Михаэль ДОРФМАН. Маркузе возвращается

Я не ожидал многого, отправившись в Университет Пенсильвании на конференцию, организованную Международным обществом имени Герберта Маркузе. По дороге я внимательно прочёл программу и увидел, что «звездой» конференции будет легендарная Анджела Дэйвис. Уже одно это гарантировало интересное обсуждение и большое количество участников.

А ведь, и действительно, было очень интересно. Дуглас Кельнер, один из ведущих специалистов по Маркузе, сказал, что «впервые за много-много лет мы сегодня снова можем пользоваться словом «революция». Снова в ходу термины «одномерного человека» в описании современного потребительского общества. «Рональд Рейган был классическим одномерным человеком», — сказал Кельнер.

Анджела Дэйвис казалась несколько постаревшей с тех пор, как я её слушал на факультативных лекциях, которые посещаю в разных университетах в свободное время. Однако лишь до того момента, когда начала говорить. Тогда снова вернулась молодая и страстная революционерка. Организаторы пригласили полную энтузиазма публику на выступление Дэйвис словами «Мы не приглашаем вас в Университет Пенсильвании… который часто деструктивен к своим работникам… Мы приглашаем вас в Народный университет, который нам необходим, и за создание которого мы боремся…» Сама Анджела Дэйвис с гордостью провозгласила, что почитает за честь, что она была студенткой у Маркузе, что считает своим долгом показать адекватность и необходимость трудов Маркузе в XXI веке.

Журнал «Тайм» назвал участника протестов, захлестнувших мир, человеком 2011 года. Потому очень важно осознать, сумеют ли движения «Захвати» (“Occupy”), арабская весна, протесты в России (и сейчас, похоже, в Китае) сохранить момент движения, найти свой философский и идеологический смысл и политическую стратегию. Или они канут в реку забвения, как, скажем «Лето любви» (о котором без «Википедии» мало кто скажет, что это было). Смогут ли идеи Маркузе воодушевить и помочь социальным акциям протеста 2010-х, как вдохновили Анджелу Дэйвис, Руди Дучке, Парижскую революцию (да и, во многом, Пражскую весну) в 1960-х? Сможет ли поколение, озабоченное приобретением крутых гаджетов, взяться за руки и выступить на общественной арене?

Маркузе родился в Берлине. Мартин Хайдеггер был научным руководителем его дипломной работы во Фрейбурге. Маркузе надеялся соединить экзистенциализм своего учителя с марксизмом. Довольно скоро Маркузе пришёл к отрицанию «фальшивой конкретности» Хайдеггера. Незадолго до прихода к власти нацистов Маркузе уехал из Германии и примкнул к Институту общественных исследований (больше известному как Франкфуртская школа) под руководством Макса  Хоркхаймера. Этот институт стоял у истоков того, что мы сегодня называем «западным марксизмом». Когда сталинский марксизм напрочь отрицал науку социологию («марксистско-ленинская политэкономия и есть научная социология»),  во Франкфуртской школе удачно применили марксистский анализ к социальной теории. Нацисты преследовали Франкфуртскую школу, и она перекочевала из Франкфурта в Женеву, а затем в Нью-Йорк.

С началом войны Маркузе начал работать в ОВИ (Офис Военной Информации), позже в ОСС (Офис стратегической информации, предшественник ЦРУ). Ничего странного для немецкого марксиста в такой работе не было. Все силы были брошены на борьбу с нацизмом. В предисловии к первому тому сборника английских работ Маркузе «Технология, война и фашизм» Дуглас Кельнер цитирует его статью начала 1940-х: «Под угрозой террора, которую испытывает сегодня мир, идеалы стягиваются в один узел. Сталкиваясь с фашистским варварством, каждый теперь понимает, что значит свобода».

Маркузе занимался вопросами пропаганды. Ему принадлежит концепция, как представить довольно дремучей и изоляционистской американской публике опасность нацизма. Позже он стал ведущим экспертом по Германии, помогал американцам разобраться в том, кто нацисты, а кто их противники. Ведь до Второй мировой войны США вообще не считали нужным иметь государственное разведывательные ведомство. Маркузе стал автором пособия по гражданской администрации, использовавшегося для проведения денацификации Германии.

С 1946 по 1951 год Маркузе возглавлял бюро Центральной Европы в Госдепартаменте. В самый разгар маккартизма, когда всю Америку, от армии до Голливуда, чистили от левых, настоящих и воображаемых, один из ключевых отделов Госдепартамента возглавлял революционный социалист, ненавидевший Холодную войну во всех её проявлениях.

Маркузе помог прогрессивным силам включиться в послевоенное развитие Западной Германии. Он резко критиковал привлечение элементов с нацистским прошлым. Маркузе видел в эскалации Холодной войны двух виновников – сталинский коммунизм и западный капитализм, которые под предлогом Холодной войны закручивали гайки и ужесточали контроль над обществами, вели народы к тоталитаризму.

Однако идеи Маркузе никуда не делись. Его концепция «одномерного общества» точно описывала развитое капиталистическое сообщество, дурачившее и мистифицирующее рабочих во всех возможных смыслах. (Здесь Маркузе близок к учению Антони Грамши о гегемонии.) Оболванивание происходит через хитроумную потребительскую систему, обеспечивающую основные потребности и внушающее ложное чувство демократического участия, в то время как общественное и имущественное неравенство растёт. По словам исследователя творчества Маркузе Чарльза Рейца, «отчуждение посреди изобилия, подавление через удовлетворение, перевозбуждение и паралич ума». Даже в так называемой индивидуалистической Америке, Маркузе находит, что люди потеряли своё критическое мышление под лавинами разнообразия продуктов; теряют подлинность, превращаются в конформистов.

Довольно неуклюжий термин Маркузе «репрессивная десублимация» описывает реальное явление сексуальной идентификации потребителей с товарами, которые они покупают. Маркузе первым ухватил то любовное обожание, с которым публика относилась к приобретённым вещам. Раньше это чувство в основном изливалось на детей. В «Одномерном человеке» это – явление, которое усердно эксплуатируют маркетологи: «Люди видят себя через свои вещи. Их душа в их автомобиле, в их электронике, в их многоэтажном доме, в бытовой технике». Четыре десятилетия всё это казалось нормальным, и лишь теперь раздавленное долгами и финансовым кризисом общество оказалось способным критически взглянуть на вещи.

Подобно Достоевскому, Маркузе считал, что красота ведёт к свободе. Развитие постиндустриального капиталистического общества заставило Маркузе пересмотреть классический марксистский постулат о том, что рабочие являются авангардом революции. Авангардом революции Маркузе считал студентов и дискриминируемые меньшинства – такие, как афроамериканцы.

В «Эросе и цивилизации» Маркузе произвёл радикальный пересмотр идей фрейдизма. Он уделяет огромную роль освободительной силе сексуальности, усилению игрового импульса в деле освобождения от пут жёстко детерминированного и репрессивного капитализма. Этот набор идей сделал его популярным пророком революционной молодёжи 1960-х, и этот же набор идей оказывается вполне адекватным настроениям сегодняшнего дня. Ричард Волин определил суть философии Маркузе как «свержение фетишей ложного сознания» («Дети Хайдеггера», 2001).

Маркузе считается отцом новой левой. Однако в отличие от идеологов и философов новой левой, он сохранил верность марксистскому идеалу социального освобождения, которое он понимал как преодоление деградации рабочего класса, вызванной потребительским обществом. Философия Маркузе долгое время считалась в левых кругах трудной для понимания. Его обвиняли в несистемном, магическом, а не рациональном мышлении и т. д.

Сейчас вновь становится ясно, что определяющей является классовая подоплёка социальных проблем, а не различные идентификационные политики – национальные, этнические, групповые, гендерные и т. п. Идеи Маркузе возвращаются, как возвращается его твёрдая уверенность в том, что теория должна обязательно вести к практическим действиям. Работа Маркузе в системе американской администрации сделала его куда более чётким политическим стратегом, чем можно заключить из его текстов. Может быть, устарели какие-то его тексты, но главные идеи Маркузе о синтезе философии, социальной теории, психологии и политики актуальны сегодня, как никогда раньше.

«Труды моего отца – это лакмусовая бумажка, определяющая то, чем интересуется общество, – сказал на конференции сын Маркузе Питер. – Его труды обязательно в ходу там, где ищут альтернативу капитализму».