Эта книга – об уникальной семье, в которой отец и сын носят звание Героя России.

Таких семей в России в наши дни больше нет. 

Оглавление

Слово к читателю

1. Прыжок на Крышу мира
2. Путь в небо
3. В багровых песках Регистана
4. Выбор цели
5. Годы под куполом
6. В летающем кресле
7. Небу не сказать «Прощай!»
8. Космическая фамилия

Слово к читателю

Владимир Анатольевич ШАМАНОВ,

Герой Российской Федерации, генерал-полковник, председатель Комитета Государственной Думы Российской Федерации по обороне, президент Общероссийской общественной организации «Российская Ассоциация Героев».

Таких специалистов, как полковник ВВС Игорь Евгеньевич Тарелкин, в России единицы. У него – редкая, штучная и очень опасная профессия. Говорю не для красного словца: испытателей авиационных катапультных систем во всем мире — несколько десятков. Только избранные готовы в прямом смысле «выстрелить собой» ради жизни других. Манекеном человека здесь не заменишь. Всё надо было испытывать на себе. Такие люди — настоящие герои и покорители неба! Каждый из них — пример мужества и бесстрашия!

Как человек, отдавший «поднебесной» ратной службе не одно десятилетие, с удовольствием представляю книгу о судьбе мужественного офицера, беззаветно преданного делу, и талантливого человека, покорившего множество сложных профессиональных вершин.

Игорь Тарелкин, как и его коллеги по испытательной работе в Государственном лётно-испытательном центре имени В.П. Чкалова, не раз подвергал себя смертельному риску, испытывая парашютные системы, катапультируясь в полете из различных положений самолета, на разных скоростях и высотах, в различных метеоусловиях, днем и ночью! Были у него и отказы парашютов, и схождения куполов, и жесткие, до скрипа костей, приземления, и «поцелуи» земли «пятой» точкой. Студил сердце и предательский холодок в груди от близости к той черте, за которой…

Парашютист, как и сапер, ошибается один раз. Цена этой ошибки — жизнь. Но Бог хранил Игоря Евгеньевича, и он верил в свою счастливую звезду, потому что знал: чтобы парашютная система даже в экстремальной ситуации не должна подвести и попавший, казалось бы, в безвыходное положение, летный экипаж для спасения должен иметь возможность воспользоваться знаниями и навыками, полученными благодаря разработанным испытателями инструкций. Многое из того, чем занимался Игорь Евгеньевич, делалось, как принято говорить, «в интересах обороноспособности страны», а значит, широко не афишировалось.

Легендарный человек в узком кругу легендарных людей…

Воздушно-десантные войска, которым я отдал более сорока лет,  называют крылатой пехотой. Это к тому, что прыжки с парашютом – неотъемлемая часть службы каждого из нас. Казалось бы, что стоит совершить прыжок с парашютом? Шагнул за борт вертолета или самолета, и все. А ведь это не так. Каждый прыжок — психологически сложный и одновременно —  мужественный поступок. Бросаясь в бездну, приходится преодолевать свой страх, ведь у тебя за спиной — лишь небольшой комок перкаля. Совершив за годы службы немало прыжков с парашютом,  испытываю эмоциональное переживание, которое трудно передать словами.

А теперь представьте: у Игоря Евгеньевича – более шести тысяч прыжков с парашютом, половина из которых — испытательные, экспериментальные, в том числе – в интересах ВДВ. Только представьте: более шести тысяч раз один на один с небом! Такое по силам только мужественному, по-настоящему влюбленному в свое дело человеку!

Тарелкин провел свыше 70 комплексных и государственных испытаний парашютных систем, авиационных спасательных катапульт, средств десантирования. Каждое такое испытание – десятки прыжков в различных погодных условиях, на предельных режимах сложности, за границами допустимых высот применения.

За эти испытательные «прыжки», которые проводились по специальным секретным методикам, Игорь Тарелкин награждён Золотой Звездой Героя России. Но своих личных заслуг, несмотря на высокое звание, он не признаёт. Говорит больше о классической отечественной испытательной школе, сильной производственной базе и серьёзном авторском надзоре, который в Советском Союзе, а позднее в России отличался жесткостью и принципиальностью.

В наших судьбах много общего. Как и Игорь Тарелкин, я рос в атмосфере, которой была в буквальном смысле пропитана патриотическими настроениями. Мальчишкой с упоением слушал рассказы фронтовиков и сам напитывался духом тех людей, которые прошли столь суровое испытание жизни, как Великая Отечественная война. В то время государством была поднята планка своего рода качества, которую, на мой взгляд, нам ещё долго не преодолеть и в искусстве, и в кинематографе, и в литературе. Величие подвига и героизма советских людей, которые победили столь беспощадного, коварного и сильного врага, было возведено в те годы на должную высоту.

Игорь Евгеньевич,  как и многие его сверстники, в детстве мечтал об авиации. Он был мальчишкой, когда прозвучало гагаринское «Поехали!» Фамилии первопроходцев космоса тогда знал каждый, а это были красивые и мужественные люди в офицерской летной форме. Мечта и привела Игоря в авиацию, а увлечение парашютным спортом — в испытатели.

Наше поколение воспитывали фронтовики – родные и близкие, военные педагоги, старшие сослуживцы. Эти мудрые люди, выжившие на войне, учили нас честно служить Родине.

К сожалению, и на нашу долю выпала война. Мне суждено было трижды пройти испытание Кавказом, и это были нелегкие годы. За плечами Игоря Тарелкина — полтора года в Афганистане, где он совершил 258 боевых вылетов в качестве борттехника вертолёта. Поверьте на слово: невозможно переоценить значимость этих винтокрылых машин в боевых условиях, и степень риска экипажей — тоже.

И еще об одном. Хорошо известна истина — в десанте по блату не служат. У нас по-настоящему пашут все. По блату нельзя стать и испытателем. Там тоже самому пахать надо, за тебя рисковать никто не будет. И девиз десантников «Никто, кроме нас» полностью относится к полковнику авиации Игорю Тарелкину и его коллегам.

О деле, которому посвятил немалую часть своей жизни Игорь Евгеньевич, он говорит так: «Испытатель — не профессия, это состояние души. Когда слышу слова о том, что испытатель — это сплав мужества и мастерства, считаю, что этого недостаточно. Испытатель – это, прежде всего, и главнее всего — инженер.  Ведь мы многое делаем впервые. Прежде, чем катапультироваться на новом и опытном образце, нужно все  проанализировать. Профессионалы этой сферы сначала все просчитают, взвесят, поскольку участвуют на всех этапах разработки, начиная с макетной комиссии и заканчивая летными испытаниями. Так что мы предпочитаем разумный риск. С теми людьми, которые называют себя «экстремалами», имеем мало общего».

Совпадает и наше отношение к подрастающему поколению. Мне доверено возглавлять московское отделение «Юнармии», и я с удовольствием работаю с молодежью. Игорь Тарелкин также готов часами возиться с мальчишками и девчонками, открывая им дорогу в небо.

За годы службы Игорь Евгеньевич проявил себя не только испытателем высочайшего класса, но и твердым, инициативным и ответственным руководителем. 16 лет он возглавлял подразделение.  По его личному признанию,  «есть такая статистика – через каждые семь лет погибал кто-то из испытателей. За годы моей работы группа не потеряла ни одного человека, и мне это ставили в заслугу». Добился этого Тарелкин жестким и профессиональным подходом к порученному делу: «Никогда не позволял выходить за рамки разумного, не шел ни на какие авантюры, — говорит он. — Меня называли «осторожным», но сохраненные жизни людей, каждый из которых был, без преувеличения, на вес золота, стоили того. Благодаря учебе в академии сумел внедрить новые разработки. В чем-то выручали интуиция, боевой опыт…»

Свое отношение к жизни и порученному делу, свою порядочность, ответственность и другие мужские качества Игорь Евгеньевич передал сыну Евгению, который после окончания летного училища и академии служил инструктором в Центре подготовки космонавтов им. Гагарина. В 2003 году зачислен в отряд космонавтов, а в 2012 году совершил полет в качестве бортинженера корабля «Союз ТМА-06М». Провел на МКС 143 дня, где занимался медико-биологическими исследованиями и экспериментами по космической биотехнологии. 28 мая 2014 года «за мужество и героизм, проявленные при осуществлении длительного космического полета на Международной космической станции» указом главы государства Е.И. Тарелкину присвоено звание Героя России.

Такая вот уникальная семья – отец и сын удостоены высшей награды Родины.

Обо всем этом идет речь в книге, которая, на мой взгляд, будет интересна широкому кругу читателей, для которых откроется еще несколько страниц истории отечественной авиации. И еще об одном. Нашей стране нужны молодые люди, любящие технику, обуреваемые желанием ее создавать и на ней работать, не боящиеся трудностей в деле освоения нового, штурмующие непокоренные вершины и скорости. А значит, жизненно необходимы и книги, воспитывающие таких людей. Перед вами именно такая книга.

Глава 1

Прыжок на Крышу мира

 

14 августа 2003 года в 13 часов 20 минут шестеро отчаянных смельчаков – парашютисты Дмитрий Киселев, Владимир Котов, Алексей Будницкий, Сергей Калабухов, Леонид Козинец и Игорь Тарелкин совершили невероятный по сложности прыжок.

Покинув борт самолета Ан-12 на высоте 8500 метров при температуре минус 50 градусов и порывах ветра у земли до 15 метров в секунду, они приземлились на небольшую площадку одного из «семитысячников» Памира — пика Ленина, расположенную на высоте 7134 метра над уровнем моря. Многие, в первую очередь, профессиональные альпинисты, считали это невозможным. Но скептики просчитались.

 

1.Создание команды

Для Героя России, полковника ВВС Игоря Евгеньевича Тарелкина, командировка на Памир началась с долгого разговора с Сергеем Калабуховым, Владимиром Котовым и Юрием Стратулатом. Руководитель группы испытателей средств спасения экипажей летательных аппаратов и парашютно-десантной техники Государственного летно-испытательного центра (ГЛИЦ) ВВС им. В.П.Чкалова, он давно и хорошо знал своих собеседников и по-особенному ценил их.

Именно Котов и Калабухов создали парашютную систему специального назначения «Арбалет», которая стоит на вооружении воздушно-десантных войск и других спецподразделений.

Стратулат был сослуживцем, с ним Тарелкин испытал немало парашютных систем, в том числе и «Арбалет».

Сергей и Владимир работали в НИИ парашютостроения – когда-то секретного «почтового ящика» п/я А-7739. За этим служебным наименованием скрывалась альма-матер советского парашютостроения: НИИ автоматических устройств, который «маскировался» в столичном районе Гольяново. За годы работы института в нем создано свыше 5000 видов парашютных систем гражданского и военного назначения, в том числе и для спускаемых космических кораблей. Каждая пятая система внедрена в серийное производство.

 Калабухов сказал тогда:

«В этом году исполнятся 35 лет со дня памирского десанта 1968 года, о котором ты хорошо знаешь. Мы, Игорь, решили снова прыгнуть на пик Ленина. Но без вас, военных, эту задачу не решить».

Надо сказать, что Калабухов и Котов – потомственные конструкторы парашютов. В свое время их мамы – Людмила Николаевна Калабухова и Светлана Петровна Котова – являлись ведущими конструкторами НИИ. 

К тому времени Владимир и Сергей организовали свою фирму по разработке и испытаниям парашютных систем и стали работать совместно с НПП «Звезда». Оба — профессиональные парашютисты-испытатели с конструкторским опытом. Однако они понимали, что   без военной приемки им не обойтись, и потому им в этом была оказана, как отметил Тарелкин, методическая помощь…

– Честно говоря, я сначала идею не воспринял, – вспоминает Игорь Евгеньевич. – Слишком много вопросов предстояло решать. Во-первых, горы! Горы – это всегда экстремальные условия: ограниченные площадки приземления, кругом скалы, разреженный воздух, непредсказуемый сильный ветер. Мне невольно вспомнились полтора года войны в Афганистане в качестве вертолетчика…  Во-вторых, чтобы воплотить в жизнь дерзкий замысел такого высотного прыжка, требовались специальное кислородное оборудование, подходящий летательный аппарат и, само собой, объемная подготовительная работа. Поэтому предполагаемый проект поначалу показался мне несерьезным. Однако со временем понял, что все проблемы решаемы…

Кроме Дмитрия Киселева, Сергея Калабухова и Владимира Котова, в будущую команду вошли опытные парашютисты Алексей Будницкий и Леонид Козинец. Каждый из них к тому времени имел тысячи прыжков с парашютом. Эта великолепная пятерка парашютистов обратилась к военным испытателям неспроста: для прыжка на «семитысячник» необходимо было специальное современное кислородное оборудование.

– У нас такое оборудование было. Мы к тому времени уже несколько лет летали, на так называемую метеозащиту. В народе такие акции называют «разгоном облаков». Работать приходилось на высотах от 3000 до 8000 метров в зонах Москвы, Санкт-Петербурга, Ташкента, Астаны… Разумеется, для таких высот, необходимое кислородное оборудование, по нашему заказу оно было разработано и нами же испытано.

Подготовка к выезду на Памир началась за полгода. Основной ее частью стала работа по организационно–методическому обеспечению. Чтобы заполучить все необходимые разрешения, пришлось обращаться в Генеральный штаб Вооруженных Сил и главнокомандующему ВВС, Герою России, заслуженному военному летчику России, генералу армии Владимиру Сергеевичу Михайлову. Он и другие руководители поддержали акцию и подписали необходимые для командировки в Киргизию документы.

— Согласно директиве Главного штаба ВВС, наше 4-е испытательное управление отвечало за выделение экипажа и других специалистов; подготовку самолета и кислородного оборудования,  перелет самолета Ан-12 по маршруту аэродром Чкаловский – аэродром Ош (Республика Киргизия) и обратно, и разумеется, за  полет на десантирование парашютистов на пик Ленина…

Еще один документ определял список оборудования, необходимого для командировки на Памир. В нем значились несколько парашютных систем «Арбалет», грузовой радиоуправляемый парашют, несколько видов специального кислородного оборудования, защитные шлемы, шлемофоны, портпледы для кислородного снаряжения и другое снаряжение.

«Арбалет» решено было использовать потому что, эта парашютная система специального назначения прошла все этапы испытаний с положительным результатом. В том числе — государственные летные испытания в ГЛИЦ.

Одновременно шла подготовка материальной части и парашютистов. Учитывая печальный опыт десантирования 1968 года, чтобы подготовиться к высокогорному прыжку, парашютисты проходили тренировки в барокамере Центра подготовки космонавтов в Звездном городке. С помощью специальных приборов аппарат создает условия гипоксии – дефицита кислорода. Устойчивость к ней как слух: либо есть, либо нет. А барокамера позволяла «установить» нужный режим. Сначала организм приспосабливается к жизни на высоте 5000 метров, потом 6000 метров и т.д. Чем выше, тем трудней: все меньше кислорода, все более заторможенными становятся реакции, все сильней хочется спать. Но заснуть в горах – значит, наверняка, замерзнуть, поскольку температура на вершине реального «семитысячника» — минус 40 С. Если беда случится в горах – помощи ждать будет неоткуда. Вертолет выше 5000 метров не летает. Надеяться на товарищей, которые на большой высоте сами с трудом передвигают ноги, можно, но самое верное в этой ситуации, – полагаться на себя.

Каждый из парашютистов прошел испытания, хотя выдержать перегрузки было чрезвычайно тяжело. В итоге, врачи допустили к высокогорному прыжку всю группу.

В конце июля длительные и изнурительные тренировки на базе ГЛИЦ им. Чкалова завершились контрольным прыжком с высоты 8500 метров в районе Киржача, Владимирской области.

— Прыгали с парашютными системами «Арбалет-2» со стабилизацией три секунды, т.е. условия раскрытия купола и высоты полета идентичные с предстоящим прыжком на пик Ленина, — говорит Игорь Евгеньевич. — Штурман рассчитал точку начала выброски парашютистов на удалении 60 км от места приземления. После покидания самолета, когда парашютная система уже раскрылась, возникала некая растерянность: в каком направлении лететь к площадке приземления? Парим-то почти в районе стратосферы. А земля внизу видится в виде карты с неправильными геометрическими фигурками и полосками различного цвета.

Ощущения необыкновенные. Даже при полете в лайнере на высоте 9000-10000 метров, пассажир, сидя в кресле в уютном салоне, не может равнодушно смотреть на землю через иллюминатор. Но совсем другие эмоции посещают, когда ты на этой же высоте висишь на стропах парашюта: тишина, холод, бесконечный горизонт – фантастическое ощущение, похожее на сон! И все это необычно красиво!

Но эмоции эмоциями, а предусмотреть надо было всё. Поэтому даже на этих контрольных прыжках, у каждого парашютиста был GPS-навигатор. Владимир Котов покинул самолет первым, поскольку был в роли ведущего и мы «пошли» за ним. Разброс приземления группы парашютистов из 8 человек с высоты 8500 метров на площадке составил не более 25 метров – это рекорд, который, к сожалению, официально не был зарегистрирован.

Но о рекорде мы не думали, поэтому не согласовали вопрос со спортивными комиссарами. Самое главное для нас — точность приземления, а эту задачу мы выполнили…

Об ощущениях позднее скажет и Дмитрий Киселев: «Открываешь купол и видишь в стороне под собой пассажирский лайнер. Это зрелище заставляет сердце биться чаще. А небо над головой черное. Очень красиво, правда, холодно. До земли летишь около 40 минут…».

Перед вылетом в город Ош, в обязательном порядке все парашютисты досконально изучили документы, связанные с десантированием на пик Ленина в 1968 году.

Тогда в десантировании приняли участие 46 человек: 36 десантников ВДВ и 10 — настоящих профессионалов: руководителей парашютно-спасательных служб и парашютистов-испытателей.

Результат десантирования оказался трагичным — тогда погибли четыре человека. Горький опыт первого десантирования на высокогорные вершины все последующие годы останавливал любую попытку возобновить такого рода прыжки. И это был еще один важный мотив новой экспедиции: никогда не останавливаться на неудачной попытке! Если во время тренировок спортсмен падает, он обязательно повторит прыжок. Иначе, как говорят профессионалы, включится механизм саморазрушения. А закон саморазрушения и закон самосохранения, как известно, одинаково сильны в человеке.

Это было своего рода контрнаступление.

2. Приказано покорить!

Многие до сих пор считают, что прыжок на пик Ленина в 1968 году – волевое решение военных. Мол, взбрело им в голову создать отряд десантников для захвата горных перевалов. На самом деле прыгнуть на горную вершину предложили азартные, но расчетливые парашютисты-испытатели, знающие цену риску и умеющие рисковать.

Как-то друзья-альпинисты обратились к ним за помощью: сбросить в горах на парашютах продукты и грузы, чтобы не тащить их на себе из базового лагеря. В ответ прозвучало, что на вершины можно доставить с неба не только грузы, но и людей. Мол, умный в гору не пойдет, умный прыгнет на нее с парашютом. Из этой шутки и родилась идея высокогорного прыжка с парашютом.

Для большинства посвященных сама идея прыгнуть с парашютом на семитысячник, высказанная группой энтузиастов, показалась откровенным безумством. На пике Ленина побывало много отважных исследователей и альпинистов, но все они поднимались на вершину от подножия по горным склонам и ледникам, но еще никто и никогда не спускался на него с неба.

Неожиданно идею высокогорного десантирования активно поддержал ЦК ВЛКСМ, и потому предстоящая акция, говоря современным языком, была очень грамотно «пропиарена». Позиция лидеров молодежной организации во многом объяснялась тем, что в 1966 году на экраны страны вышел фильм «Вертикаль», вызвавший небывалый интерес к альпинистам и их весьма рискованному увлечению, а песни Высоцкого, сыгравшего в киноленте одну из главных ролей, стали настоящими хитами.

Массовый высокогорный прыжок решено было приурочить к 50-летию комсомола. К тому же, идея покорить пик Ленина на парашютных системах наших конструкторов и тем самым продемонстрировать миру достижения социалистического строя прекрасно вписывалась в государственную программу празднования в 1968 году 50-летия комсомола. Такие даты принято было отмечать чем-то грандиозным: пуском турбины на новой ГЭС, открытием новой станции метро, рекордным урожаем. Массовое десантирование на Крышу мира, как принято называть Памир, включили в государственную программу празднования юбилея.

«Человек, воспитанный на коммунистических идеалах, смог покорить семитысячник! Нашим воздушно-десантным силам теперь доступны любые высоты!». Комсомол обещал привлечь средства массовой информации, обеспечить всем необходимым: питанием, медикаментами. Десантникам поручили оставить на вершине письмо потомкам, помещенное в титановую капсулу: «Молодежи XXI века! Вскрыть в 2018 году. Вам, поколению 100-летия комсомола, мы завещаем свое духовное и материальное богатство, вам передаем негасимую искорку революции. Несите ее дальше в века…»

Всерьез заинтересовались идеей и военные, ведь южная граница СССР — это горы. Когда гитлеровцы во время Великой Отечественной войны захватили часть кавказских перевалов, выбить их оттуда оказалось очень непросто. Чтобы сделать это, положили столько народу! Если бы уже тогда можно было десантироваться на горные перевалы, потерь было бы намного меньше. Помните, у Высоцкого: «Их надо сбросить с перевала…»

Середина и конец 1960-х — взрыв напряженности между СССР и Китаем, и военные не исключали возможность вторжения китайцев на советскую территорию именно через горные перевалы Памира. Вот почему, когда на стол военным лег такой проект, всевозможное техническое содействие ему было гарантировано.

Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко вновь и вновь перечитывал докладную записку командующего ВДВ генерала Василия Филипповича Маргелова.

В ней обрисовывалась весьма заманчивая и перспективная идея воздушных десантов с целью захвата господствующих горных высот и перевалов в случае войны.

«Может, лучше не рисковать?» — Гречко вновь взял со стола докладную Маргелова.

Его взгляд наткнулся на слова о том, что американские парашютисты–десантники успешно приземлились на высоте около 5000 метров на Аляске, установив тем самым мировой рекорд высотного десантирования.

Он решительно взял ручку и размашисто расписался: «Согласен».

О событиях тех лет подробно написал в своей книге «Парашютист-испытатель. Путь в профессию» заслуженный мастер спорта СССР, обладатель 9 мировых рекордов по парашютному спорту Эрнест Севостьянов. Одну из книг с дарственной надписью «И. Тарелкину – коллеге и участнику высокогорных прыжков – от автора» он подарил Игорю Евгеньевичу. «В работе по высокогорному десантированию был заинтересован штаб ВДВ. Массовое высокогорное десантирование солдат срочной службы давало бы воздушно-десантным войскам дополнительные возможности для успешного решения их боевых задач, — пишет Севостьянов. — Необходимо было изготовить примерно пятьдесят комплектов парашютов и оборудования, обсудить и написать программу испытаний, обсудить с альпинистами место и условия такого десантирования. Самые опытные альпинисты Валентин Божуков и Виктор Галкин предложили эту работу провести под пиком Ленина, где на высоте 6000 метров находится прекрасная «полка» и хорошие маршруты для спуска большой массы людей.

─ Знаете, ─ заметил Божуков, ─ на высоте 7134 метра, как раз около вершины пика Ленина, есть площадка метров в триста в диаметре.

После такого заявления все было решено сначала бросить десантников на эту «полку», а затем настанет черед опытных парашютистов десантироваться на площадку около вершины».

За подготовкой самого массового в мире высокогорного десанта с интересом наблюдали не только в Советском Союзе, но и во всем мире. Такого в практике покорения гор еще не было: настоящие военные маневры на высоте более 6000 метров над уровнем моря. 36 солдат срочной службы, в штатном обмундировании, с автоматами наперевес должны были в первую очередь продемонстрировать «великому кормчему» китайского народа, великому Мао, что нашим десантникам покорны любые горные перевалы. Словно снежная лавина, готовы они скатиться на головы нарушителю, пресечь любые поползновения, пусть даже через горы, на советскую землю.

Так что уникальная акция, которую готовила в течение года команда, состоящая из 300 лучших альпинистов, учёных, специалистов воздушно-десантной службы штаба ВДВ, конструкторов специального снаряжения, обещала стать мировой сенсацией.

«К прыжку готовились, как к спецоперации, – рассказывал позднее парашютист-испытатель Владимир Чижик. – Особенность заключалась в том, что в горах обычный парашют нельзя было использовать: из-за разреженного воздуха он быстрее обычного опускался на землю. От порывов ветра, который гуляет меж гор, человек мог упасть в пропасть или разбиться о скалу. Поэтому потребовался специальный купол, с большей площадью, но не в ущерб маневренности».

Итак, спустя год, в 1968-м, прыжок на пик Ленина наметили на 27 июля. По замыслу устроителей, высокогорная парашютная феерия должна была носить массовый характер. На снежные склоны Памира решили бросить десант общей численностью 46 человек. План действий был такой: пять испытателей НИИ парашютостроения и пять офицеров ВДВ прыгают на снежное поле вершины семитысячника, 36 солдат срочной службы, специально отобранных из разных подразделений ВДВ, — на снежную террасу — «сковородку», расположенную ниже. Бойцы должны лететь вниз с автоматами наперевес. Костяк отряда десантников состоял из лучших парашютистов рязанского Центрального спортивного парашютного клуба ВДВ. Остальные — из 105-й гвардейской Венской Краснознаменной воздушно–десантной дивизии из Ферганы. Предусмотрели, казалось, все. И походы в горы с ночевкой, и облеты района на самолетах и вертолетах, и 25 прыжков с парашютом ПА-1 («парашют альпиниста-1») на каждого.

Об овладении азами альпинистского мастерства бойцы позднее говорили так. «Почти месяц упражнялись в ходьбе по памирским кручам. Парашютист должен знать все капризы гор, уметь спускаться с вершин, быть готовым ко всяким неожиданностям в условиях снежного высокогорья, — я это прекрасно понимаю, выполняю все требования, но альпинистом не хотел бы стать, — вспоминал младший сержант ВДВ Виктор Датченко. — Идешь нагруженный до предела и думаешь: только бы не разорвалось от напряжения сердце! Отвоевываешь у высоты буквально каждый сантиметр. Идешь, согнувшись в три погибели, чуть ли не задеваешь носом ботинки товарища, шагающего впереди. На спине вместо привычного парашюта — тяжелый рюкзак, в руках ледоруб. Ребята шутят: «горно-вьючный парашютист…» Дышать трудно, не хватает воздуха. Глотаешь его, а он пустой. Ходили в горы уже много раз, и с каждым разом все более сложные походы. Нас подвергают так называемой активной акклиматизации — приучают организм к малому атмосферному давлению и кислородному голоданию. Как-то вышли на ледниковое поле. На нем перевернутые сосульки — ледяные иглы. Местами они сплошным частоколом вставали на нашем пути, и невольно появлялась мысль: не приведи бог приземлиться с парашютом на эти кинжалы…»

Десантникам выдали все, что положено по нормам вещевого довольствия: новую военную форму, брезентовые штормовки, шерстяные носки и ботинки. Больше ничего — устав не позволяет. Утепляться бойцам приходилось самостоятельно. Под хэбэ надевали, у кого что было.

К 26 июля подготовка к приему десантов была закончена. В полной готовности были экипажи самолетов и вертолетов, группы метеорологов, наблюдателей и связистов. Альпинистские группы заняли свои места на склонах пика Ленина.

На рассвете того дня на Ферганском аэродроме в Ан-12 не было ни одного свободного места — кроме 46 парашютистов, на борту — кинооператоры, фотографы, журналисты. В лагере народу было еще больше. Только обслуживающего персонала — 250 человек.

Секретарь ЦК ВЛКСМ Иосиф Орджоникидзе, курировавший военный комплекс, организовал все на высшем уровне.

Привезли дизели, устроили огромную столовую, на склоне горы десантники написали:

«Слава ВДВ!»

В Москве ждали рекорда и только рекорда…

И вот настал день, когда воздушный корабль, наконец, подняв клубы пыли, оторвался от земли, взял курс на Памир. 46 парашютистов в кислородных масках, в специальных цветных утепленных костюмах замерли в ожидании сигнала к прыжку. В контейнерах у них было все необходимое для временного обитания в условиях Памира — кислородные баллоны, рассчитанные на восемь часов непрерывного действия, ледоруб, запас продовольствия на трое суток, сигнальные ракеты, спальный пуховой мешок и другие необходимые в горах вещи.

Самолет, экипаж которого был военным и достаточно опытным, долго кружил над пиком, сбрасывая на террасу с отметкой 5300 метров пристрелочные парашюты. Основная нагрузка и ответственность в таких случаях лежит на штурмане самолета. Он определяет курс захода самолета на выброс парашютистов и точку отделения их от самолета.

И вот Ан-12 зашел вдоль «полки» плато. Открылся люк, раздалась сирена, команда «приготовиться» — на табло самолета загорелся желтый фонарь, затем команда «пошел» — зеленый, и 12 десантников отделились от самолета. Внизу, совсем близко, проплывали голубые снега Памира. Холодный сильный поток воздуха с грохотом врывался в грузовой отсек самолета. Один за другим солдаты прыгали навстречу черным бездонным трещинам и зубастым скалам. Рывок парашюта каждый ощутил намного сильнее, чем в обычных условиях, и казалось, ткань не выдержит, лопнет от удара, затрещит рваными лоскутами на скрученных стропах.

На десантниках — кислородные маски, они в полной альпинистской экипировке. Небо и склоны пика Ленина расцветились сине-красными куполами. С борта было видно, как вступили в работу стабилизирующие парашюты и через пять секунд открылись основные. Самолет делает растянутый круг для следующего захода на десантирование, чтобы знать результаты приземления первого захода, и еще 12 человек скрываются в проеме люка. После третьего захода самолет опустел.

Поднявшийся ветер разбросал солдат по всему склону, кто-то чуть не улетел в пропасть, но все остались живы и здоровы, а ведь высота этого горного плато — не ровня американскому…

После приземления, опьяненные победой десантники, не спеша вынимали уложенные в ящики НЗ дыни, виноград, арбузы и угощали альпинистов, которые ждали их на площадке приземления. Однако праздник жизни на высоте 6100 был недолог. Через полчаса почти всем «голубым беретам» стало плохо. Это навалилась горная болезнь или, как говорят альпинисты, «горняшка». Недостаток кислорода в крови возбуждает какие-то нервные клетки, человек начинает часто дышать. Появляется головная боль, тошнота, повышается температура. К сожалению, людям, страдающим горной болезнью, никакие тренировки не помогают, нельзя от нее избавиться. Так же, как и морская болезнь, она не поддается лечению.

«Горняшка» как бы сигнализировала – надо идти вниз. Врач экспедиции Алексей Шендяйкин, которого совсем не мучила проблема избыточного веса, но потерший в те дни 10 кг веса, вспоминает: «Многие солдаты сидели, опустив голову. Тошнота, головокружение, страшная головная боль. Капитан Георгий Тайнис — командир группы, прыгавшей на 6100, приказал всем: «Встать! Собрать основные и запасные парашюты. И по порядку номеров рассчитаться». Человека два или три так и сидят, опустив голову. Капитан подходит и говорит: «Встать!» Те видят своего начальника, но у них гипоксия, неадекватное восприятие, и они посылают его куда подальше. Тот автоматически потянулся к поясу, где должно находиться оружие. Потом Жору Тайниса спрашивали, что было бы, если бы в кобуре лежал пистолет: выстрелил бы? И он сказал, как отрезал: «Да!»

Альпинисты распределили солдат в связки по восемь человек и в срочном порядке повели вниз. Впоследствии многие из них после армии долго занимались парашютным спортом, а некоторые, став инструкторами, породнили с небом немало молодежи.

Самая сложная задача выпала на долю десяти парашютистов-асов. В пятерке испытателей — мастера и заслуженные мастера спорта СССР, неоднократные чемпионы страны, Европы и мира, — парашютисты-испытатели НИИ парашютостроения Александр Петриченко, Вячеслав Томарович, Владимир Чижик, Владимир Прокопов и Эрнест Севостьянов.

Спортсмены из ВДВ также были мастерами спорта и имели в активе не одну сотню прыжков. Это – гвардии подполковник Владимир Морозов, гвардии лейтенант Александр Сидоренко, гвардии старший сержант Валерий Глаголев, гвардии старшина Владимир Мекаев и гвардии рядовой Юрий Юматов.

Они должны были приземлиться на самой вершине пика Ленина. На высоте 7134 метра. «Пик» — только звучит колко. На самом деле это плоский пятачок размером в несколько футбольных полей. На первый взгляд, попасть в такую жирную точку опытному парашютисту — раз плюнуть. Но, по Высоцкому, «там не равнина, там климат иной». Ветер в горах непредсказуем. Так что промазать очень просто, рискуя упасть в пропасть или врезаться в скалу.

Чтобы обеспечить защиту от всех неприятностей, парашютисты-испытатели учли все до мелочей: кроме разработки специального управляемого парашюта, подготовили специальное снаряжение, в контейнерах каждого находились кислородные баллоны непрерывного действия, ледоруб, запас продовольствия на несколько суток, сигнальные ракеты, спальный мешок и многое другое, что могло понадобиться в горах.

После того, как воины-десантники покинули самолет, те, кому предстояло выполнить более сложный прыжок, перешли из гермокабины в просторный опустевший грузоотсек, заняли места согласно намеченной очередности прыжков, ждали сигнала. Посматривая в иллюминаторы, перебросились между собой фразами, мол, утром Памир был «чище». С высоты 8000 метров он казался ближе, очертания скалистых гор и темные ущелья выделялись рельефнее, небо над ним было без единого облачка. А теперь слабая дымка закрыла Алайскую долину, растворила в себе черноту ущелий, далекий неровный горизонт слился с сероватым небом.

Между тем сигнала с земли, разрешающего прыжки отважной десятке, все еще не было. Ан-12 кружился над вершиной. Появились облака и легкий ветер. Штурман сделал два захода на цель, и парашютист, сидящий около люка, каждый раз выбрасывал небольшой пристрелочный парашют. Скорость его снижения рассчитана так, чтобы она была одинаковой со скоростью снижения парашютиста. Это позволяло штурману сориентироваться и определить точку сброса парашютистов с привязкой к ориентирам на местности.

Первый пристрелочный парашют на площадку не попал, второй лег недалеко от площадки, и самолет лег на курс для выброса парашютистов.

Группа альпинистов, которая обеспечивала прыжок и спуск «десятки», добравшись до точки назначения, пыталась выйти на связь с самолетом по рации, которую доставили туда заранее, до восхождения группы эвакуации. Однако армейская радиостанция Р-105, тяжелая, почти пуд весом, нормально работавшая в базовом лагере, молчала из-за замерзших аккумуляторов. Установить связь с экипажем самолета и сообщить о резком усилении ветра альпинисты не смогли.

На земле сначала выложили букву «Т» из оранжевого полотнища. Чтобы его не унесло, на нее всем телом налег Николай Черный. Постоянно зажигали дымовые шашки, чтобы по дыму штурман мог определить направление и силу ветра.

В связи с резким ухудшением метеоусловий альпинисты подумали, что перенос прыжка на другой день было бы самым правильным решением, и потому из буквы «Т» сделали крест — международный знак запрета прыжков.

Но в самолете Ан-12, который продолжал кружить над пиком Ленина, об отмене прыжка даже думать не хотели. Во-первых, альпинисты и так уже пятый день на этой верхотуре, им пора спускаться вниз. Во-вторых, солдаты–то прыгнули, а что же это они, их учителя, струсили?! В общем, решились. Вся десятка покинула чрево Ан-12 на высоте 8000 метров за считанные секунды.

Первым прыгнул Владимир Прокопов, за ним — Эрнест Севостьянов и Владимир Чижик…

Последним — «автор идеи» Александр Петриченко.

На высоте в 200-250 м над вершиной парашютисты были неожиданно подхвачены мощным воздушным потоком. Ветер уносил их за гребень. Купола, попав в завихрение, начинали складываться. Судьба отважных спортсменов решалась в считанные секунды, многое зависело теперь от их мастерства и находчивости…

Как пишет в своей книге Эрнест Севостьянов, «…леденящая струя воздуха обожгла глаза. Удар — раскрыт парашют. И тишина. Только шипит кислород да слышен гул уходящего самолета. Десять куполов в воздухе. Все нормально. Стал искать знакомую площадку приземления. Она оказалась почти под ногами, но сильный боковой ветер уносил меня в сторону, на скалы. Понял, что горы преподнесли нам опасный сюрприз. Ветер резко изменил направление. Резко развернул парашют и поставил купол «на торможение», на это ушло несколько драгоценных секунд. Если бы я так быстро не оценил ситуацию и не выполнил быстро необходимые действия, я бы не попал на площадку». По его оценке, ветер поднялся до 15 метров в секунду. На такой скорости опасно приземляться даже на равнине, не то что в горах…

Упал на камни и Владимир Чижик – в разряженном воздухе при раскрытии парашюта его сильно тряхнуло и стремительно потянуло вниз: «Мой парашют под воздействием ветра потащил меня по камням, я еле-еле успел его отсоединить, чтобы не скатиться в пропасть…»

«Когда земля стала приближаться, – позднее вспоминал Александр Сидоренко, – мне захотелось поджать ноги, чтобы не задеть за скалы, торчавшие, словно зубы акулы… Столкновения удалось избежать. За скалами был небольшой снежный спуск, а за ним трехкилометровая стена». Парашютист отцепил парашют, с высоты 7-8 м спрыгнул вниз и погрузился по грудь в огромный сугроб на краю обрыва.

Александру Петриченко тоже пришлось отстегнуть парашют и прыгнуть на склон, когда до обрыва оставались считанные метры. Он приземлился в 300 метрах ниже вершины на склон. Взвалил на плечи рюкзак с 15 килограммами кислородного баллона, надел кислородную маску и пошел наверх, к альпинистам. Кислорода у Петриченко хватило только на подъем к альпинистам и первую ночевку на 7000 м. Его спуск через Раздельную занял три дня. Он шел, опираясь на плечи альпинистов.

Подполковник Владимир Морозов, когда понял, что его сейчас бросит на скалы, отстегнул парашют и упал с большой высоты в снег. Ощутив резкую боль, подумал, что сломал ногу. У него хватило сил подтянуть к себе контейнер, вынуть ледоруб и закрепиться на крутом склоне. После этого он выпустил ракету – сигнал бедствия.

На самый край площадки попал Владимир Прокопов. Вытащив из контейнеров, кислородные баллоны, Чижик и Прокопов по–братски делились кислородом с Севостьяновым. Альпинисты Валентин Божуков и его товарищи, увидев сигналы Сидоренко и Морозова, вскоре отыскали их на склонах пика Ленина в 300-х метрах от вершины.

Дальше всех улетел Сидоренко. Он зацепился за склон. Нашли и Морозова, но он идти не мог. Думали, перелом, но оказалось, трещина в ноге. Его пришлось нести вниз на руках.

Героическое сражение с горами длилось еще долгих четыре дня.

Спастись тогда удалось первой и последней тройке.  Сильнейший воздушный поток унес четверых парашютистов в сторону от запланированной площадки приземления и безжалостно бросил их на скальную гряду. Смерть у всех четверых наступила, как потом зафиксировал врач экспедиции, от перелома основания черепа: на скальном гребне они не могли избежать удара затылком о камни, так как приземление происходило спиной. Не помогли даже танковые шлемофоны, а нынешних защитных шлемов тогда еще не было…

Вспомним их поименно.

Погиб Владимир Мекаев. Это был его 2077 прыжок. Он часто брал на аэродром своего сына. Мечтал, что мальчик тоже станет парашютистом.

Разбился весельчак, гитарист и разносторонний спортсмен — парашютист, борец, легкоатлет Юрий Юматов. После службы в армии мечтал поступить в Московский авиационный институт.

Не одолел смерть и русый богатырь Валерий Глаголев. Он не представлял, как без него могут обойтись там, где есть риск и опасность.

Не стало одного из лучших в стране испытателей парашютов Вячеслава Томаровича. Перед посадкой он произнес: «Я ведь недавно женился, медовый месяц еще не кончился…»

Как констатировали парашютисты-испытатели, гибель трех армейцев свидетельствовала о том, что у них не хватило умения действовать в аварийной обстановке, каким владели опытнейший Эрнест Севостьянов и невозмутимый, умеющий сохранять спокойствие в самых сложных переплетах Владимир Чижик.

Погибших парашютистов завернули в купола и, воздвигнув пирамиду из камней, похоронили около вершины. Слова Владимира Высоцкого «Нет алых роз и траурных лент, и не похож на монумент тот камень, что покой тебе подарил…» – именно о таких могилах в горах.

Спускать тела возможности не было: альпинисты были измотаны до предела, и мог бы погибнуть кто-нибудь еще. Лишь год спустя, группа альпиниста Кирилла Кузьмина из трех человек провела беспримерную операцию по спуску погибших.

Виновным тогда сочли штурмана. Говорили, что тот буквально на несколько секунд ошибся с нажатием кнопки. Но как в условиях высокогорья на 8000 метрах предугадать порыв ветра у земли? Это практически невозможно. К тому же стоит отметить, что штурман был новый, заменивший погибшего при аварии на учениях однополчанина, имевшего большой опыт высокогорного десантирования. Наличие опытного штурмана – едва ли не главное условие для совершения успешного высокогорного прыжка.

Ведь он и только он должен выбрать точку и время начала выброски, и все рассчитать в зависимости от скорости и направления приземного ветра. Новый же штурман выбросил людей с опозданием, и их понесло на южный склон.

Так завершилась «памирская эпопея». После нее было много всего: и обвинений в непродуманности дела, и в халатности. Командование ВДВ из эксперимента извлекло серьезные уроки и сделало свои выводы.

Всем участникам запретили разглашать подробности прыжка. О том, что случилось тогда на Пике Ленина, стало известно лишь спустя тридцать с лишним лет.

В официальном акте расследования, которое провели сразу после прыжка, было сказано: трагедия произошла в результате непредвиденного усиления ветра. Событие, которое обещало стать мировой сенсацией, быстро замяли. Слишком высокой оказалась цена этой победы. С тех пор в СССР на горные вершины не прыгали.

Однако ровно через год, 7 июля 1969 года, в газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР, который и подвел окончательную черту под разговорами, в которых подвиг парашютистов изображался подчас никому не нужной затеей. «За мужество и отвагу при проведении экспериментальных прыжков с парашютом в сложных условиях наградить…». Медалью «За отвагу» были награждены все 36 военнослужащих ВДВ. Двух десантников, которые во время выброски столкнулись куполами и благополучно выбрались из сложной ситуации, наградили орденами Красного Знамени. Медалями «За отвагу» наградили всех парашютистов и альпинистов, принимавших участие в эвакуации.

Парашютистам-испытателям Александру Петриченко, Владимиру Прокопову, Эрнесту Севостьянову, Владимиру Чижику и лейтенанту Александру Сидоренко Федерация парашютного спорта присвоила звание «Заслуженный мастер спорта СССР».

Посмертно награждены старший сержант Валерий Глагольев, старшина Владимир Мекаев, рядовой Юрий Юматов, парашютист-испытатель Вячеслав Томарович.

Отмечены медалью и альпинисты: руководитель экспедиции Виктор Галкин, начальник спасательного отряда Валентин Божуков, участники спасательных работ Лев Добровольский, Юрий Колокольников, Аркадий Маликов, Валерий Путрин, Николай Черный, врач Алексей Шиндяйкин, командир вертолета Алексей Иванович Панферов.

За самое высотное приземление в мире участники легендарного десанта на пик Ленина занесены в Книгу рекордов Гиннеса.

Несмотря на награды и звания, трагические итоги первого высокогорного десантирования на Крышу мира были восприняты руководством страны и Вооруженных Сил очень болезненно. На годы были запрещены все прыжки такого рода, в частности, запланированный грандиозный десант на пик Коммунизма.

Казалось, горный парашютизм похоронен навсегда. Но профессионалы не сдавались. И вот наступил 2003 год…

3. Ворота в рай

Так сказал Леонид Козинец, когда поступила команда «Приготовиться!», и на высоте 8500 метров открылся люк самолета: «Вот они – ворота в рай». Позднее он будет вспоминать: «Горы из самолета были похожи на кусок белого сыра с трещинками. И как будто осветили мощным прожектором. Красота нереальная».

О мощном луче прожектора сказал и Игорь Тарелкин: он сравнил с ним «… гигантский столб света, который неожиданно ворвался в грузовой отсек самолета с открытием его створок. Внизу — острые скалы, торчащие из снежной поверхности, уходящие за горизонт по мере движения самолета, и казалось, что на высоте 8500 метров среди кучки облаков – это не реальность, другая планета…».

Чтобы в 2003 году прыжок стал успешным, парашютисты прошли серьезную и довольно мучительную альпинистскую подготовку в горах Памира под руководством опытных инструкторов.

— К подножию пика Ленина мы прибыли примерно за две недели до прыжка, — говорит Игорь Евгеньевич. – Несколько дней жили в лагере, расположенном на высоте 3200 метров в живописном месте с названием Ачик-Таш, что в переводе с киргизского — «Горький камень». Оттуда же открывается великолепный вид на массив пика Ленина, который невольно притягивал взор. Это происходило еще и потому, что он занимает все твои мысли, ради него ты здесь… Я невольно постоянно наблюдал за облаками над пиком Ленина. Зрелище завораживающее: облака порой метались в разные стороны непредсказуемо, как после воздействия на них реагентом. От этого на душе было тревожно, потому что с такой стихией: большая высота, непредсказуемый сильный ветер, кругом скалы – справиться парашютисту невозможно! Надо было, еще тогда, принимать решение: участвовать в этом или нет?

Затем парашютисты перешли в промежуточный лагерь, который находился на морене ледника на высоте 4200 метров, где вода нагревается до кипения лишь до 60⁰С. Отсюда можно было выходить на склоны пика, где и началась двухнедельная изнурительная адаптация к высокогорным условиям.

Альпинизм парашютистам пришелся не по душе. Инструкторы, в свою очередь, говорили нам, мол, барокамера – это ерунда. На высоте вы все «сдохните», если не пройдете нормальную подготовку в горах. Чтобы быть на «ты» с горным климатом, нужно своими ногами подняться на большую высоту и обязательно там переночевать. Только тогда организм получит нормальную акклиматизацию, и какое-то время сможет существовать в условиях высокогорья. В противном случае горная болезнь всех сломает.

— За две недели до прыжка пошли в горы. За каждым закрепили опытного альпиниста, они учили нас не только восхождению, но и спуску. Мы понимали, что взойти на гору гораздо проще, чем спуститься. Из промежуточного лагеря на высоте 4200 метров пошли на 5300 метров, переночевали в двухместных палатках в спальных мешках, спустились опять в лагерь на 4200 метров. Несколько дней отдыха, затем подъем опять в лагерь на высоту 5300 метров, ночевка и подъем на высоту 6200 метров, ночевка и спуск на 5300 метров, ночевка и спуск в базовый лагерь на высоту 4200 метров. Это был, как говорят альпинисты, «принцип ступенчатой акклиматизации» — он состоит в том, что, достигнув определенной высоты, альпинисты спускаются несколько сотен метров вниз и устраивают привал, ночевку и только после этого идут вверх снова.

Ходить по горам очень тяжело. Казалось бы, всего километр от одного промежуточного лагеря до другого, в обычной жизни пройдешь и не заметишь, а там приходилось идти целый день.

Кто хотя бы раз бывал в горах, тот знает: такие восхождения и спуски даются с большим трудом. Что ни шаг, то усилие. Как будто на плечах у тебя помимо рюкзака со снаряжением еще пудовая гиря. Голова болит. Аппетита нет. Дышишь, как рыба на берегу: рот вроде бы открываешь, а воздуха в организме от этого больше не становится.

— Вместе с тем, мы отлично понимали, что все эти муки для нас совершенно необходимы. Впереди – прыжок. Спускаться вниз с высоты 7134 метров, каждому из нас придется самостоятельно, своими ногами. И эта часть экспедиции будет едва ли не самой сложной и опасной, — отметил Тарелкин.

Тренировки пришлись не по нраву не только ему. Один из участников, этой экспедиции, Дмитрий Киселев позднее скажет: «Я впервые столкнулся с альпинизмом, и если бы кто-нибудь до этого мне доходчиво объяснил, насколько тяжело переносить на такой высоте нехватку кислорода, да и просто шевелиться, то, наверное, отказался бы от этой затеи. Честно говоря, я был в шоке, когда мы переночевали на высоте 6200 метров. Спускался вниз – ни есть, ни пить не хотелось. Там просто ботинок на ногу надеть – проблема. Очень тяжело физически. Я раньше думал, что космос начинается где-то километрах в сорока от Земли, а оказывается, уже на шести…».

Учитывая горький опыт 35-летней давности, парашютистов на пике Ленина страховали альпинисты. На горе были разбиты четыре лагеря: базовый — на высоте 4200 метров, лагерь I — 5300 м, лагерь II —  6100 м и лагерь III — на отметке 6400. Каждый был укомплектован всем необходимым снаряжением, едой и медикаментами.

День вылета приближался, а трудностей было навалом. То пограничники закрыли район для прыжков, и приходилось их генерала разыскивать по телефону на личной квартире, то диспетчеры не разрешают вылет.

13 августа «добро» на вылет было получено, и альпинисты с площадки приземления сообщили, что пик открыт и было получено «добро» на вылет.

Экипировку пришлось одевать при жаре в 30 градусов. 

— Горное солнце палит нещадно. Несмотря на защитный крем, открытые участки тела обгорают мгновенно. А ведь в 1968 году, как говорили ветераны, никаких специальных солнцезащитных средств у десантников не было. Чтобы, спастись от гиперактивного ультрафиолета, на лицо и губы накладывали толстый слой зубной пасты, — сказал Тарелкин.

Отличие было еще в том, что в 2003 году у парашютистов был спутниковый телефон, по которому, при необходимости можно было позвонить родным. Кстати, Тарелкин использовал такую «мобилу» единственный раз в жизни: находясь высоко в горах, он поздравил своего друга Владимира Михайловича Рафеенкова с 50-летием! В 1968-м об этом даже мечтать не могли.

В остальном – все, как прежде. Те же люди. Те же горы. Даже самолет тот же, что и тогда – легендарный воздушный трудяга Ан-12, прилетевший из России за несколько дней до запланированного десантирования. На выполнение этого полета был выделен лучший экипаж испытательного центра. Можно было бы арендовать Ил-76, но он бы «съел» весь бюджет экспедиции из-за часового расхода топлива в полете.

О командире экипажа Юрии Бежевце, Тарелкин сказал особенно: «Летчик от Бога!» Юрий Александрович, заслуженный летчик-испытатель России, полковник ВВС – потомственный летчик- испытатель! Игорь Евгеньевич знал и его отца, Александра Саввича. 

— Когда я учился в Харьковском военном авиационном училище, мы с восхищением слушали об особом авиаотряде советских летчиков, которые в начале 1970-х на секретных в то время сверхзвуковых самолётах-разведчиках МиГ-25Р участвовали в боевых действиях в Египте. Самолет-разведчик имел большую скорость полета – около 3000 км/час, значительный практический потолок – более 25000 метров, и был неуязвим для противника. Командиром отряда и был полковник ВВС Александр Бежевец. Он лично совершил 50 боевых вылетов, в том числе два — над территорией Израиля, и нам говорили, что неоднократные попытки сбить его самолет истребителями «Фантом» и «Мираж» и зенитно-ракетными установками «Хок» окончились неудачей. А спустя годы, мне, майору, выпускнику военно-воздушной академии, выпала честь представляться по случаю назначения в испытательный центр начальнику Центра Александру Саввичу, к  тому времени генералу авиации, Герою Советского Союза, легендарному человеку.

Сам Юрий Бежевец о полете на Памир сказал так:

«Я – человек военный, мне приказали, я полетел. Самолет я знал, в горах летать приходилось. С ребятами познакомился, когда был командиром экипажа самолета Ил-76, когда они выполняли контрольный прыжок с высоты 8500 метров во Владимирской области. Разумеется, больше других знал Игоря Тарелкина. Ценю его, как профессионала высокого уровня, человека долга и чести, храбро воевавшего в Афганистане, принципиального в вопросах службы, веселого и коммуникабельного в общении.

Помню: взлетели, штурман называет направление на пик Ленина. Отвечаю ему: «Я его вижу!» Его не сложно было увидеть — величественный ледяной массив с десятком пиков в центре Заалайского хребта. Пик Ленина — самый высокий. Вылетать пришлось дважды, делать по несколько заходов…»

Штурманом корабля был назначен заслуженный штурман – испытатель России, полковник ВВС Сергей Горемыкин.

Помощником командира корабля военный летчик 1-го класса подполковник Олег Кудряшов.

Выпускающим парашютистов на борту был парашютист-испытатель 1-го класса полковник Юрий Стратулат. От него во многом зависел успех десантирования, так как непосредственно, у парашютистов прямой связи не было ни с экипажем, ни с землей, кроме выпускающего и его помощника.

Юрий давно в связке с Тарелкиным. Они многие годы проводили испытания средств спасения экипажей летательных аппаратов и парашютно-десантной техники. Как и другие испытатели, не раз подвергали себя смертельному риску, испытывая новые образцы авиационной техники. А все для того, чтобы парашютная система в экстремальной ситуации не подвела, и попавший, казалось бы, в безвыходное положение летный экипаж для спасения мог воспользоваться полученными из разработанных испытателями инструкций знаниями и навыками.

Помогал полковнику Стратулату бортовой оператор майор Юрий Миронов.

За подготовку кислородного оборудования отвечал ведущий инженер испытательного управления подполковник Григорий Терентьев.

Все члены экипажа были так же настоящими профессионалами своего дела.

Однако 13 августа десант не состоялся. Летали 2 часа 15 минут – горы были закрыты облаками.

Израсходовав половину запасов топлива и кислорода, вернулись на аэродром города Ош. Альпинисты напрасно ждали парашютистов на пике Ленина.

Оформили заявку на полет на следующий день 14 августа, но уверенности из-за неблагоприятных метеоусловий не было. Как и накануне, Ан-12 кружил над горами. Погоды не было, вершину окутали облака. В грузовом отсеке томились в ожидании парашютисты. К концу подходило не только терпение шестерки, Игорь Евгеньевич, вспомнил о примечательном радиообмене двух Юриев – выпускающего Стратулата и летчика Бежевца. Первый: «У нас кислород заканчивается». Второй: «А у меня топливо…».

— Если бы не прыгнули в тот день, то надо было лететь в Россию, для дозаправки: заправку самолета керосином можно было организовать на аэродроме города Ош, а вот заправить баллоны кислородом, по техническим причинам невозможно, поэтому, было принято решение: попытаться прыгнуть, используя крайний момент!

Никак не улучшало настроение парашютистов и сообщение о том, что альпинисты, которые должны были их встречать на пике Ленина, на вершину не выйдут вовремя.

— В те дни на Памире было много альпинистов из России, Германии, Польши. И когда пожилому немцу, ночью стало плохо с сердцем, альпинисты из нашей команды спустили его вниз, и у них уже не было просто сил повторить восхождение и встретить нас. Так что нас на пике никто не ждал, а это означало: ни дымовых шашек, ни связи, ни привода – ничего, а самое главное надо было знать маршрут спуска. Но нам повезло, потому что небольшая резервная группа альпинистов успела подойти к вершине до начала десантирования.

Команда «Приготовится!» последовала неожиданно.

Прыгали на вершину в два захода по три человека. В первой тройке – Владимир Котов, Сергей Калабухов и Алексей Будницкий. Во второй – Леонид Козинец, Дмитрий Киселев и Игорь Тарелкин.

Процесс отделения парашютистов от самолета происходил одновременно с переходом на автономное кислородное питание, которого хватало на 10-12 минут. После приземления, парашютисты должны были снять кислородные маски КМ-32, и вытащив из портпледа маски КМ-16, перейти на смесь «кислород-воздух» системы «Эверест-93», рассчитанной примерно на 36 часов. За это время надо было успеть спуститься с вершины.

По признанию Тарелкина, приземление было жестким.

— Еще не успел коснуться поверхности площадки, именно пика Ленина на высоте 7134 метра, на которую рассчитывал приземлиться, из-за высокой турбулентности воздушного потока и ветра меня резко кинуло на камни и дальше в глубокий снег. Спас кислородный прибор, находившийся в портпледе. Основа прибора — мельхиоровые трубки, закрытые тонким металлом, все это от удара разворотило, одежду порвало, но мои ребра остались невредимыми. Дышать было тяжело, как будто пробежал десять километров, но постепенно дыхание восстановилось.

Непросто пришлось и Леониду Козенцу: «Очень сильный удар был. Я на какое-то время потерял сознание, и меня потащило по снежнику к обрыву. Падать туда совершенно не хотелось, а отцеплять парашют было нельзя, потому стоял транзит – это автоматическое раскрытие запасного в случае отцепки основного. То есть, если бы я отцепился, то получил бы сразу два парашюта, тогда точно бы улетел в пропасть. Когда пришел в себя, встал, огляделся, никого не видно. Включил радиостанцию – она замерзла. И у меня возникло ощущение, что я ошибся с вершиной. Ну, думаю, ладно, как-нибудь выберусь, лишь бы не Китай. Потому что я понимал, что если Китай, то это 10 лет отсидки в китайской тюрьме за незаконный переход границы. Правда, потом опомнился, какие китайцы? Спуститься бы живым вниз! И начал подыскивать пути спуска, а потом увидел постамент от знаменитого бюста и понял, что это пик Ленина».

Когда приземлились на вершину, стали связываться друг с другом. Выяснили кто где, все ли уцелели? После того как увидели друг друга живыми и здоровыми, обрадовались. Правда, долго торжествовать по поводу высотного подвига не пришлось. Запас кислорода был на исходе, а впереди ждала не самая легкая часть пути – спуск в базовый лагерь. Пока приходили в себя, подошла основная группа альпинистов, которая должна была ждать их приземления на вершине.

Обычно на Памире погодные условия меняются чуть ли не каждые десять минут. Но в тот день, к счастью, надолго установилась нормальная погода. Поэтому спуск шел в штатном режиме. Парашютисты и альпинисты страховали друг друга, на отдельных участках были привязаны друг к другу страхующими веревками. И вскоре это спасло жизнь нескольким из них. Одним из тех, кто в полной мере испытал коварство гор, стал Тарелкин.

— У каждого из нас были телескопические палки, которыми пользуются альпинисты. Передвигаясь вниз по маршруту, приготовился спуститься на небольшой горный карниз. Чтобы подстраховать меня, один из парашютистов, стоявший сверху, подал мне конец альпинистской палки. Как потом выяснилось, ручка у нее была некачественно приклеена. Я схватился за ручку и в следующий момент, начал заваливаться вниз. Еще мгновенье и я, с зажатой в руке ручкой, полетел бы в двухкилометровый каньон. Машинально свободная рука на ощупь нашла трещину в горе, вцепилась в нее и я сполз на «карниз». В эти доли секунды понял, что, оказывается, у человека есть неисчерпаемые возможности по самосохранению! Повторно будешь пробовать – не получится!

К исходу дня группа добралась до базового лагеря, расположенного на высоте 5300 метров. Там покорители вершин переночевали и постепенно спустились вниз. Но на этом испытания не закончилось.

— Когда спускались, по своей вине, не смог уберечь глаза от яркого солнца. У нас у всех в комплекте снаряжения были импортные проверенные специальные очки горных альпинистов. Я решил проверить защищенность глаз от ярких лучей света и отражения от белоснежного горного снега нашего отечественного остекления светофильтра серийного защитного шлема летчика ЗШ-3. Когда спустились в промежуточный лагерь на 5300, где остановились на ночевку, от рези в глазах не мог заснуть. Хорошо, что у нашего фельдшера были глазные капли — немного полегчало, но еще неделю глаза были красными, плохо видел. А из-за длительного и тяжелого спуска с нехваткой кислорода появилась аритмия сердца. Так что горы – это очень серьезно…

Постепенно группа спустилась вниз на 4200 метров, откуда на вертолете перелетела в Ош.

И хотя, по словам Игоря Евгеньевича, впечатлений от командировки на Памир было не мало, но горами он «не заболел». Впрочем, так считают и другие парашютисты. Сказал: «До сих пор не понимаю, что за спорт такой – альпинизм. Просто люди, которые занимаются альпинизмом, необыкновенные романтики. Например, мой инструктор угощал меня приготовленным на спиртовке кофе на высоте 5300 метров, а какой запах кофе разносился в горах!.. При спуске, сидя в снегу на 6000 метров вокруг вечных скал и ледников, сквозь проплывающие вокруг меня облака, которые можно потрогать руками, внизу я видел огромное зеленое поле, и зелень казалось необычно яркой. Думал, вот бы на это место художника….

Одним из первых поздравил отважную шестерку Эрнест Севастьянов – участник экспедиции 1968 года.

— Для всех парашютистов он был кумиром, и когда я только начинал заниматься парашютным спортом, он уже был признанными испытателем, — отметил Игорь Евгеньевич.

Эрнесту Васильевичу тогда было уже 65 лет и он готов был повторить прыжок, но слишком большой риск из-за огромных нагрузок на организм… Ему вместе с тележурналисткой Татьяной Мигановой поручили сделать документальный фильм о высокогорном прыжке на пик Ленина. Такой фильм под названием «Дорога в рай» был снят и показан по телевидению.

Отважной шестерке внизу устроили торжественную встречу. Как вспоминал  Игорь Евгеньевич, «после прыжка мы встречались с теми людьми, которые прыгали на пик Ленина в 1968 году. Они нас поздравляли, благодарили и говорили, что мы их реабилитировали. А мы не могли оставить дело, начатое нашими предшественниками, незаконченным. Так положено всеми моральными канонами нашего братства».

Через несколько дней полковник Тарелкин вернулся в Москву и продолжил руководить работой группы испытателей средств спасения экипажей летательных аппаратов и парашютных систем.  Подготовил отчет о высокогорной экспедиции, в котором были даны ответы на поставленные вопросы по проверке работоспособности опытной парашютной системы специального назначения «Арбалет» при десантировании в высокогорье на ограниченные площадки, оценке работоспособности кислородного оборудования ККО-ЛТА в процессе десантирования, отработке поисково-спасательного обеспечения в горных условиях и многие другие.

— Практическая польза от этого эксперимента существенная — отметил Игорь Евгеньевич. — В реальных условиях проведены испытания новой парашютной системы специального назначения и кислородного оборудования. Важная деталь: при приземлении на вершине дул ветер — 15-20 м/сек. В отчете, который мне пришлось писать, отмечено, что парашют «Арбалет» допускает приземление при скорости ветра, равной 20 м/с. Теперь это было проверено на практике. Так что прицел у «Арбалета» оказался точным. Никто в мире, кроме нас, на такие массовые прыжки в горах до сих пор не отважился. Кроме того, мы  опробовали в условиях высокогорья парашютные системы специального назначения, которые позволяют спускаться на землю вдвоем или с грузом.

 

                                        

                                                     Глава 3

В багровых песках Регистана  

15 февраля 1989 года. Термезский мост, «прошитый» колонной бронетехники. Родные лица. Своя земля. Улыбки и слезы… Ту «картинку» из телерепортажа с советско-афганской границы, такую непривычно теплую для военной кинохроники, и сегодня без труда вспомнят миллионы россиян. Позднее 15 февраля станет днем-символом, днем Памяти.

Замыкал колонну советских войск бронетранспортер командующего 40-й армией генерал-лейтенанта Бориса Громова. Лишь получив доклад о выходе «первого», вертолеты Ми-8 сняли пять групп прикрытия и самыми последними покинули Афганистан. За десять лет войны советские вертолетчики совершили здесь более миллиона боевых вылетов и уничтожили сотни тысяч «духов», сами потеряв 333 машины – восемь полноценных полков, и сотни молодых жизней.  Даже для десяти лет войны это большая цифра. 

1.Командировка «за речку»

— Наша группа — два экипажа вертолетов Ми-8 — выехала из Могочи поездом до Читы в начале апреля. Вместе с указанием сверху отправить два экипажа вертолетов, предписывалось вооружить нас пистолетами ПМ с 16-патронами к каждому и автоматами АКМ, иметь с собой противогазы, — вспоминает Игорь Евгеньевич. — Все это настораживало, да и трудно было представить в то мирное время: шесть офицеров с автоматами наперевес и противогазами — едут через всю страну. Провожали нас семьи и сослуживцы. Моему сыну было около 5 лет! Так не хотелось расставаться с семьей!

Когда в полк пришла разнарядка направить группу офицеров для  «выполнения интернационального долга», отобрали два экипажа «восьмерок». Командиром одного был назначен 26-летний выпускник Сызранского ВВКАУЛ капитан Геннадий Харитоненко. Как вспоминает Геннадий Андреевич, который к тому времени имел первый класс и солидный налет часов, накануне командировки у него состоялся разговор с командиром полка Игорем Ивановым. Протянув список тех, кто добровольно решился на дальнюю командировку, полковник спросил: «Кого возьмешь с собой штурманом и борттехником». Харитоненко ответил: «Штурман – старший  лейтенант Окрут». Игорь Николаевич одобрительно кивнул. «Борттехник – старший лейтенант Тарелкин». Командир полка спросил: «А ты уверен в нем? Он ведь к нам с самолетов пришел, опыта на вертолетах маловато…»

Геннадий Андреевич не раздумывал: «Уверен. Знаю его, как пытливого специалиста, который делает все, чтобы разобраться в любой проблеме. Это очень ценное качество. Профессиональный и подготовленный во всех отношениях офицер…»

Больше вопросов полковник не задавал.

В Чите у Тарелкина состоялся разговор с однокурсником по училищу Виталием Скотаренко, которого к тому времени перевели служить в штаб ВВС округа. Тот предложил отказаться от командировки. Сказал: «Зачем тебе это надо? Там творится непонятно что, намечаются активные боевые действия. Я тебе выпишу предписание, вернешься в Могочу. Ты в Забайкалье давно. Скоро начнутся замены, есть возможность продолжить службу в Центральной или Южной группе войск». Конечно, поехать в Чехословакию или Венгрию было заманчиво, но Игорь отказался: «Я уже в экипаже, и менять решение не буду. Поздно!»

Из Читы последовал перелет в Ташкент. В отличие от Забайкалья, где весной и не пахло, столица Узбекистана встретила офицеров ярким солнцем. Из аэропорта их путь лежал в штаб ВВС Туркестанского военного округа. По пути они с интересом рассматривали огромный восточный город, в котором рядом с современными постройками соседствовали старинные, глинобитные дома, сумевшие устоять даже после разрушительного землетрясения, которое в 1966 году превратило многоэтажки Ташкента в руины.

В штабе группу вертолетчиков, встретив словами: «Вы уже воевать должны!», без лишних проволочек направили в Каган, что в 12 километрах от Бухары — уникального, всемирно известного древнего города, где каждый камень источает время. Игорю Тарелкину удалось несколько раз видеть Бухару сверху, когда экипажи в течение двух недель принимали вертолеты и совершали на них полеты по высокогорной программе и видели эти уникальные исторические места.

Город Каган, в отличие от своего знаменитого соседа, был больше знаком не любителям старины, а вертолетчикам армейской авиации и космонавтам. Именно этот полк в начале семидесятых годов стал базовым для Центра подготовки космонавтов, который проводил тренировки по поисково-спасательным операциям в пустыне и выживания космонавтов в экстремальных условиях.

1979 год подвел черту под размеренным ритмом жизни, как вертолетчиков Каганского 280-го отдельного вертолетного полка, так и всей страны. Хлесткое, как выстрел, слово «Афган» надолго наполнило сердца родных и близких тревогой и болью.

280-й Каганский отдельный вертолетный полк стал точкой отсчета в судьбе многих прикомандированных офицеров. Игорь Тарелкин – не исключение.

— Собирали экипажи со всей страны. Каган напоминал Ноев ковчег. Люди и техника — из разных мест. Разумеется, больше всего было из Кагана, но были из соседнего с Могочей забайкальского Нерчинска, Александрии Кировоградской области Украины, Прибылово Ленинградской области, Херсона, Душанбе… В общем, как говорят, «с бору по сосенке». По такому же принципу собирали и вертолеты. В основном, это были старые машины – какой же командир полка отдаст новые с хорошим ресурсом!? Свой 26-й борт мы называли «дедушкой». В начале войны, на таких же «пожилых» вертолетах летали и другие экипажи.

Экипажи готовили ориентироваться в горных условиях и пользоваться навигационными приборами. Дали под запись координаты всех точек, где стояли наши вертолетные части. Все, чему учили в Кагане, после очень пригодилось. Преподали также уроки выживания в горно-пустынной местности, что делать, если надо идти по пустыне, что можно есть, пить, как и где можно добыть воды. Теоретическая подготовка чередовалась с полетами.  Воевать еще предстояло научиться…

Уже позднее Тарелкин узнал, что усиление советских войск именно вертолетами произошло потому, что к весне 1980 года стало очевидно, что пребывание ограниченного контингента в Афганистане затягивается. Мятежники перешли к активным действиям. Планы скорого вывода войск пришлось отложить до «стабилизации политической обстановки в стране», осуществить которую решили серией операций по разгрому оппозиции. На смену эпизодическим стычкам и перестрелкам пришла настоящая война.  Ограниченное количество дорог, ущелья и перевалы, участки с угрозой осыпей и камнепадов делали передвижение войск крайне трудным. Огневая поддержка артиллерией и танками нередко оказывалась вовсе невозможной – их просто нельзя было подтянуть в нужные места. Характер боевых действий вновь потребовал наращивания именно вертолетной группировки. Вертолетные эскадрильи были приданы всем мотострелковым дивизиям, а также бригадам ВДВ и спецназа. Каждый гарнизон в обязательном порядке оборудовался вертолетной площадкой, посадочные пятачки имели даже удаленные заставы и блокпосты. Без преувеличения можно сказать, что вертолеты вынесли на себе всю тяжесть войны, пройдя ее от первых до последних дней. Примечательный факт: из 26 летчиков, награжденных за Афганистан званиями Героев Советского Союза, 19 — вертолетчики. Это высшая и самая точная оценка действий и значения вертолетчиков на той войне.

— День перелёта для нас наступил 11 апреля. Вертолёты были заправлены под пробку и загружены всяким нужным, как казалось, скарбом и всевозможными припасами. Везли даже солдатские кровати. Нам было сказано, что жить придётся в палатках, — вспоминает Игорь Тарелкин. — Шли по маршруту, который у авиаторов принято называть «пляжным», видимо, оттого, что он в основном проходил через обширные пустынные пространства. Сначала над советской территорией: Каган – Мары – Кушка. В те годы в ходу была поговорка, которую в Советском Союзе знали все офицеры: «Есть на свете три дыры — Теджен, Кушка и Мары». Внизу, словно волнистое море, — пустыня Каракум, в которой никаких характерных ориентиров, разве что широкое русло обмелевшей Амударьи. Постепенно машины набрали высоту до 3000 метров, чтобы обеспечить устойчивую связь как с КП воздушной армии в Ташкенте, так и с аэродромом афганского города Шинданда – промежуточным пунктом посадки.

Когда показалась чужая страна, все с жадностью смотрели вниз. Сразу же обратили внимание на внешний вид населённых пунктов.  Местные постройки походили на какие-то гигантские термитники песочного цвета. Позднее узнали, что основным строительным материалом в Афганистане является глина с добавлением песка, соломы и других компонентов, что придаёт им особую прочность.  Даже обычные мазанки со стенами метровой толщины становились своеобразными фортификационными сооружениями и служили надежным убежищем душманам: под прикрытием прочных стен те устраивали огневые точки, «выкурить» которые было крайне непросто. В этом пришлось позднее неоднократно убеждаться: неуправляемые реактивные снаряды с вертолетов отскакивали от таких стен как горох, не говоря о том, что пулеметы в борьбе с такими объектами оказывались совершенно бесполезными.

— Приземлились на аэродроме Шиндант. Не успели заправиться, замполит ведет нашего бойца, который пытался продать свою военную обувь афганцу. Я тогда подумал: «Ну начинается!». Авиабаза представляла собой хорошо оборудованный военный аэродром, на котором базировались как советские и афганские авиационные части, так и крупный гарнизон наших войск. В Шинданде заправились и подготовились к дальнейшему перелёту…

Конечным пунктом стал аэродром близ Кандагара – крупного города в южной части Афганистана, расположенного на стыке южных отрогов Гиндукуша и пустыни Регистан, что в переводе с афганского – «красные пески».

— Признаться, я так и не понял, почему именно «красные пески»? Это была жёлтая безжизненная местность, вся в морщинах барханов и окаймлённая по горизонту цепью гор и холмов различной высоты. Порой казалось, что она не имеет конца, — отметил Тарелкин.

Когда приземлились на аэродроме, который находится в 13 км к юго-востоку от города, не могли скрыть восхищения: взлетно-посадочная полоса длиной 3200 метров была практически идеального качества. То покрытие, как сказал Игорь Евгеньевич, разительно отличалось от отечественных, где преобладали плиты, швы, битум и гудрон. Позднее летчики узнали, что строили аэродром в Кандагаре с 1956 по 1962 год американские инженеры. Официально — как гражданский аэропорт. Однако американцы сделали его как военный аэродром со всей требуемой инфраструктурой. Можно предположить, что в случае конфликта СССР — США здесь была бы крупная американская военная база.

Правда, иные места базирования таким покрытием похвастаться не могли, так что приходилось приземляться на асфальтированные полосы, насыпные «пятачки» щебенки или наскоро уложенные металлические настилы.

У Кандагара — важное стратегическое значение. Он находится возле границы с Пакистаном, что позволяет контролировать всю южную часть Афганистана.

Это положение сразу было оценено советскими военными специалистами, и потому еще в январе 1980 года на аэродроме расположился 280-й отдельный вертолётный полк, в составе которого было три вертолетных эскадрильи – по одной на Ми-6 и Ми-8, и смешанная, оснащенная вертолетами Ми-8МТ и Ми-24. 

Полк контролировал так называемый «южный пояс». Всего с учетом географических условий и дислокации общевойсковых соединений и отдельных частей 40-й армии и назначенных для них районов боевых действий, авиационная группировка в Афганистане была разделена на четыре группы: «Север», «Центр», «Юг» и «Запад».

280-й полк стал носить открытое наименование «войсковая часть полевая почта 17668» взамен «союзного» в/ч 22523.

Вскоре на аэродром прибыла истребительная авиация. Здесь круглосуточно находилось дежурное звено истребительного полка, главной задачей которого был перехват пакистанских самолётов в случае их атаки. Кроме советских авиационных частей, в Кандагаре базировался афганский 366-й истребительный полк на самолётах МиГ-17, затем перешли на МиГ-21, а также значительные силы сухопутных войск, в том числе 70-я отдельная гвардейская мотострелковая бригада.

— Встреча на авиабазе Кандагар была не совсем дружелюбной. Не успели прийти в себя после длительного перелета и того, что впервые оказались за границей, как нас построили между вертолетов и палатками, — вспоминает Игорь Евгеньевич. — Я наивно подумал, что палатки приготовили для нас, по крайней мере, для летного состава. Ошибся. Нам сказали: «Вынимайте кровати из своих вертолетов и ставьте палатки». Солдатские кровати мы собрать успели, но навалилась такая темень, что установить армейские палатки было невозможно. В общем, на ночевку пришлось устраиваться под открытым небом, и это была кошмарная ночь, ведь рядом то и дело грохотали БТРы или БРДМы. Вокруг — пыль, темень, и потому мы побаивались, что они ненароком наедут на нас. Потом, опасаясь змей и скорпионов, несколько дней ночевали в вертолете. В общем, настроение первые дни командировки было нулевое.

Правда, в палатках задержались ненадолго: летные экипажи перевели в корпус, построенный в свое время для американских специалистов. Но если те жили по два человека в комнате, то советские авиаторы — по 12. Выручали двух ярусные кровати.

— Со временем в комнатах появились кондиционеры, и мы начали высыпаться. Это было очень важно, потому что подъем — в четыре утра, и надо было лететь на боевое задание. Да и дежурств хватало, во время которых то и дело приходилось вылетать.

Медосмотр весь экипаж прошел успешно, и полковой врач пожелал Геннадию Харитоненко, Николаю Окруту и Игорю Тарелкину удачи. Да, там она нужна была, ведь боевая работа для экипажа началась уже через несколько дней после прибытия в Кандагар.

— Это в Союзе неделю-вторую сдавали бы зачеты, изучали карты местности, — говорит Игорь Евгеньевич, – то здесь команду на боевой вылет, мы получили на второй или третий день. Мы прилетели с полным комплектом неуправляемых ракетных снарядов (НУРСов). Надо было только заправить машину топливом, к вылету готовы! И пошла молотилка. Подъем, завтрак, прохождение медосмотра, подготовка вертолета к полетам, постановка задач на летный день и опять с рассветом вылет на задание. Пахали до темноты. Летать приходилось по всему Афганистану: Баграм, Кабул, Шинданд, Джелалабад, Газни, Герат, Заравшан, Лошкаргах…

Поднимались рано, это было вызвано необходимостью избегать полуденного зноя — давало знать соседство пустыни Регистан, где плюс 60 градусов было обычным делом. И это после холодов Забайкалья, где в Могоче пришлось спокойно воспринимать минус 50 градусов! В условиях гор и высоких температур полеты возможны только рано утром или под вечер, когда температура спадает и уменьшает турбулентность воздуха, иначе можно потерять управление вертолетом при заходе на площадку. Так свои правила диктовал климат: авиация очень чувствительна к температуре, влажности и давлению наружного воздуха.

— Летать было трудно. В Союзе ограничения начинались при плюс 35, а здесь температура наружного воздуха – в два раза больше. Летом обшивка фюзеляжа вертолета накалялась до 80-90 градусов, в кабине царило сущее пекло. Спасаясь от жары, экипажи в начале, нередко летали совсем не в уставной форме – подшлемниках, трусах и тапках, такой вот «костюм-тройка». Из-за жары воздух разрежен, а ведь вертолет как бы «опирается» на него своим несущим винтом. Тяга уменьшалась, машина становится «вялой», хуже реагировала на управление.  Но не зря говорят: голь на выдумку хитра. Мы тогда сделали немало доработок, чтоб выйти из положения. Например, чтобы запустить двигатель на высокогорной площадке, был изобретен «испарительный» способ – для увеличения степени сжатия воздуха в компрессоре двигателя, борттехник, в начале процесса запуска, с кружкой воды при открытом верхнем люке к двигателям, вставал на свое рабочее место и в нужный момент выплескивал порцию воды в воздухозаборник запускаемого двигателя. За счет распыленной воды, плотность воздушной массы в компрессоре увеличивалась, что иногда способствовало удачному запуску.

Впрочем, неприятности для людей и техники доставляли не только полеты на высокогорные площадки и изнывающая жара. Страшной неприятностью для вертолетчиков стали пыльные бури, хотя и не очень частые. Когда такая буря утихала, в воздухе зависала густая пелена, сквозь которую не проникало ни солнце, ни сильный луч прожектора. Она рассасывалась, медленно оседая на землю, часами. Уберечься от той адской смеси было невозможно. Она попадала не только в рот, нос, глаза, от нее катастрофически страдала техника: забивала шарниры, гидро- и маслосистемы, приводя к износу и коррозии стальных деталей, забивала фильтры, что грозило самопроизвольным уходом двигателя с режима, а то и остановкой. Больше всего страдали компрессоры двигателей. Пылезащитные устройства (ПЗУ) на вертолетах появятся позже, на более современных машинах.

Из-за непогоды приходилось сутками бездействовать.

Но выматывала не только погода.

— Уже потом все признали, что тем, кто первым вошел в Афганистан, было тяжелее, чем их сменщикам, — говорит Игорь Евгеньевич. — Если продукты завозили по воздуху из Союза, то воду завезти было нельзя. Именно из-за нее гепатитом, дизентерией или лихорадкой переболели все, кто пробыл «за речкой» больше двух дней. Не помогали специальные таблетки, которые давал полковой врач. Во избежание инфекций по требованию медработников отваривали в огромных емкостях  верблюжью колючку — местный природный антисептик. Не миновал эта напасть и меня, и Харитоненко, да и многих других. Того, кто не переболел какой-нибудь инфекционной гадостью, считали счастливчиком.

Пояснил, что кроме общеизвестного «чёрного тюльпана», как называли самолёт, когда увозил в Союз погибших, были еще «жёлтые рейсы» — так называли транспорт, в котором  военные врачи обирали по всем «точкам» больных гепатитом.

Про еду Тарелкин сказал коротко: консервы «килька в томате», тушенка и хлеб, больше похожий на пластилин, уже в горло не лезли. Спасались тем, что в рационе летного состава были сгущенка и печенье. Пить старались не «колючку», которую рекомендовали врачи, прежде всего с целью дезинфекции, а чай…

О впечатлениях страны преобладает негатив:

— Было ощущение, что машина времени перебросила нас назад, в прошлое — натуральное «Белое солнце пустыни». Первое впечатление об афганцах — несчастный, забитый народ. В галошах на босу ногу, в одежде, какую видел только в исторических фильмах. И уклад жизни, и повадки у местных жителей остались такими же. Унылый пейзаж в долинах, рыжая бесплодная земля, убогие мазанки вдоль речушек, люди в невообразимом сером тряпье. А в ногах старших путаются мальчишки, которые никогда не видели игрушек, но умеют держать автомат.

Казалось бы, с кем там воевать? C «пастухами», как сказал один паркетный московский генерал после первых наших потерь. Нет, это был серьезный враг. К тому, у этих «пастухов» было все необходимое для боевых действий – и многое американского производства. Когда брали караваны, удивлялись, насколько качественно они были обеспечены. Наш полковой врач, помню, был несказанно рад трофейным медикаментам высокого качества…

Игорь Тарелкин до сих пор считает неверным, что отечественная пресса со временем стала называть их моджахедами — «борцами за веру». Для него и его друзей, они – духи, душманы, что на таджикском означает «враг».

— Ими командовали выпускники академий и военных училищ, в том числе и советских. Остальных учили воевать в специальных центрах, лагерях, школах иностранные инструкторы, в основном, американцы. В итоге —  грамотное ведение боя, организованное взаимодействие и слаженность. Основу их тактики составляли засады, налеты, диверсии, террор, минирование дорог и мостов.

Противник набирал силу на наших глазах. Качественно и количественно менялось вооружение: арабские страны и Запад наладили в Афганистан поставки ракет американского производства «Ред ай» — «Красный глаз», новейших автоматов и пулеметов, сменивших дедовские сабли и излюбленные духами английские винтовки «Буры», а позднее — «Стингеров» и другой современной техники.

Так что к знойному ветру с песком в раскаленной пустыне, холодному высокогорью и каменистым ущельям прибавились тяжелейшие условия партизанской войны, когда за любым камнем, кустом, домом мог оказаться вооруженный враг. Да и разобраться, душман перед тобой или мирный житель, было совсем не просто. Днем-то они все мирные, в чалмах ходят, улыбаются, а ночью ставят мины или сидят в засадах.

— Они пользовались поддержкой населения и знанием местности, умело используя горы с массой нор, пещер и завалов, сады и виноградники. Скрытно подкрадывались для внезапных нападений и так же неожиданно исчезали, используя систему подземных ходов и колодцев, так называемых кяризов или штолен. Эти колодцы, и взрывали и пытались выжигать горючей смесью — но их было слишком много, целая подземная сеть под каждым кишлаком. Душманы хорошо знали родные места, отличались выносливостью и неприхотливостью, воевали налегке и могли скрыться в кишлаках, где находили помощь и отдых. Вопреки утверждениям советской печати о том, что душманы контролируют не более 20% территории, и то в пустынной и горной, труднодоступной местности, и презираемы всем афганским народом, на самом деле, все было с точностью до наоборот. Воевали они небольшими подвижными группами, избегали открытых столкновений, применяя засады и налеты. Сочувствующее местное население снабжало их продовольствием, предупреждало об опасности. Чуть ли не в каждом кишлаке у них были свои информаторы, а в министерствах госбезопасности, обороны и внутренних дел — многочисленные агенты. Иногда казалось, что каким-то фантастическим способом афганские горные недра и пустыни вместо убитых плодят и плодят отряды новых наших недругов. У которых полно было всего – оружия, боеприпасов, провианта, медикаментов, на которых — клейма десятков стран-изготовителей. Профессиональное уважение вызывали ламинированные карты под пленкой, которым даже стирка была не страшна. Или новенькие американские спутниковые радиостанции в заводской упаковке. В комплекте динамо, крути педали и получай 12 вольт. Не надо никаких аккумуляторов с их извечной проблемой подзарядки. Японские панорамные бинокли с осветленной оптикой,  спальники на гагачьем пуху, фонари, коробки с батарейками…

2.От взлета до посадки

Игорь Тарелкин провел в Афганистане полтора года. В его летной книжке — 258 боевых вылетов, 357 часов налета над вражеской территорией, и каждый требовал предельного напряжения моральных и физических сил, да и чего скрывать, мог стать последним. Это была серьезная боевая работа. Если позволяла погода, иногда экипаж выполнял 5-6 вылетов в день.

— Мы не считали, сколько раз наш 26-й борт вывозил с дальних постов раненых, но в том, что многих спасла именно вовремя прибывшая «вертушка», нет сомнений. В частях 40-й армии с первого дня действовал приказ о том, что ни один боец – раненый, контуженный или убитый – не должен остаться на поле боя. Чтобы вывезти ребят, порой приходилось приземляться так, что шасси едва не соскальзывали в пропасть вместе с вертолетом.

Дорог в стране мало, да и перемещаться по ним было небезопасно, потому вертолеты стали едва ли не единственным средством доставки — от боеприпасов до книг для гарнизонных библиотек — обеспечивая хоть сколько-нибудь сносное существование введенным в Афганистан войскам. Много было  вылетов для проводки автоколонн, которые порой насчитывали до 500 машин. 40-й армии ежедневно требовались сотни тонн топлива, продовольствия и других грузов, машины с которыми подвергались постоянным нападениям.  Собственными силами в горах колонна защититься не могла — танки, «Шилки», БТРы, ЗГУ в кузовах «КамАЗов» давали только частичное прикрытие. Вот вертушки и вели посменное прикрытие колонн, осматривая местность и поражая подозрительные цели, а также ведя разведку дороги на 7–9 км впереди движения колонны, истребляя возможные группы минеров. Так как скорость колонны была невелика, пришлось организовывать площадки для посадки и заправки вертолетов прямо у дороги, увеличивая время присутствия вертолетов в районе движения транспорта…

Приходилось также совместно с мотострелками и танкистами блокировать и прочесывать местность, охранять места постоянной дислокации, аэродромы, мосты, перевалы, тоннели. Были и многодневные рейды, и короткие вылеты – туда и обратно. К концу дня от усталости уже не хотелось двинуть рукой, а завтра то же самое снова… Снова лететь, пересекая горы и обходя стороной «зелёнку», моститься на крохотные пятачки в узких ущельях, поминутно ожидая предательского удара, видеть бледные или серые от пыли, в запекшейся крови лица раненых и безжизненные тела убитых…

Очень сложными считались рутинные полеты для снабжения высокогорных застав и постов. Значительная высота, разреженный воздух, непредсказуемые ветра на разных склонах, возможность засады — все это заставляло идти каждый день на рядовой вылет, как в бой. Учитывая высотность, часто приходилось снимать броню, подвески, иногда и створки грузовой кабины. Приходилось изобретать новые методы пилотирования — если и удавалось запрыгнуть на площадку, то взлететь с нее часто вертолет уже не мог. Приходилось иногда применять тактику «срыва» и управляемого падения — вертолет на максимальном шаге и выбранной полностью мощности двигателей на пару секунд «подвешивался» и тут же сбрасывался, стараясь не зацепить хвостовой опорой гору, с обрыва вниз и набирал скорость и возможность полета уже в процессе резкого снижения. Учитывая рельеф Афганистана, нормой также стали полеты и на предельных для вертолета высотах.

Важной задачей вертолетчиков было патрулирование границы и охота за «караванами смерти», везущими оружие из соседнего Пакистана:

— В зоне нашей ответственности находились многие тропы контрабандистов, в том числе те, что проходили по пустыне Регистан. Именно по ним все и везли, и прежде всего – оружие, и потому там постоянно дежурили наши экипажи вместе с саперами. Они, устанавливали мины небольшой мощности: достаточно было взрывом оторвать у машины колеса. Бывало так: вечером ставим мины, утром прилетаем – стоит подорванный джип «Тойота». Рядом – никого. Понимаем, что уйти духи не могли – вокруг безлюдная пустыня, покрытая кустами колючек. Значит, попрятались. Пара вертолетов, встают в круг, а на борту каждого — десант. Нашли восьмерых душманов, при них – целый арсенал оружия…

На каждого члена экипажа выпадала немалая нагрузка. Внушительный перечень обязанностей был и у борттехника, и вот как об этом говорит командир экипажа Геннадий Харитоненко:

— У борттехника в экипаже было немало обязанностей. Помимо обычной работы по подготовке вертолета, он отвечал за снаряжение боеприпасами, заправку, занимался погрузкой. В полете — следил за работой систем, помогал мне и штурману, вел огонь поочередно из двух пулеметов, и отмечу, точность стрельбы с воздуха зависела исключительно от его навыка и меткого глаза. А еще — управлял стрельбой десантников и их высадкой. В общем, не умел, как шутили летчики, разве что рожать. При посадках на полевые площадки, где можно было налететь на камень, выбоину, подломить шасси или перевернуться, борттехник первым выскакивал наружу и, указывая ровное место, помогал командиру сесть. Со стороны его размахивания руками, приседания и подпрыгивания в туче песка перед вертолетом живо напоминали шаманский танец. На борту и стоянке борттехники проводили по 12-17 часов в день, имея, по мнению военных медиков, «3-4-кратное превышение пределов допустимых норм по утомляемости».

О двух пулеметах в разговоре Геннадий Харитоненко упомянул не случайно: идея установить их принадлежала Игорю Тарелкину. И вот его рассказ об этом:

— Пулеметы у нас появились летом 1980-го. На аэродром приехал командир мотострелковой бригады. Привез вертолетчикам два танковых пулемета Калашникова (ПКТ) с подбитого БТР. Мол, мужики, вам должно пригодиться. Заинтересовались не все. Жара была такая, что все хотят уйти в тень, обшивка фюзеляжа вертолета — 80-90 градусов, а в это время, наш экипаж, из уголков старой кровати стал мастерить на своем 26-м борту станину, для установки пулемета.

На левой ферме подвесок вертолета установили стандартный ящик с лентой патронов, в ТЭЧ полка нашли дюралевый лист, из которого сделали направляющую ленты с патронами, непосредственно к пулемету. Прошло много лет, но я помню, электрическую часть запитали сдублировано: чтобы, произвести выстрел, необходимо было в начале вставить вилку в штатную розетку за аккумуляторным отсеком и затем включить в кабине АЗС, запитанный на свободный автомат защиты электрической цепи «Лампы фары», так как ночью тогда не летали, и только после этого можно было произвести выстрел, нажимая на гашетку пулемета. В целях безопасности, нам казалось, было все предусмотрено…

В первом же боевом вылете, решили испытать одновременно наше новшество, Геннадий нажимает на гашетку, пулемет заклинило. После полета поняли: причина заклинивания пулемета в направляющем лотке подачи ленты. Этот недостаток устранили, затем появились новые проблемы, связанные с аэродинамическими перегрузками, песком, пылью и т.д.

Все это, мы с экипажем делали не ради развлечения, зная о прописных истинах в авиации, о том, что без разрешения генерального конструктора, в конструкцию вертолета вмешиваться категорически запрещено! Просто, мы хотели выжить в тех сложившихся обстоятельствах!

Прошло немного времени и вдруг на нашем аэродроме появляются представители Улан-Удинского вертолетного завода с технической документацией и всем необходимым для установки уже четырех ПКТ: два для командира вертолета на фермах подвесок, третий по центру у борттехника и четвертый пулемет, для прикрытия задней сферы вертолета на задней правой съемной створке грузовой кабины вертолета. Кроме этого, вертолет утяжелили, повесив в носовой части для защиты экипажа броню. Позже, когда стало понятно, что эта война не 3-месячная, как предполагали стратеги, а затяжная, стала появляться другая техника, в том числе доработанные вертолеты. Прежде всего «восьмерки», с нормальным ресурсом доработанных высотных двигателей, автоматической системой отстрела от ПЗРКа и многое другое.

Сказал, что, после таких доработок, «восьмерка» стала боевым вертолетом: четыре пулемета, НУРСы — блоки неуправляемых реактивных снарядов, специальные подвески для бомб…

На боевых вылетах патронов не считали: на борт вертолета сверх штатного боекомплекта брали много «цинков», и после иной жаркой схватки, под ногами гремели сотни стреляных гильз, устилавших пол кабины. Выгребать их приходилось метлой и ведрами, ссыпая в кучи вокруг стоянок.

— ПКТ оказался весьма надежным оружием, он исправно переносил жару и всюду проникающую пыль, обладал отличными характеристиками. Ствол увеличенной толщины, что позволяет дольше вести огонь в жарких, приземных слоях воздуха. Высокая скорострельность, большая убойная сила и точность огня по праву обеспечивали ему репутацию «снайперского оружия». Пулеметная очередь была эффективна не только против живой силы, она была в состоянии разметать стрелковое укрытие. Поражающее действие тяжелой пули ПКТ позволяло ей уверенно пробивать стальной лист толщиной в несколько миллиметров — отметил Игорь Евгеньевич.

Как дополнил Геннадий Харитоненко, «вести эффективную стрельбу с несущегося вертолета, вибрирующего и раскачивающегося, было чрезвычайно сложно, у Игоря получилось не сразу, но он человек настойчивый и со временем постиг эту огневую науку, при которой надо учитывать скорость и маневр машины, поправки на ветер и снос потоком от винта».

Вспоминать, сколько духов уничтожил экипаж, Тарелкин не любит. Сказал только, что сначала было очень сложно нажимать на гашетку пулемета. Хотя, я очень четко понимал, что это война: либо мы их, либо они нас.

О тех, с кем служил в Афганистане, Тарелкин очень высокого мнения:

— В экипаже и эскадрилье были добрые, мужские, лишенные какой-либо корысти отношения. К тому же человек на войне виден, как на ладони, там ценится истинная суть, и паршивцы видны, как на ладони…

Назвал своих надежных друзей: Сергея Солянкина, Сергея Антонова, Николая Окрута, Геннадия Харитоненко, Алексея Бекишева и других.

— Всегда добрым словом вспоминаю  своего командира Геннадия Харитоненко. Он до командировки в Афганистан налетал не одну сотню часов, и в совершенстве знал боевые и пилотажные возможности вертолета. Разумеется, ему, как и всем нам, многое из «науки побеждать» пришлось постигать непосредственно в бою.  Толковый и смелый летчик. Есть много условий, определяющих исход боя, но главнейшим всегда остается мастерство командира. Это – особая ответственность за экипаж, своих подчиненных. Геннадий при необходимости применял полет со скольжением, менял курс, использовал складки местности… В небе Афганистана он выполнил немало боевых вылетов, и в каждом ему приходилось принимать единственно правильное решение, позволяющее и задачу выполнить, и на аэродром после этого вернуться.

А вот мнение тех, кто был в Афганистане рядом с Игорем Тарелкиым. Сергей Солянкин рассказал, что они летали в одной эскадрилье: он — штурманом в экипаже Алексея Бекишева: «Мы жили в одной комнате, общались, дружили, делились мечтами, проблемами. Игорь был всегда спокоен, рассудителен, чувствовалась твердость, надежность, целеустремленность, стержень в нем всегда присутствовал. В полете всегда спокоен, уверенно контролировал ситуацию, понимание было всегда с полуслова, с полувзгляда, кивка достаточно, глазом моргнули друг другу — все нормально…»

Еще Солянкин отметил, что их взаимовыручка в горячем небе Афгана была не просто обычным делом — это был непреложный закон боевой работы: «Бессмысленно считать, кто кого и сколько раз выручал из беды — мы все обязаны друг другу. Война ведь, как лакмусовая бумажка, проверяет истинные качества и сущность человека. Кто из какого теста слеплен – сразу видно. Мы жили коллективом, чувствовали локоть товарища, не было лжи и фальши, да и делить нам было нечего…»

Николай Округ отметил, что экипаж работал и дружил так, как будто знал друг друга долгие годы. «Вертолет — не просто боевая и грозная машина. Это друг, которому доверяешь жизнь, и успех полета зависит от того, как ты подготовил своего друга…»

Военный летчик первого класса Сергей Антонов, который, по его собственному признанию, как попал «за речку» в 1979 году после окончания Саратовского ВВАУЛ, так и «не вылезал» оттуда до 1985 года, о Тарелкине сказал так: «Светлый и красивый человек. В Афгане он всегда улыбался, от него веяло добротой. С ним хотелось быть рядом».

Сам Тарелкин о длительной командировке «за речку» сказал так:

— Для нас это на самом деле была обычная работа. Да, выматывающая, тяжелая, каждодневная. Когда зависаешь на борту над скалами, никогда не знаешь, что таят темные ущелья. Понимаешь, что для врага ты в воздухе – четкая мишень. Нервы – в струну. И если кто будет рассказывать, что не боялся там, – не верьте. Брали себя в руки и преодолевали страх. В небе мысль одна: как лучше выполнить задачу. О плохом старались не думать. Порой осознание опасности появлялось позже, по возвращению на базу, когда экипаж осматривал и оценивал повреждения, ощупывал пробоины…

А тяготило, и Тарелкина и его однополчан, отсутствие каких-то положительных эмоций. Не спасали даже письма от родителей и жены, которые с тревогой ждали его из Афганистана. Фотографии родных были с ним постоянно.

— В той казенной и гнетущей обстановке преобладали серые и тусклые тона. Война – это боль, кровь, гибель друзей, искалеченные тела и судьбы, чьи-то непрожитые жизни…

На аэродроме – как в вакууме, даже радио не было. О том, что в нашей стране прошла Олимпиада, что умер Владимир Высоцкий и многом другом слышали от тех, кто приезжал на смену. Они же рассказывали, что в Союзе почти никто не знал о войне. Нет, о том, что происходило в Афганистане, газеты писали, но не о гибелях солдат и офицеров, не жестокости душманов, иногда сдирающих с пленного бойца кожу, а выдавали «сладкие слюни» о том, что у советского контингента никаких проблем в Афганистане нет, мол, он просто помогает народу-соседу строить новую жизнь. Больше всего, естественно, материалов печаталось в «Красной звезде», но по публикациям выходило, что наши войска только помогают местным дехканам пахать и засевать поля, а вертолётчики возят в отдалённые уголки страны хлеб и грузы. Вся деятельность войск там выдавалась за плановую учебно-боевую подготовку.

— Как-то «Правда» рассказала об операции в районе Чагчаран, в которой мы участвовали. Но про наших солдат и офицеров — ни слова, мол, все сделал царандой – местная милиция, а они, мягко говоря, воевали плохо. Поймал себя на мысли: почему же «Правда» пишет неправду. Был грустный повод задуматься…

Вот и получалось: с одной стороны, душманы коварно нападали, с другой, журналистов принуждали к вранью. А правду о войне знали лишь те, кто под пулями поднимался в атаки, кто изнывал от жажды и замерзал в снегу на горных перевалах, кто раненый ждал спасательную «вертушку», кто провожал в последний путь на Родину в «черном тюльпане» боевых друзей, говорил тост за погибших товарищей.

Спустя много лет, Игорю Евгеньевичу попалась на глаза «Комсомольская правда» с откровенным интервью бывшего собственного корреспондента газеты в Афганистане Владимира Снегирева. И вот что свидетельствовал журналист: «Это была чудовищная ситуация. До сих пор я об этом вспоминаю с чувством и горечи, и сожаления, и вины перед теми героями, о которых писал. Нахожу в Афганистане первого Героя Советского Союза десантника Сережу Козлова. Прекрасный парень, такой русский богатырь — голубоглазый, могучий, добрый. Беседую с ним, пишу очерк, отправляю в Москву. И получаю через две недели газету. Там написано, что десантник Козлов, командир батальона, во время учений проявил смекалку, правильно руководил солдатами, они хорошо отстреляли по мишеням. Бред собачий. Я писал о том, что был реальный бой, что он реально рисковал своей жизнью, что были потери в его батальоне. А он, чтобы избежать еще больших потерь, подставил собственную грудь и спас людей. И получил за это Героя Советского Союза! Как же мне было стыдно. Потом военные цензоры ссылались на «указание сверху». Показывали инструкцию: потери — нельзя, бои — нельзя, участие в операциях – нельзя, даже хоронить на Родине, как погибших при выполнении воинского долга, нельзя. Деревья наши солдаты сажают — да, можно. Муку раздают — можно…»

Уже по возвращению в Союз, Тарелкин узнал, что и там первые годы только родные да соседи знали, что кто-то вернулся после армейской службы с боевыми наградами, а кого-то привезли на малую родину «грузом-200» в цинковом гробу, а на памятнике запретили писать, где и как погиб солдат или офицер…

Да и в самом Афганистане, рядом с высоким мужеством, очень редко, но, бывали низменные проявления подлости. Одни прикрывали собой в бою командира, а кто-то продавал украденное оружие, чтобы купить потом какое-нибудь барахло.

Тарелкин вспоминает, были случаи, что некоторые тыловики ящиками везли из Союза водку, чтобы продать бутылку за 25 чеков, а вертолетчики получали в месяц 170. Наживались на том, что людям порой после напряженного рабочего дня хотелось выпить отнюдь не минералки. Как тут не вспомнить пословицу «кому война, а кому мать родна». Впрочем, по его словам, покупали столь дорогой товар чрезвычайно редко…

3.Трудно вспоминать, нельзя забыть

Моджахеды шли в полный рост. Их даже не смущал круживший над ними другой советский вертолет. Боевая машина сверху, как могла отгоняла врагов, они, чуть замешкавшись, снова двигались к жертве. Враг был уверен, что стоящий впереди вертолет, ими подбитый, станет легкой добычей.

— Это произошло 7 июня 1980 года. Нашему экипажу была поставлена задача — сопровождение двух танков в районе «зеленки». Это — участки местности в Афганистане, покрытые зелеными насаждениями, своего рода оазисы. Танки пробивались к месту пленения нескольких десантников, — вспоминает Игорь Евгеньевич. — В этом районе было много глубоких арыков и поэтому наша «пара», летая по кругу на высоте около 100 метров, с помощью наводчика у танкистов, подсказывала как лучше и быстрее подойти к зданию. Вдруг раздался посторонний звонкий звук, как будто ударили палкой по металлическому объемному предмету, и в этот момент командир ведомого вертолета, назвав наш позывной, крикнул в эфир: «Наблюдаю за вами шлейф дыма!». Я встал со своего места, открыл в конце грузовой кабины правый блистер и увидел вытекающую из-под низа правого подвесного бака эмульсию: топливо, смешанное с воздухом, которая распыляясь, очевидно казалась, как дым…

Доложил командиру, в это время пошли на вынужденную посадку. Когда приземлились, ринулся к топливному правому баку вертолета. В тот же момент, увидел, как «духи» выходят цепью из зарослей высокого камыша, на расстояние от нас, метрах в 150. Они даже не пригибались, шли уверенно в полный рост, видел их улыбающиеся и самодовольные бородатые рожи, видимо, были уверены, что мы уже никуда не денемся! Вертолетчики, как и десантники, были для них самой желанной добычей, за наши головы платили большие деньги…

События развивались неожиданно и очень быстро! По повреждению бака, понял, что он пробит либо из английской винтовки типа «Бура», либо из карамультука –самодельного ружья. Топливо вытекает, вариант оставался один: перекрыть потерю всего топлива в системе с помощью трехпозиционного крана, который надо было найти в этой суматохе, под специальным лючком в грузовой кабине, чтобы отсечь поврежденный бак и остановить вытекание топлива из общей магистрали топливной системы вертолета. Этот кран очень необходим, спасибо конструкторам вертолета, он спас наш экипаж.

Пока Тарелкин пытался остановить вытекающее топливо, командир вертолета Харитоненко и штурман Окрут успели посчитать потерю топлива.

— У нас было два варианта, — говорит Игорь Евгеньевич. — С помощью остатков горючего в левом неповрежденном и расходном баках попытаться перелететь над горным перевалом высотой 4000 метров. Если не будет встречного ветра, удача возможна. Другой вариант: сжечь по инструкции свой вертолет, а в воздух подняться на ведомом, но тот должен был сесть и забрать наш экипаж, а приземлиться в тех условиях он не смог – у того экипажа не было должного опыта и навыков приземляться на такие необычные ограниченные и пыльные площадки. Кстати, после нескольких таких случаев, командиров вертолетов с третьим классом, срочно заменили на более подготовленных.

Выручило мастерство командира экипажа. Геннадий Харитоненко использовал возможности встречного ветра. «Раненая» вертушка буквально подпрыгнула вверх и резко нырнула в ущелье. Душманы не ожидали, что вертолет резко взлетит и уйдет в сторону гор, но так и произошло!

Дальнейший полет на свой аэродром был напряженным, особенно над перевалом, потому что включилась аварийная сигнализация: стало постоянно мигать табло и бить по ушам звуковая сигнализация, напоминая экипажу: «Остаток 300 литров»! А на горизонте только горы!.. И, вдруг, счастье, внизу показалась «родная» афганская взлетная полоса нашего кандагарского аэродрома!

Когда приземлились, топливные баки были пусты, а нижняя часть фюзеляжа и левое колеса шасси, «расписаны» множеством мелких осколков от расплющенной пули. Тот день стал для экипажа вторым днем рождения.

Прежде чем покинуть стоянку, Тарелкин подошел к своему 26-му борту и несколько раз погладил рукой его запылённый бок и мысленно поблагодарил за успешно выдержанное испытание. Он как-то услышал слова одного из опытных сослуживцев: «Восьмерка» — хорошая и надёжная машина при толковом экипаже». С этим трудно было не согласиться.

— Ми-8 справедливо называли легендой Афганистана, — сказал Игорь Евгеньевич. Спросите любого ветерана Афгана, с чем ассоциируется его служба, он обязательно назовет ключевое слово «вертушки»! Именно «восьмерка» могла приземлиться практически на любой пятачок, что было очень важно в горных условиях.

Полетов на грани возможного было немало. Выручала прочность и надежность конструкции «восьмерки», позволявшая летчикам рассчитывать на выносливую машину даже при повреждениях буквально катастрофического характера. Иной раз вертолеты возвращались избитыми до такой степени, что невероятным казалось само спасение экипажа…

— По данным разведки в районе засела крупная банда с главарем. Мы вылетели туда звеном 31 июля 1980 года. Четверку возглавлял командир нашего полка подполковник Виктор Папанов. За ним шел его ведомый, наш вертолет — третий, за нами — экипаж капитана Михаила Грошева. Когда подошли к объекту, увидели, что вдоль забора ходят женщины в парандже и дети. Значит, главаря предупредили о том, что возможен налет и вот таким способом бандиты спасали свои шкуры. Естественно работать по этой цели не стали. В таких случаях всегда была запасная цель, полетели туда. Район оказался горный, шли на высоте 2000 метров и напоролись на ДШК – советский крупнокалиберный пулемет Дегтярёва-Шпагина, который из-за калибра 12,7 мм и тяжёлых пуль в Афганистане называли «королём гор». Встреча со «сваркой», как прозвали крупнокалиберные пулеметы за характерные вспышки выстрелов, не раз оборачивалась трагично: 50-граммовые пули ДШК сохраняли убойную силу далеко за пределами дистанции прицельного огня.

Душманы действовали грамотно: пропустили три вертолета, они ударили по вертолету Грошева. Очередь пулемета повредила двигатель и пробила бак, керосин из которого залил грузовую кабину и вспыхнул от разбитой электросистемы. На вертолет было страшно смотреть — топливо пылало в грузовом отсеке, языки пламени били из разбитых блистеров и щелей, жар и дым проник в кабину экипажа. Летчик-штурман Сергей Антонов позже вспоминал: «Горели страшно, всем бортом: по грузовой кабине лился пылающий керосин, в спину дышало жаром, глаза ел черный дым. Я различал перед собой лишь линию горизонта, рядом сидящего командира за тучей копоти уже не видел и только по движению ручки чувствовал — рядом живой. Машина последний раз нас выручила, продержавшись минуту, пока шли к земле. Садились вслепую, ткнувшись носом в валун. Взорвалась она, как только мы отбежали в сторону. В подбиравшей «восьмерке» нас не могли узнать — лица и руки были покрыты жирной гарью, так что блестели только глаза и зубы…»

Но выжить удавалось не всем. Тарелкин сказал, что за время его пребывания «за речкой» авиация 40-й армии потеряла 47 вертолетов.  При досмотре караванов в пустыне Регистан, в 140 километрах южнее Кандагара, летом 1980 года был убит наш забайкальский, из Нерчинского вертолетного полка, командир Ми-8 военный летчик первого класса, капитан Григорий Пожарищенский. Пули настигли офицера, когда он взбирался на бархан чтобы осмотреться после приземления. А барханы в Регистане высоченные, под уклоном можно было душманам спокойно замаскироваться. Был ранен летчик-штурман Андрей Мустафин. Когда враги стали подходить к машине, ситуацию спас севший в 200 метрах от подбитого вертолета командир звена Алексей Бекишев. Высаженные им десантники отсекли подходившего противника и забрали тело Пожарищенского. Борттехник Медведев и раненый Мустафин в это время сумели поднять в воздух подбитую машину и привести ее на аэродром.

Выпускник Сызранского ВВАУЛ Григорий Павлович Пожарищенский «за мужество, отвагу и высокое профессиональное мастерство» посмертно удостоен ордена Красной Звезды. Похоронен в Сызрани. Позже на территории 280-го Каганского ОВП был установлен памятник капитану Пожарищенскому.  Со временем на памятнике установили плиту с именами погибших на тот момент летчиков 280-го ОВП, а для облицовки монумента подобрали дорогой, редкий мрамор — с зеленоватым оттенком, специально за ним летали далеко в пустыню Регистан. По бокам от центрального монумента также уложили мраморные плиты. Постепенно фамилий стало больше, чем могла поместить плита, и тогда их перенесли на боковые плиты. А в 1985 году, при одной из проверок «штабником» ТуркВО был отдан приказ демонтировать плиты «для избегания деморализации личного состава». Но плиты все равно сохранили, причем даже при выводе их не бросили, а вывезли в Союз, в поселок Леонидово на Сахалине, где их следы и теряются.

Переживать пришлось не только за гибель сослуживцев, но и тех бойцов и командиров, которых приходилось вывозить на операции.

Кровавой страницей не только в судьбе Тарелкина, но в истории всей войны в Афганистане стала высадка десанта в мае 1980 года в ущелье Печдара, провинции Кунар. 

— Перед началом операции мы летали на разведку. Сразу стало понятно, насколько тяжело будет происходить высадка десанта. Нашли в горах выступ что-то вроде балкона. 11 мая десять бортов по 10 военнослужащих в каждом, вылетели к месту высадки десантирования. Необходимо было высадить бойцов с интервалом 10-15 секунд, чтобы дать возможность зайти следующему вертолету. Если кто-то замешкался, значит, следующий вертолет, который также готов к высадке, не сможет высадить десант. И развернуться нельзя, потому что ущелье узкое и из кабины небо не было видно. Остается только взмывать вверх и уходить на аэродром с не высаженным десантом на борту, а это не выполненное боевое задание. Когда наш вертолет завис, касаясь выступа лишь колесом, первым из салона почему-то выпрыгнул офицер. За ним – несколько человек. Но четверо бойцов замешкались. Все ребята крупные, в бронежилетах, нагруженные оружием и боекомплектами. Не знаю, откуда у меня силы взялись, я их просто выталкивал. Успели. Командир вертолета, что был сзади, уже непечатными русскими словами по радиосвязи торопил, что бы ему освободили площадку приземления.

После этого задания, мы должны были перелететь из Джеллалабада на свой аэродром Кандагар, но нас задержали.

Причина в том, что ребята 66-й отдельной мотострелковой бригады, попали в засаду и понесли большие потери: 46 убитыми и много раненых.

— На следующий день, туда же нам пришлось высаживать еще одну группу. Я сразу предупредил командира группы, чтобы офицер не покидал борт первым. Тот понятливо кивнул головой, и потренировал бойцов. Когда прилетели, высадка прошла без проблем. Возможно, еще и потому, что в первой группе были мотострелки, во второй – десантники, но это без обид…

Были на той войне и совсем дикие случаи, которые привели к масштабным потерям боевой техники.

— Все произошло из-за поведения часового, которое иначе, как преступным не назовешь. Боец, охраняя Кандагарский аэродром, щелкал-щелкал автоматом, и выстрелил. Пуля попала в блок с НУРСами. Произошел сход снаряда, занялись ящики, тлевший штабель разгорелся и вскоре полыхающий пожар охватил весь склад с вооружением. Тушить его было невозможно из-за разрывов бомб, разлетавшихся по всему аэродрому осколков и реактивных снарядов. Сгорело находившееся рядом звено истребителей МиГ-21 и вертолет Ми-6, а рвущиеся в огне ракеты и патроны исчислялись многими тысячами. Авиация 40-й армии лишилась тогда значительных запасов, и случай этот в перечне утрат был далеко не единственным…

Заменился Игорь Тарелкин в сентябре 1981 года.

— Прилетела группа вертолетчиков из Союза, наш экипаж попросили освободить «спальные места» и поторопиться на ближайший самолет до Ташкента. Так и сделали.

Кандагарский 280-й отдельный вертолетный полк, с честью выполнив поставленную задачу, в начале августа 1988 года был выведен с территории аэродрома Кандагар в Советский Союз, на сахалинский аэродром Леонидово. Личный состав под командование полковника Евгения Ивановича Игнатова, совершил уникальный по своей сути перелет через всю страну двумя эшелонами. В короткие сроки усилиями личного состава были обустроены стоянки авиационной техники, произведена подготовка материальной части к дальнейшей эксплуатации после длительного перелета, налажены бытовые условия. В декабре 1988 года полк приступил к плановой летной подготовке. 23 февраля 1989 года является «крайней» датой в истории полка. В этот день проходит прощание со Знаменем, и полк был расформирован.

— Жалею, что когда позже был в командировке на Сахалине, не побывал в поселок Леонидово, чтобы посетить место последней дислокации полка. С этим вертолетным полком, связана важная часть моей жизни, — сказал Игорь Евгеньевич.

Он тепло вспоминает живых и мертвых, чьи судьбы переплелись «за речкой» в один узел. С некоторыми удается встречаться. Судьба их сложилась по-разному.

Геннадий Харитоненко, после командировки «за речку» служил на Украине. Когда произошла трагедия в Чернобыле, был в числе ликвидаторов катастрофы, за что был удостоен ордена Мужества. После той командировки он уже не летал, но в качестве опытного специалиста управления полетами работал во многих «горячих точках». Закончил службу подполковником с 40-летней выслугой. Живет в Ростове-на-Дону.

Сергей Николаевич Солянкин после командировки «за речку» вернулся в ЗабВО, потом служил в Центральной группе войск и городе Иркутске, где и сейчас живет. После увольнения закончил школу водолазов, и в настоящее время работает в Центре подготовке спасателей МЧС преподавателем водолазной подготовки.

— С Сергеем я постоянно на связи по телефону. В апреле 2019 года, наконец-то мы встретились с ним в аэропорту Шереметьево, он как представитель МЧС, летел в командировку в город Грозный, и я его встречал. С седой бородой трудно было узнать того юного Серегу, но как всегда горящие и добрые глаза, человека рискованного, но очень любящего жизнь!

Николай Яковлевич Окрут, который запомнился сослуживцам тихим и скромным человеком с застенчивой улыбкой.

— Коле Окруту, видимо однокурсники по училищу, присвоили «позывной» — Кыля. Я так и не понял, с чем это связано. Между прочим, тихоня был лучшим шахматистом, и с ним, немногие пытались играть в шахматы. После Афганистана стал командиром экипажа, сменил несколько гарнизонов, сейчас в родной Белоруссии живет в Витебске. Связь с ним не стабильная, но есть.

Сергей Антонов после службы в Афганистане поменял несколько гарнизонов, сейчас живет в Вязьме. В мае 2010 года был одним из организаторов встречи в Торжке сослуживцев по Каганскому 280-му отдельному вертолетному полку. Удалось собрать более 60 человек из России, Украины и Белоруссии. Кто-то из них пересекался по службе в различных уголках СССР, группах войск, а многие не виделись более 20 лет.

С сожалением, Игорь Евгеньевич сказал, о преждевременно ушедших из жизни, уже после Афганистана, сослуживцах: Сергее Мухитдинове, Сергее Ашуркове, Леониде Вакуленко, Андрее Мустафине, Михаиле Негрееве, Александре Черняеве.

— Сашу Черняева я знал очень хорошо, мы дружили, в Афганистане иногда даже летали в одном экипаже. Были знакомы с родителями, хотя у него они жили в Ашхабаде, а мои в Подмосковье. Сейчас это трудно себе представить, особенно молодежи, что ныне это — разные города, разные страны. Но тогда все было очень тесно связано, потому что существовала единое государство! Для меня гибель друга была шоком! Он погиб 23 декабря 1999 года в Якутии, выполняя сложный полет с внешней подвеской. Жена, Наталья Владимировна, осталась с двумя детьми.

Последний раз мы с ним встречались на аэродроме Чкаловский, когда он был командиром вертолетного полка и улетал к себе в Ленинградский военный округ.

Несмотря на то, что война в Афганистане — это трудное и опасное время, но приобретенный жизненный опыт и боевые друзья, для которых понятие «боевое братство» было и останется нерушимым, перекрывает этот негатив. Афган, перевернул многое в моей душе, заставил на жизненные позиции смотреть по-другому.  Война все-таки очень сильная школа. Я повидал людей в мирной и военной обстановке. Со многими сослуживцами до сих пор поддерживаю дружеские отношения, которыми очень дорожу.

С некоторыми афганцами-вертолетчиками Игорь Евгеньевич, познакомился уже в ГЛИЦ. У Александра Михайловича Климова и Сергея Владимировича Маслова очень похожие судьбы: оба закончили Сызранское ВВАУЛ, воевали в Афганистане. Сейчас оба — полковники запаса, заслуженные летчики-испытатели России, Герои России. После службы в ГЛИЦ успешно продолжают испытывать вертолеты на этапе летно-конструкторских испытаний в ОАО «Московский вертолетный завод им. М.Л.Миля».

Тепло Тарелкин вспоминает летчиков 2-й вертолетной испытательной эскадрильи испытательного центра, с кем работал много лет. Назвал полковника в отставке, заслуженного летчика-испытателя СССР Владимира Ивановича Костина, полковников в отставке, заслуженных летчиков-испытателей России Александра  Сергеевича Папая, Владимира Алексеевича Пухватова, Александра Константиновича Смирнова, Николая Николаевича Наумова, Сергея Ивановича Демьяненко, который в настоящее время продолжает руководить испытательным центром, заслуженного военного летчика России, Героя России Леонида Владимировича Макаренкова и многих другие.

Некоторые летчики-испытатели, после увольнения в запас, продолжают испытывать вертолеты, работая на разных фирмах промышленности.

К сожалению, не всегда полеты заканчиваются удачно.

Так, 12 апреля 2018 года полковник запаса, летчик-испытатель 1-го класса Виталий Викторович Лебедев, выполняя испытательный полет на вертолете Ка-29, вместе со штурманом-испытателем 1-го класса Амангельды Курмангалеевым погибли в Балтийском море, отрабатывая взлет и посадку с борта большого десантного корабля «Иван Грен».

Всегда буду помнить Виталия спокойным, рассудительным, уверенном в себе, в форме морского летчика – именно таким он остался на фотографиях, которые бережно хранит Игорь Тарелкин.   

==============================================

Об авторе:

На снимке: старшина-курсант Владимир Бурдули и старший сержант-курсант Владимир Гондусов. 

 

ГОНДУСОВ Владимир Дмитриевич, военный журналист, полковник в отставке. Родился в 1952 году в Ростовской области. Закончил факультет журналистики Львовского высшего военно-политического училища и редакторское отделение Военно-политической академии имени Ленина в Москве. В военной печати – с 1977 года. Побывал во всех «горячих точках» СССР и России – Нагорный Карабах, Таджикистан, Южная Осетия, Приднестровье, Чечня и т.д.  Публиковался в газетах «Труд», «Красная звезда», «Российская газета», журналах «Братишка», «Огонек» и т.д.