Владимир Галайко. НОВОГОДНИЙ «ШЕДЕВР»

Тбилиси. Конец 80-х годов прошлого века. Кабинет ответственного редактора газеты Закавказского военного округа «Ленинское знамя».

Середина августа.

Окна открыты и в кабинет вместе с легкой прохладой проникает райская музыка восточного города – далёкий шум автомобильных моторов, звонкие крики запоздалых торговцев мацони и еле слышные голоса оперных певцов, распевающихся напротив — в здании оперы и балета имени Палиашвили.

Я стряхиваю с себя эти чарующие звуки и попытаюсь сосредоточиться на происходящем в кабинете. Редактора сегодня нет, совещание ведет ответственный секретарь редакции подполковник Григорий Артеменко. Оно посвящено… новогоднему номеру.

— Вот здесь, — Григорий Владимирович показывает на макете, — будут снежинки. – Вот так внизу, вдоль полосы, «валики» — елочные ветки, перевязанные ленточками.

Неплохо, подумал я. Хотел что-то ещё подумать — выразить удивление, почему так рано начали работу над новогодним номером, но не успел.

Чарующие городские звуки дополнились еще одним, отозвавшимся в моем сердце волнующим стуком: «Бум, бум, бум!..»
Ага, мысленно фиксирую, Володя Абуладзе уже на площадке.
Прямо под окнами редакции устроена великолепная волейбольная площадка, причем, «прыгучая и легкая», поиграть на ней приезжают даже с других территорий Тбилиси.
Заправляет на площадке наш редакционный фотограф Владимир Абуладзе – высокий грузин (как ни странно, единственный грузин в редакции) в очках, увеличивающих его глаза до невероятных размеров.

Володя – фанат волейбола, в молодости он играл за вполне классные команды, силен в теории вопроса и каждый обеденный перерыв проводит на площадке. Он подвязывает за ушами тесёмкой очки, надевает спортивные трусы и выносит мяч. Под его руководством начинает дележка игроков на команды.

Обычно на звук мяча собирается огромное количество народу. Приходят работники расположенной в глубине редакционного двора типографии – все небольшого роста, пожилые кавказцы — то ли армяне, то ли курды по национальности (потом выяснилось случайно, что некоторые из них воевали и даже были ранены).

Володя расставляет их по номерам, быстро инструктирует – кому принимать чужую подачу, кому набрасывать и кто будет «гасить». Все эти игроки маленького роста, никакого мастерства волейбольного у них и в помине нет – принимают они как умеют. Их низкое игровое качество вызывает резкую реакцию Абуладзе. Он начинает на них орать.

— Слушай, ты пачэму так играешь?
— Ты куда даёш мяч?
— Я тебе как просил и куда просил давать мяч? А ты куда дал? Хорошо, что я хорошо играю!
И вершина его эмоциональности — вопль:
— Слушай, Сосо! Что ты меня здесь мучаешь с утра и до самого вечера!
Сосо – пожилой спокойный печатник. Вот он-то и был на фронте, на ноге его видны рваные следы фронтовой раны.
Сосо – лучший друг всех «чистых голов». «Чистая голова» — это назначаемый, обычно, из молодых сотрудников газеты человек, который в этот день приходит на службу не к девяти, а к тринадцати часам. Голову свою он ничем не забивает (она у него чистая) и прочитывает в конце дня всю газету, которую «клепали» всем редакционным коллективом. «Чистой голове» предписано найти ошибки, которые несмотря на все старания, секретариата и корректуры, все-таки пробиваются на газетную полосу. Особенно ценятся ошибки, найденные в воинских званиях и фамилиях разного рода военных и политических начальников.

У нас часто ошибка таилась, если так можно сказать, в кандидате в члены политбюро тов. Шеварнадзе. Как известно, в грузинском языке нет мягкого знака, поэтому соплеменники Мимино, многие слова, к примеру, слово Бьюик выговаривают не так, как мы, славяне. Говорят Буик. А папу самого главного грузинского вождя Эдуарда Шеварнадзе, который дня не пропускал, чтобы не рассказать, как он любит «человека с ружьем», называли Амбросий. Естественно, журналисты нашей газеты писали «Эдуард Амбросьевич посетил воинскую часть …». А надо было писать «Амбросиевич»! Другое же написание воспринималось, как личное оскорбление – сами понимаете кого! И в таком случае с нашего военного начальства летели перья.

И вот «чистая голова», найдя «этот самый мягкий знак», должен был исправлять. А как? Отливать новую металлическую форму (вспомните, как сложно ранее шел полиграфический процесс), но это — потеря времени, тираж на Баку, отправляющийся с восьмичасовым поездом, мог опоздать.
И тогда на помощь приходил неотказный Сосо. Он брал молоток и зубило. Останавливал печатную машину, находил этот самый мягкий знак и метким ударом расплющивал половину строчки. И уже никто и никогда не мог понять какая же там буква была. А если у кого-нибудь появлялся вопрос почему отчество не читается? – ответ простой: соринка попала в форму. Приблизительно так же «исправляли» и другие наши ошибки.

Но сейчас Сосо, застенчиво улыбаясь, терпеливо слушает «рецензию» разгневанного Абуладзе на свою игру.
Я – страстный волейболист, в обед выскакиваю на площадку одним из первых, и меня просто бесит это летнее совещание по поводу новогоднего номера. Встряхиваю головой и пытаюсь сосредоточиться на происходящем в кабинете.
…Теперь началось обсуждение тем новогоднего номера. Григорий Владимирович раздает задания. Значит так, планирует он, отдел пропаганды готовит новогодний рассказ о том, что жить стало лучше, жить стало веселей. Отдел боевой подготовки – о каких-нибудь вождениях и стрельбах горных, необычных.

Ага, что он там для отдела комсомольской жизни придумал? Встреча на новый год друзей в горах, в рейсе. Они помогают, выручают друг друга. Чепуха, напишем, еще не такое сочиняли.
— Ну, все, — заканчивает совещание ответственный секретарь. – Время есть, но вы не затягивайте. Сдавайте раньше.
Сопровождаемый этими словами, молнией мчусь в отдел. Быстро переодеваюсь и на спортивную площадку. Абуладзе приветствует радостным криком, сразу ставит меня на «четвертый номер» (сам он стоит на «третьем») набрасывает мяч и я, «застоявшись», разбегаюсь и «всаживаю» мяч в противоположную площадку.

— Вот так надо! – кричит Абуладзе Сосо и его компании фронтовиков. Они согласно кивают головами, и, хотя им гожусь в сыновья, они уважительно жмут мне руку.

Я был почти уверен, что побасенку в новогодний номер мне писать не придется. Дело в том, что я очень любил свою журналистскую работу и, растворяясь в этой своей любви, просто забывал об отпуске. Когда Алла, секретарь редакции, отслеживающая отпуска, спрашивала меня, когда же я пойду в отпуск, то вполне искренне ей отвечал, что у меня работа, как отпуск. Все заканчивалось тем, что меня в самом начале декабря просто выталкивали из редакции – отдыхай! Втайне я полагал, что и в этот раз так будет.

По всем моим прикидкам писать произведение в новогодний номер предстояло моему товарищу по отделу комсомольской жизни. Поскольку он уже ушел из жизни, назову его просто – Друг.

Друг был чуть постарше меня. Он раньше закончил нашу львовскую «политуху», что-то там набедокурил под выпуск и его решили наказать — отправили служить в самое на тот момент гиблое место. Нет, не в Кушку, нашли место «не хуже», то есть не лучше. Отправили в желдорвойска, в сибирскую тайгу. Наверное, Друг там бы служил бы до конца своего срока – стал бы даже майором и подружился бы со всеми местными медведями, но тут грянул БАМ. Грандиозная стройка превратила таежный полустанок на самое оживленное и престижное место службы военного журналиста. И чертовски доходное! Всем изданиям СССР, от районки до республиканской партийной «Н-ской…правды» хотелось опубликовать материал о строителях БАМа.

Друг старался полностью удовлетворить это святое желание. Он, не покладая рук, сочинял героические материалы о трудовых подвигах желдорбатовцев. По полсотни очерков и зарисовок в день, а то и поболее. Все эти подвиги разлетались по городам и весям нашей великой, просторной и очень «гонорарной» страны. В конце года суммы гонорара хватило на приобретение, вы удивитесь, новеньких «жигулей». С БАМа уже в качестве матерой «акулы пера» Друг прибыл в комсомольский отдел «Ленинского знамени». Мы с ним сразу подружились…

У моего Друга была особенность – он любил женщин. Но беда в том, что здесь, на территории царственных грузинских мужчин мы, армейская молодежь, были неконкурентными. Ухаживать, прожигать жизнь, осыпать женщин роскошью (в том, скромном советском понимании) так, как делали это тбилисские мачо мы не могли. И не то чтобы финансов не хватало (их действительно было немного). У нас не было того легкого сумасшествия, которое охватывало местных джигитов при виде «белокожих северных женщин» — сдачи, пальто, часов не надо! А у нас врожденная, географическая «нордическая сдержанность» срабатывала.
Вот далее в этом процессе (отношений с женщинами) у нас лучше получалось. Как мужья, мы больше ценились, чем местные мачо. Они и в узах Гименея оставались гуляками, а из нас супруги получались получше. Но ведь это было на «втором этапе» тех самых отношений, а нам, не скрою, хотелось уже на первом любовь получать.
А вот у друга моего и на «первом этапе» неплохо получалось. Помню, как-то раз по проспекту Шота Руставели шла приезжая дама с узкой талией и широкими бедрами, за которой шествовала целая группа джигитов с побелевшими от экстаза носами. И вот мой Друг бесстрашно приблизился к этой женщине и ознакомил ее со своими ближайшими планами – или пленить эту даму или сразу сдаться ей в плен. Она посмотрела на его улыбчивое лицо и выбрала второй вариант, ушла с ним под страшные стоны разочарованных джигитов.
Но вообще-то в смысле отношений полов нам жилось непросто. А тут еще как назло, однокурсник Друга, получивший распределение в Вологду (ту самую «гду-гду») присылал письма, которые, буквально каждое, «украшал» фразой о городе, который переполнен женщинами, «истекающими половой истомой». После их чтения у Друга пропадало настроение на часа два!

Впрочем, вскоре и мы с ним обнаружили, что недалеко от нас есть такое место, которое переполнено именно такими вот «истекающими половой истомой» женщинами. И не только из Вологды. Точный адрес этого райского места — туристическая база Краснознаменного Закавказского округа в пригороде Бутуми — Кобулети.

В общем, закончив игру в волейбол, правдами и неправдами, мы отпросились у начальника отдела комсомольской жизни и, оседлав «бамовские жигули», рванули навстречу приключениям. Поздним вечером начальник турбазы, наш друг и ровесник, Сулико (симпатичный, русоголовый высокий грузин) передал нам ключи от «номера командующего». Что было потом?
Тут, видимо, надо было бы для передачи «поэзии момента» следовало бы прокрутить мелодию из кинофильма «Напарник». Помните, эту криминальную комедию, когда полицейскому из отдела по борьбе с наркотиками (его играл Джеймс Белуши) начальство дало напарника. Им оказался умная но немного своенравная овчарка немецкой породы по кличке Джерри Ли. Как писалось в рекламных проспектах: «Встречайте двух самых крутых полицейских в городе. Один немного сообразительнее другого». Так вот, за то, что пес спасает своего напарника от рук бандитов, тот разрешает ему развлечься с прекрасной болонкой. Эта любовь происходит под победные и я бы сказал жизнеутверждающие аккорды. Вот эта «собачья и победная песнь» наиболее полно отражала тогдашнее наше состояние в турбазе Краснознаменного ЗакВО!

Х Х Х

 

Второй раз тема новогоднего номера всплыла через пару месяцев, где-то в октябре. Мы опять решили тряхнуть стариной и в пятницу на «жигулях», подарке БАМа, взяли курс на Кобулети.

Дорога шелестела под колесами. Нежаркое солнце посылало нам свои ласковые лучи. Осень щедро разложила неяркие краски по грузинским полям. В небе куда-то неспешно плыли птицы. Покой и умиротворение. Друг отрывался от дороги и говорил, что у них, в средней полосе России, такая же красота поздней осенью. А я утверждал, что это типичная украинская ситуация, только у нас еще жгут оставшийся в огородах бурьян.
Впрочем, было одно обстоятельстве, которое меня несколько отвлекало от этой идиллии. Всю неделю по телевизору показывали фильм «Место встречи изменить нельзя». Друг его не смотрел, а я буквально не пропустил ни одного мгновения из этого кинематографического шедевра. И вот сегодня, я смотрел на часы, совсем скоро должен был начаться показ последней пятой серии. Так хотелось посмотреть, как там наш Шарапов в бандитском логове справится.
От моей идеи — остановиться в какой-нибудь деревне и в первой попавшейся сакле посмотреть последнюю серию, Друг вначале отмахнулся — нас ждут великие дела! Но потом он смягчился — ну, давай.
На краю одной деревни мы увидели мужчину и женщину мирно занимающихся своими делами. Тормознули и подошли к ним. Поздоровались. Старики приветливо кивнули на наше «Гамарджоба». Так как наш словарный запас грузинского на этом закончился, перешли на язык межнационального общения. Увы, наши собеседники по-русски «совсем никак». К счастью, слово телевизор понятно на всех языках.
Они поняли о чем мы просим. Все вместе прошли в комнату — там стоял «ящик», который, как это принято в крестьянских семьях, был накрыт покрывалом. Щелкнул выключатель и мы приникли к экрану.
…Вскоре прозвучало знаменитое: «А теперь — Горбатый! Я сказал — Горбатый!». Сериал подошел к своему счастливому концу.
Но когда мы стали собираться, то выяснилось, что дом уже наполнен людьми. Среди них уже были говорящие на русском языке. Один из них объяснил, что мы с Другом являемся первыми русскими люди, побывавшие в доме батоно и калбатоно (я уже забыл их имена). Было это сказано настолько торжественно, что стало ясно — этот наш «визит» может стать поводом для обширного банкета, на которые так легко подымалась в те годы грузинская общественность.

Я не ошибся, вскоре мы оказались внутри торнадо — вихря грузинского гостеприимства — во многом беспощадного. Мне как бы ничего — можно выпить рюмку-другую, заесть и прикорнуть на заднем сидении. А Другу — это все было ни к чему, его ждало рулевое колесо. Пришлось проявить солидарность, мы горячо поблагодарили наших новых знакомых и двинулись в путь. Наше решение было встречено печально, но, ощутив нашу неуступчивость, хозяева «пошли другим путем» — в течение совсем короткого времени гора еды со стола переместилась в нашу машину. Этот процесс завершил огромный ящик мандаринов, который с трудом, но поместился в багажник «жигулей».

Мы прокричали «До свиданья», «Нахвамдис», дружно запрыгнули в салон и поехали на запад. Солнце, устав за день, медленно опускалось за горы, видно решило, как и мы, освежиться в морских волнах. Неожиданно Друг, неотрывно смотрящий на закат сказал, что скоро уезжает. Его переводят в Москву, в «Красную звезду» — дело уже решенное, в ноябре будет приказ. Новость была сногсшибающей. Рушился наш мир. Видя, что я загрустил Друг утешил — потом и твой черед придет перебираться в Москву.

Вскоре на «холмы Грузии легла ночная мгла». Где-то в высоте яркой линией прочертила путь в вечность звезда. Мы поехали по этому следу. Александр Сергеевич Пушкин, воспевший ночную мглу Грузии, потом написал, что ему «грустно и легко» что его «печаль светла» — до сих пор историки спорят — о ком он вспоминал…

Воспользуюсь и я словами гения русской словесности. Мой Друг вскоре уехал в Москву, работал очень успешно. Тогдашний главный редактор «Красной звезды» генерал Николай Иванович Макеев называл его «надеждой, будущим газеты».

Потом начались горбачевские несчастья: перестройка, гласность, развал страны. Друг ушел в частный бизнес — погубил талант, надорвал силы. Лет двенадцать назад он позвонил мне вечером. Сказал, что находится в бане, смотрит в окно и видит, как черный кот идет по белому снегу к нему.

А на следующий день пришла горькая весть — Друг умер.

«Мне грустно и легко; печаль моя светла».

Х Х Х

Стало понятно, что от написания материала в новогодний номер — не отвертишься. Решил, в конце концов, узнать, что же за сюжет выпал на мою долю. Заглянул к ответственному секретарю. Григорий Владимирович Артеменко в то время был свободным мужчиною и пользовался успехом у женщин. Он был занят обычным делом – весело беседовал по телефону с одной из своих многочисленных обожательниц. Скосив глаза в мою сторону, он кивнул: чего, мол, надо?

В двух словах я изложил цель своего появления. Он, так же весело что-то рассказывая в трубку, поощрительно подмигнул мне, а затем взял папку со своего стола и протянул. Дескать, вникай.

Я развернул ее, стал читать и волосы зашевелились на моей главе. Господи, казалось все сценаристы Мосфильма и Голливуда из числа самых «сложных и загогулистых» потрудились над моим заданием.

Судите сами. Предстояло в Н-ской части ЗакВО найти трех друзей. Одного из них зовут Иван (подразумеваемся, что он — славянин, русский, украинец или белорус), второго — Ованес (понятно, армянин), третьего — Вано (грузин). Удивительное дело — всем этим ребятам удалось появиться на свет, как уже все догадались, на Новый год.

И вот один из этих персонажей отправляется в трудный рейс (забыл сообщить, что все они — военные водители), как раз в предновогодние дни. Его автомобиль глохнет на одном из перевалов в отрогах Кавказских хребтов. Вместо того, чтобы с друзьями встречать деда Мороза и Снегурочку в клубе части, наш герой сторожит важный военный груз и пытается вдохнуть жизнь в свой автомобиль. Тот стал намертво. Короче, ситуация, была очень хреновой и с каждым часом она становится еще хуже — так как температура в горах падает, а стая волков подходит к бойцу все ближе и ближе. Дабы уберечься от беспощадных серых хищников боец разводит костер и терпеливо ждет утра.

Между тем, его боевые друзья, узнав, что их сослуживец не вернулся с рейса, решают ехать ему на помощь. Комсомольский секретарь (лейтенант Н.) идет им навстречу, возглавляет этот спасительный поезд. Они прибывают очень своевременно — волки уже загнали бойца в кабину. Все вместе они ремонтируют автомобиль, но вместо того, чтобы ехать в часть, решают праздновать встречу Нового года прямо в горах.
Пожалуй, это все. Впрочем, нет. Оказывается, что когда солдаты согреются у костра, они начнут беседовать и узнают — их отцы воевали в одной части, вот в этих горах громили фашистских захватчиков.
Вот такое вот «либретто» — утверждающие лучшие советские традиции.
Да мне в жизни не сыскать таких героев!
Решил поплакаться своему руководителю — начальнику отдела комсомольской жизни капитану Казимиру Брониславовичу Барановскому. Казик, как мы его тепло называли, также окончил наше училище — в более ранние времена. Он, как можно было понять, был одним из немногих уцелевших в годы войны на Западной Украине польских евреев.
Казик был сиротой, воспитывался в детском доме. Был деловым, руки до всего стояли — мог подключить унитаз, ликвидировать протечку и вообще был трудоголиком. Он, конечно, шедевров пусть даже в масштабах окружной газеты «не рожал», но мог сутками сидеть за материалом и брал, как говорится, количеством. У него была симпатичная жена — Маша и сын Эдик. Мальчишка рос просто красавцем — с большими карими глазами в пол-лица и длинными девчачьими ресницами. Эдуард, по рассказам, когда вырос — уехал в Израиль и стал там офицером военной разведки, погиб.
Казик каждую неделю получал посылки с Украины — от Машиной мамы, огромное количество пустых ящиков хранилось в отделе. Себя он всегда представлял поляком, но однажды с Другом мы обнаружили, что его тещу зовут Фира Марковна (прочли обратные адреса на посылках) и потом друг друга «веселили» глуповатой загадкой: «Какая национальность у человека, тещу которого зовут Фира Марковна?» И ржали при этом, как молодые жеребцы. Молоды были и глупы.
…К моей жалобе Казимир Брониславович отнесся довольно безразлично. Редакционная жизнь уже потерла его и он знал, что неразрешимых ситуаций не бывает. Так оно, если забежать вперед и подытожить, и получилось. Мне же он рассказал анекдот, в тему:
— Стоит армянин у памятника Пушкину и на вопрос:«Кому памятник? — отвечает: «Армянину. Видишь, на табличке написано «Газон засеЯн!».
Взглянув на мое совсем не веселое лицо, взбодрил:
— Студент (почему-то меня и Друга он называл этим словом), не дрейф, ищи подходящих солдат!
Выслушав его «благословение», я начал свой творческий поиск. Со славянами и ЗасеЯнами проблем не было, и те и другие служили много и хорошо. А вот уже с Вано появились проблемы. После недолгих размышлений решил наведаться в Кукийские казармы, в которых размещался полк связи воздушной армии ЗакВО. Меня эти Кукийские казармы уже раз выручали.
В самом начале моей журналистской карьеры всей редакцией издавали номер о дружбе народов СССР. Замысел простой — представители всех республик рассказывали о своей малой родине, о предприятиях, на которых трудились до призыва в армию.
Оформили материалы необычно, как бы «развесили» по полосам календарные листочки. Так вот быстро удалось заполнить все «листочки» кроме одного, посвященного Эстонской СССР. Не смогли найти представителей этого региона в войсках округа. И тогда поручили сделать это мне, давай, молодой журналист, покажи, чему там вас во Львове учили.

И вот тогда удалось отыскать двух улыбающихся добродушных чуховцев в Кукайских казармах. Они с большим удовольствием вспомнили о своих краях и подробно рассказали, как трудились на гражданке: один ловил рыбу на сейнере, а второй — возил корма на ферму в своем колхозе. Никаких стенаний о «советской оккупации» не наблюдалось. Короче, в тот раз я справился и даже мою работу отметили на летучке.
Увы, даже в Кукийских казармах я не смог найти «героев» новогодних приключений. Замполит полка, замотанный делами, долгое время не мог понять, чего я от него хочу — прочитал моё «либретто» и посмотрел на меня как на бездельника, тратящего время на всякую чепуху.
Теперь, по истечению почти четырех десятилетий, я понимаю, что он был прав. Но тогда я очень нервничал и поняв, что нет тут спасения, пошел в соседний радиотехнический полк. И там удалось найти Ивана, родившегося 1 января. Потом сыскались и Ованес и Вано. Правда, они с друг другом были незнакомы. Сгорая от стыда, пришлось знакомить и наплести какую-то историю, похожую на созданное в «глубинах» нашего секретариата «либретто». Одним словом, заручившись обещанием замполита роты, что «ребята поймут правильно эту новогоднюю армейскую сказку», я сел сочинять. Совесть тогда у меня, как и у большинства советских журналистов, еще имелась. Поэтому наврал я не очень много. Впрочем, и правды было в материале мало. Наконец написал.

Тут следует напомнить, как ранее готовилась рукопись к сдаче. Писалась она от руки. Потом ее печатали в машинописном бюро. После чего я получал желтоватые страницы будущей газетной публикации. На первой странице рукописи имелся так называемый «крокодил» — бланк, который надо было обязательно заполнить (указать автора, количество строчек, расписаться в том, что все цитаты сверены и т.д.) и отнести начальнику отдела.

Надо сказать, что «напахал» я немало — страничек восемь текста с полтора пробелами, думаю, строк 320. Завершив свои труды, отдал «шедевр» Казику на чтение. Казимир Брониславович, зажав в уголке рта привычную зубочистку, начал вникать. Видно не все ему там нравилось, местами он даже менял зубочистку на папиросу. Но, в конце концов, сказал укоризненно: «Эх, студент», — и подписал. До сих пор перед глазами стоит его подпись — Первая крупная буква «Б», потом такая же «К», а затем долгий ряд «завитушек».
Схватил рукопись и бегом отнес ее в секретариат. Здесь мало что изменилось. Григорий Владимирович все так же висел на телефоне. Увидев в моих руках рукопись, одобрительно кивнул головой и глазами показал на ячейку в шкафу с надписью «Новогодний номер». Я положил туда рукопись, вернулся в отдел и мы с Казимиром Брониславовичем радостно заржали — такую работу «скинули»! Мы были похожи на футболистов, забивших победный гол. Еще бы мгновение и мы подпрыгнули и стукнулись бы грудью и животами в воздухе!

Но тут дверь резко открылась и на пороге возник Григорий Владимирович Артеменко. Его вид ничего хорошего не обещал.
Граждане, соотечественники, братья и сестры! Занимайтесь спортом (волейболом, футболом, легкой атлетикой, боксом, наконец) — это поможет вам в трудную минуту управлять своим телом. Огромный бумажный ком, во что превратился новогодний «шедевр», летел мне прямо в лицо. Но хорошая физическая подготовка позволила мне поднырнуть под него, а вот «неспортивному» Казику это сделать не удалось. Бумажный ком окутал верхнюю часть головы и завис на ней, тут как раз «пригодилась» неизменная зубочистка.

Какую-то секунду в отделе царила тишина. А потом Казик сорвал с головы «результат нашего умственного и творческого труда» и, извергая матюки на всех известных ему языках, скрылся за дверью — побежал догонять ответсека.
…- Владимир Мусиевич, от вас-то какие будут предложения?
Я отряхнул с себя все эти воспоминания и поднял голову. Передо мною стоял мой нынешний редактор Александр Юрьевич и уже второй раз спрашивал — есть ли у меня идеи в номер, который мы готовим к Новому, 2020 году?
Господи, да я последние сорок лет своей жизни буквально переполнен такими идеями.
-Вот здесь и здесь, — я показал на газетной полосе, — можно было бы снежинки, а внизу, вдоль полосы, «валики» — елочные ветки, перевязанные ленточками.
Даже, как говорится, невооруженным глазом было видно, что ему мои предложения нравятся.

Х Х Х

Вас наверное интересует как нас с Казиком наказали за «невыполненное важное редакционное задание»? Да никак. Объясню почему.
Вот если бы Григорий Владимирович, обнаружив, что долгожданный «шедевр» — недостоин публикации, пошел бы главному редактору полковнику Александру Васильевичу Кирюхину, а потом к секретарю партийной организации майору Адольфу Константиновичу Бурееву, то нас бы долго возили «мордой по столу», заставили бы писать объяснительные и мы бы, Казик и я, почти наверняка, получили бы партийные взыскания, типа, замечания.

Но он совершил, представители старшего поколения редакции, «непартийный, нетоварищеский, неофицерский поступок» — швырнул результат нашего «интеллектуального и творческого труда» прямо нам в морду (здесь нужно во множественном числе). Так ведь недалеко и до рукоприкладства! И вообще, ради чего тогда революцию делали!?

В общем, Григорий Владимирович потом еле отплевался. Сам виноват. Надо давать посильные творческие задания!

Любопытно, что после длительных сокращений и улучшений материал был все-таки в новогоднем номере опубликован.

Но вот что там осталось и было напечатано — убей, не помню. Вот вспомнилось множество всякой всячины, а тут — полный пробел.

Наверное, съезжу в Химки, посмотрю читательском зале газетного отдела Ленинки этот номер «Ленинского знамени».

Самому интересно…

 

======================

Владимир Мусиевич Галайко, служил срочную в Погранвойсках КГБ СССР, младший сержант, выпускник факультета журналистики ЛВВПУ и ВПА им. Ленина, полковник запаса, автор нескольких книг и лауреат литературных премий.