ИННА КОСТЯКОВСКАЯ. ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

***
Где ты, мой рыцарь
в сиянии лат?
Тот, кто мне снится
все годы подряд…

Тот, кто мне снится
об этом не знает,
что он из темницы
красавиц спасает.

Где ты, мой рыцарь,
близко, далёко?
В памяти рыться
всегда одиноко.

Просто листаю
жизни страницы,
и повторяю:
«Где ты, мой рыцарь…»

Лизочке,
моей собачке…

У тебя в глазах собачья грусть.
Я ее читаю без подсказки.
Тащим мы вдвоём нелегкий груз.
Как тебе, мне не хватает ласки.

Ты одна так преданно молчишь,
словно тайны все на свете знаешь,
только вздохи нарушают тишь.
Ты давно как человек вздыхаешь.

И откуда этот грустный взгляд?
что мне с этим делать, в самом деле?
Мы похожи… так мне говорят.
Грусть в глазах. И в голосе. И в теле.

***

Еще один сентябрь
моей дороги в осень
и душу мне свербят
ненужные вопросы.
Ответы как беда,
сентябрь не принимаю,
дорогой в никуда
я снова пропадаю.
Где ты, мой верный друг,
поэт, певец, философ?
Есть в ласковости рук
ответы без вопросов.

***

Не верьте многоточью,
ведь всё, что не досказано
и днём и темной ночью
одним узлом повязано.

Одною ниткой сшитое,
и в дальний шкаф уложено
когда-то пережитое –
правдивое и ложное.

И я – святая грешница,
ищу в шкафу свой клад
и снова мне мерещится
наш первый листопад…

***

Всё, что захочешь –
возьми у меня!
Бессонные ночи,
истерику дня,
краски рассвета,
дыханье залива –
всё, что поэту
так необходимо.
Рад ли подарку?
Доволен, скажи?
Жизни не жалко,
вся жизнь – миражи…

***

Утро так безмятежно,
ласково, как прибой,
утро бывает нежным,
если оно – с тобой.

Дует прохладный ветер,
слёзы стирая с глаз,
главное, чтоб заметил,
что я с тобой сейчас.

Если любить – до боли,
до колик, до хрипоты,
весь мир – на моей ладони,
если со мною ты…

Ю.К.

Ты – гордая птица,
ты мной окольцован
и дней вереницей
ко мне ты прикован.

Ты – гордая птица,
но слишком ранимый.
Как мне не влюбиться
в твой крик журавлиный!

Таинственной смесью
наполнен до края.
С тобой равновесье
души я теряю!

И падаю в омут
страстей и желаний,
выискивать повод
для новых признаний.

НОЧЕЙ БЕССОННЫХ МУКА…

***
Не понимаю, почему,
откуда, для чего мне это,
глядеть на бледную луну
и называть себя поэтом.

И снова бредить по ночам,
дышать строкой, сомненьем мучась,
выбрасывать рожденный хлам
и создавать. О, эта участь,

для нас давно предрешена,
и знает только провиденье,
зачем и для чего дана
строфа. И ночь. И вдохновенье.

***

Ночей бессонных мука
для тела и души,
из замкнутого круга
ты выбраться спеши.

Рассвет погасит звёзды,
дрожит в окне сирень,
и рано или поздно
кончается апрель…

Кончаются улыбки.
Кончаются слова.
Струна далёкой скрипки –
тугая тетива.

Всё как бы, между прочим,
она ласкает слух…
И все напевы ночи
впитал бессонный дух…

28 января – день смерти Иосифа Бродского

Кому сейчас поэзия нужна?
Когда в почёте грубые подделки,
гармония становится чужда,
слова и чувства так обидно мелки…

Кому нужны души твоей мотивы,
летящие куда-то, за моря,
пропали Музы и умолкли Лиры,
замерзла песнь на дате января.

Но остаётся призрачная нить,
пусть паутинкой тонкой на балконе…
И хочется стихами говорить
в последнем вздохе, крике или стоне.

***

Поэтам-эмигрантам…

Разъехались, а, может, разбежались
по разным странам, городам и весям,
и только песни нежные остались
нам в этом мире, что безумно тесен.
И даже рифм призывное звучание,
печальных нот загадочный мотив,
не оправдает полное молчание
меж рейсами Москва и Тель-Авив.
И наши книги, никому не нужные,
в картонных склепах спать обречены,
не отвечает даже мнимой дружбою,
язык, с которым мы обручены…

Клетка

Я чередой обыкновенных дней
пыталась от себя отгородиться.
Нет ничего печальней и страшней
чем загнанная в пятый угол львица.

Грызу без остановки только кость.
А мясо достаётся тем, кто круче.
Когда-то это вызывало злость.
Сейчас – брезгливость. Что, поверьте, лучше.

Фантазии простор и мир – велик!
Что для меня три метра старой клети.
Когда урчанье переходит в рык,
не остановят ни замки, ни плети…

***

На Кармели облака лежат,
накрывая гору одеялом,
между облаками лес зажат,
надо мною – небо океаном…

И опять кружится голова,
и опять приходит вдохновение,
и идут слова, слова, слова…
от первого к листу прикосновения.

***

Грустно и холодно. А за окном
ветер поёт романсы,
там, где кончается окоём
страсти, загадки, транса.

Дух мой капризный! Тебе летать
над облаками лета,
всё, что захочешь – сейчас сказать,
прежде, чем канешь в Лету.

Майской грозы необычный гул,
она так странно пела
всё, что звучанием слабых струн
я наиграть не смела…

***

Мы всё-таки имеем право
на сказанное нами слово,
плетётся под ногами слава,
о, это чувство всем знакомо.

И путы связывают руки,
так было и так будет впредь,
но наши мысли, наши муки
уходят в неземную твердь…

***

Я бы даже сказала, что мыслить – опасно.
Только мысли живут без меня прекрасно.
Собираются в строчки, а дальше – в книгу,
тоскуют по уходящему в бездну мигу,
ждут праздника лета, потом – дождей,
фиксируют разность, похожесть дней.
Они как птицы – летят куда-то,
к чужим рассветам, к чужим закатам,
в мир разных судеб, страстей и лиц,
на хрупких крыльях – лишь прах страниц.

***

На окраине мира,
или в центре его,
эмигрантская лира
ждёт певца своего.
На окраине света,
где кончается мир
поглощает поэта
одиночество дыр.
Измельчит до презренья,
перемелет на пыль,
мысли, стихотворенья
превращая в утиль…

***

Стихи – невыгодная сделка
между тобою и бумагой.
И мысль, как бешеная белка,
пугая собственной отвагой,

всё крутится. И так мешает,
и не даёт тебе уснуть,
и подсознанье повторяет
всегда один и тот же путь.

Слова идут сплошным потоком,
не запретить, не удержать.
И потому так одиноко
любить, надеяться, страдать.

ИННА КОСТЯКОВСКАЯ, Афула, Израиль