Довом Шпаком, позволял расселить дополнительное число, прибывающих в страну евреев, и превратить еще один кусочек Палестины в еврейское владение.

На землях Рамат-Авива, принадлежащих Шпаку, строили дома для репатриантов. За это владельцу земли никто ничего не платил. Он покупал и строил на свои кровные деньги. И если бы не Шпак, который, по сути, являлся собирателем земель иудейских, очень многие сады, пустыри, поля, тропинки и земледельческие угодья сегодня не были бы еврейским достоянием.

19.7.1948 года, через два месяца после провозглашения Государства Израиль, Дов Шпак (Dov Lobzowsky)  скончался в Тель-Авиве.