Так я познакомился с начальником финансовой службы батальона Васькой Дождиковым – личностью незаурядной во всех отношениях. Ни до, ни после я не встречал человека данной профессии, так легко и весело относящегося с своим служебным финансовым обязанностям.

Вместе с тем, финансовое хозяйство батальона считалось образцовым в армии, что неоднократно отмечалось похвальными грамотами командующего.

Подружились мы с ним мгновенно. Так как моя жена была ещё в Союзе, то своим личным временем я мог распоряжаться в полной мере. Мне так казалось… Васька решил по-своему. Он фонтанировал идеями по поводу проведения досуга как своего, так и батальона в целом. В моем лице он заполучил союзника и реализатора этих идей.Первым нашим совместным проектом было празднование дня части, неформальная часть проведения которого была поручена нам. Васька пообещал, что тем, кто добровольно примет участие в нашей постановке, будет раньше срока выплачен денежный оклад. После такого объявления желающих набралось больше, чем требовалось.

Посещение репетиций было строго обязательным, малейшее нарушение грозило отказом преждевременной выплаты денежного содержания. В программе концерта было трио «очень маленьких лебедей» с дико волосатыми ногами и в пачках из марли на подтяжках.

Была и театрализованная сценка о душераздирающей любви двухметровой, под 140 килограмм Параськи (прапорщик Грищук) и её возлюбленного Андрияшки (старший лейтенант Челноков, ростом 157 сантиметров и весом 60 килограмм).

Но гвоздём программы являлся «стриптиз», исполняемый под мелодию из кинофильма «Эммануэль» мной и Васькой, одетыми в комплект химической защиты и противогазы.

Согласно сценарию мы должны были имитировать двух сексуально озабоченных «химиков», случайно повстречавшихся во время проведения дезактивационных работ и воспылавших страстью к предполагаемому объекту вожделения. Под звуки мелодии они начинают освобождать друг друга от комплекта химической защиты, чётко выполняя последовательность и норматив упражнения «Химический комплект снять!»

В конце действа, дрожа от страсти, срывают друг с друга противогазы и… разочаровано расплёвываются, узрев однополость своего визави. На репетиции всё проходило чётко и без сбоев.

И вот премьера, наш выход. Васька, предварительно успев принять для храбрости на грудь энное количество шнапса, бодро, с грацией пьяного слоника (сходство с которым дополнял противогаз) выпорхнул на сцену… Стараясь попадать в такт музыке, мы, обливаясь потом, медленно начинаем процесс нормативного раздевания под страстные постанывания певицы. Темп мелодии ускоряется, чувствую, что Васька входит в раж, похоже, он слишком вжился в роль, движения его становятся порывисты и нетерпеливы. И в этот момент болтающиеся на брезентовых шлейках зажимы наших костюмов переплетаются.

Я дёргаюсь, чтобы освободиться, но вместо этого мы ещё больше запутываемся. Пот заливает глаза, приходится танцевать буквально вслепую. И у меня, и у него начинается тихая паника. Стараясь не выходить из образа, продолжаем танцевать, все больше запутываясь под ускоряющийся ритм мелодии. Последний отчаянный рывок, и под кульминационный страстный стон певицы мы с грохотом падаем, накрепко связанные верёвками и зажимами костюмов.

При этом я оказываюсь на Васькиной спине в весьма двусмысленной позе. Под шум оваций и поощрительный свист пытаемся сделать вид, что всё было так и задумано.

Приглашённые немецкие друзья (уже тогда более продвинутые в области отношения полов) с восторгом приняли наше выступление.

Гораздо менее продвинутый замполит и секретарь партийного бюро батальона на следующий день на общем собрании поставили нам с Василием «на вид» – недостойное выступление, порочащее высокое звание коммуниста.

За время нашей совместной службы я (как лицо особо приближённое к финансовому «богу» батальона) имел возможность получать денежные выплаты в любое время при наличии денег в кассе. Кассиром у Васьки был прапорщик Хватько, знаменитый тем, что вместо мелочи при выдаче зарплаты он выставлял стопку ликёра и конфетку на закусь.

Причём, эта норма оставалась неизменной, вне зависимости от суммы – один пфенниг или целая марка сдачи. При этом к подбору ликёра он подходил творчески: летом и весной сорта подбирались плодово-ягодные, а зимой и осенью – с синеватым оттенком и холодно-отстранёнными названиями типа «Берлинский воздух», «Белый снег», «Осень серебристая» и прочие.

Раз в месяц Василий отправлялся в штаб армии, располагавшийся в городе Эберсвальде, за деньгами для всего личного состава батальона.

Для исполнения этого святого акта ему выделялась машина (как правило, грузовой ЗИЛ с тентом) и вооружённый офицер сопровождения, а сам он получал снаряжённый боевыми патронами пистолет.

Разумеется, этим офицером сопровождения был я.

Ехать до Эберсвальде было часа три. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как за окнами автомобиля неспешно проплывали ухоженные поля и сады, живописные посёлки и маленькие аккуратные городки, совершенно непохожие один на другой.

Особенно запомнился один из них. Дорога пролегала через старинные крепостные ворота, над которыми на цепи была подвешена настоящая палица, украшенная металлическими шипами. Порой, под порывами ветра она покачивалась, ударяя по медному щиту (прикреплённому к одной из створок), порождая низкие, угрожающие звуки. Фантазия услужливо рисовала образ средневекового рыцаря в блестящих доспехах, совершившего великий подвиг во имя горожан, благодарные потомки которых в память о нём и повесили над своими воротами славное оружие героя.

Увы, как потом я узнал от знакомого немца, этой дубиной в городе очень давно был убит последний городской вор.

И как символ того, что в городе больше нет воров, а также в качестве напоминания того, что ожидает преступника, эта дубина была водружена на самом видном месте при въезде в город.

Говорят, с тех пор не было ни одного случая воровства.

Сама же дорога, вымощенная булыжником, была засажена вплотную к обочине исполинскими деревьями, которые, смыкаясь густыми кронами, образовывали в вышине зелёный туннель, прорезаемый жёлтыми лучами солнечного света. Подобное обрамление дорог было неслучайным. Ещё в годы первой мировой войны, на заре рождения авиации посадки деревьев были призваны служить естественной маской, укрывающей дорогу и всё, что по ней двигалось, от атаки самолётов неприятеля.

С тех пор это правило неукоснительно соблюдалось, и это представляло прямую опасность для наших водителей, не привыкших к растущим впритык к полотну трассы деревьям. Зачастую можно было увидеть какой-нибудь отечественный ЗИЛ или МАЗ, «обнявший» передними колёсами придорожную растительность в безуспешной попытке «взобраться» на дерево.

Приехав в Эберсвальде и получив зарплату для всего батальона, целиком вместившую в Васькин дипломат, по инициативе неутомимого Дождикова пошли подкрепиться в ближайшем гаштете.

О, эти немецкие гаштеты! Сколько приятных воспоминаний связано с ними. Можно сказать, что это школы познания немецкого языка, культуры и маленьких (порой приятных, а порой и не очень) национальных особенностей. Это были частные (как правило, семейные) ресторанчики, расположенные в жилых домах, где на первом этаже располагался сам ресторан, а на втором проживали владельцы заведения.

Кухня была потрясающе вкусная и обильная, а цены – умопомрачительно низкие. В них как нигде ощущался немецкий дух. Вечерами там собиралась мужская часть местного населения. За неспешными беседами выпивалось огромное количество холодного пива и бессчетное количество дуплей – пятидесятиграммовых стопочек со шнапсом.

Первое время, закусывая в гаштете, я невольно вздрагивал, когда проходящий мимо абориген неожиданно стучал костяшками пальцев по столу. Оказывается, таким образом он приветствовал меня. По большому счёту все они были доброжелательны и нередко присылали угощение на наши столики.

Сама атмосфера в гаштетах была уютной и располагала к отдыху и созерцанию неспешной жизни камрадов.

Обильно закусив и выпив, мы умиротворённо покинули гостеприимное заведение, испытывая любовь и нежность к окружающему миру.

По пути встретили двух жён наших сослуживцев, которых Васька (как истинный джентльмен) благородно предложил подвезти в Китц.

Разумеется, места в кабине были предложены дамам.

Мы же забрались на жёсткие места в кузове автомобиля. Всё это время дипломат с деньгами не выпускался из рук джентльмена-начфина.

Проинструктировав водителя остановиться возле магазина (для подарков любимым супругам), мы тронулись в путь. Вскоре, подъехав к нему, мы отправились за покупками, предварительно договорившись встретиться у машины через десять минут. Десять-не десять, но через полчаса мы продолжили свой путь, отягощённые дарами.

День удался!

Лирическое настроение обуяло!

Два часа пути до гарнизона пели на два голоса душевные песни, предвкушая радость близких от подарков.

И вот автомобиль стал притормаживать, подъезжая к КПП части.

Дождиков потянулся за дипломатом с деньгами… а дипломата-то НЕТ!!!

Вся получка целого батальона исчезла!

Мы на коленях, по сантиметру исследовали кузов машины – ничего! Цвет лица Васьки слился с защитным зелёным цветом автомобиля, хмель моментально улетучился.

Я с ужасом услышал стук собственного сердца в районе пяток.

Рука начфина медленно потянулась к кобуре.

Это вывело из ступора.

«Стоять!» – дурным голосом заорал я, перехватив холодную, как лёд руку друга.

«Ты в магазин с дипломатом заходил? – по какому-то наитию спросил я. Васька судорожно кивнул. – А обратно с ним выходил?» – «Водила, гони обратно в магазин!» – завопил несчастный Дождиков, одним махом перескочив из кузова в салон автомобиля, откуда с визгом выскочили испуганные дамы.

Дневальные по КПП с удивлением наблюдали за удаляющимся автомобилем, так и не заехавшим в часть.

Путь обратно казался невыносимо длинным, за всю дорогу не было произнесено ни слова. Начинало темнеть, но огненно-пылающий взгляд Васьки, казалось, освещал дорогу на многие километры вперёд.

Наконец магазин!

С быстротой уссурийского тигра друг метнулся к лестнице и, как раненая птица, забился о стекло закрытых дверей.

«Фрау! Бите! Бите!» – взывал он к работникам магазина, которые буквально перед нашим приездом закрыли его.

И, о чудо! На его призыв отозвалась миловидная фрау бальзаковского возраста.

Открыв дверь и улыбнувшись, она жестами пригласила нас пройти за ней.

Подойдя к тумбочке, достала из неё Васькин дипломат и с улыбкой протянула его владельцу.

В этот момент она казалась ангелом, воскрешающем погибшие души. Хотелось встать на колени и молиться на эту святую немецкую женщину.

Васька трясущимися руками, не глядя вытащил несколько купюр и начал неловко их совать нашей спасительнице.

Превращение из ангела в разъярённую фурию произошло мгновенно. Гневно произнеся фразу, из которой мы поняли только слово «вег!» (то есть «вон!»), мы, как побитые собаки, потрусили к автомобилю, чертыхаясь про себя и досадуя на то, что не сумели по-человечески, искренне выразить свою признательность этой честной женщине.

Дорога обратно прошла в абсолютном молчании, каждый думал о своём.

Васька прижимал (как малое дитя) обеими руками дипломат к груди.

А я вспоминал наших советских продавщиц и прикидывал, способны ли они на такой поступок…

Также молча разошлись по домам.

Утром следующего дня, после развода радостно взволнованный Дождиков примчался с идеей провести совместную дискотеку с камрадами по случаю Дня Молодёжи.

Словно и не было вчерашнего дня!

В этом был весь Васька, одним словом – Дождиков!