Ян Топоровский. ГДЕ ТЫ БЫЛА РАНЬШЕ?

                                                      

Из конца в конец Днепропетровска — несколько часов, а тут всего пять минут, и слух нашел адресата. Им по воле судьбы оказалась Мария Григоренко, которая в тот момент находилась в суде, где советовалась по поводу развода с мужем. Там она и услышала от знакомой, что Леву Гитмана судили и приговорили к десяти годам лишения свободы.

Мария обомлела: фронтовик, добрейший человек, Герой Советского Союза, в Днепропетровске его знают решительно все — и за колючей проволокой?! Мария была знакома с ним, вернее, их знакомили чуть ли не трижды на разных мероприятиях, хотя вряд ли он ее помнил — но она не могла не откликнуться. Мария объявила собеседнице: «Нужно срочно повидать Леву». А та в ответ: «А как ты это сделаешь?

Пройдешь сквозь тюремные стены?!»

                       10 ЛЕТ ЛАГЕРЕЙ ЗА ХИЩЕНИЕ НА СУММУ 86 РУБЛЕЙ 

                            Из воспоминаний Израиля Адамского

Обвинительное заключение, повлекшее за собой суровый приговор (десять лет лагерей и лишение всех   правительственных наград), написано по всем правилам юридической казуистики: «Преподаватель трудового обучения Гитман, будучи материально ответственным заведующим школьной учебной мастерской, виновен в хищении государственной собственности, а именно — обрезков листового металла на общую сумму 86 рублей 70 копеек». Будем предельно точны: первоначально в «деле» фигурировала стоимость недостающих обрезков на сумму 1083 рубля 63 копейки.

Я не юрист и не претендую на полноту доказательств невиновности учителя Гитмана. Но я проработал директором сельской десятилетки 41 год (август 1950-го — август 1991-го), знаю Льва Александровича и его «дело», выступал и выступаю в защиту Героя Советского Союза, основываясь на тогдашних законах и подзаконных актах, регулировавших жизнедеятельность общеобразовательного учебного заведения.

В чем суть «преступных деяний» учителя? Судите сами: вместо того чтобы, как записано в программе, учить детей «пилить железо, работать с напильником, шлифовать», он, Гитман, учитель труда, предложил ребятам делать из отходов металла полезные в быту вещи, таким образом приобретая навыки работы с железом. (Я видел на выставке конечный результат: коробочки, крышечки, совочки, игрушки). И неуклонно придерживался правила: изготовленная вещь принадлежит автору, то есть ученику.

Идя домой, Мария перебирала имена знакомых — кто мог бы ей помочь. И вдруг озарение: «Как я могла забыть Петра Белахова? Он же работает в спецчасти. Неужели не поможет встретиться с Левой?»

Бросилась искать. Нашла, уговорила.

Петр Белахов сразу все про Гитмана выложил: по какой статье и сколько. А потом предложил: «Хотите, я его сейчас вызову?» Но тут Мария спохватилась: а кто она ему, что скажет?! И — не решилась.

Отложила на неделю. А потом опять бегом к Белахову: «Петр Ильич, если можно, устройте мне свидание с Левой, но ничего ему не говорите. Интересно, вспомнит он меня или нет?»

Назначили свидание. По всей вероятности, Гитман не сразу понял, кто эта девушка, может, видел когда-то, но чего она от него хочет, зачем пришла, о чем спрашивает? 

Разговор то начинался, то уходил в песок. В какие-то минуты он даже сказал ей «ты», но потом опять — «вы». О любви с первого взгляда, а еще лучше, с первого слова, они не говорили. Но измена — оборотная сторона любви — присутствовала в их разговоре в комнатке свиданий лагеря 122.

                                  В ПРИСУТСТИИ СВИДЕТЕЛЕЙ-ЗАКЛЮЧЕННЫХ И НАЧАЛЬНИКА ЛАГЕРЯ 

Лев говорил о своей первой жене, а она — о своем первом муже. Это были скорее всего монологи, а не диалог.

Свидание длилось около часа. Под конец, как вспоминает Мария, в глазах собеседника появилось какое-то понимание ее поступка. Но удивление все-таки не покидало его: едва знакомы, и не побоялась приехать в лагерь!

18 сентября 1959 года в присутствии Петра Белахова, начальника спецчасти лагеря 122, и двух свидетелей-заключенных Лев Гитман сделал Марии Григоренко предложение. Вот так, в тюрьме, они и стали мужем и женой.

                                            СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩЕЙ 

                                   Из воспоминаний Израиля Адамского

Расскажу случай, которому был свидетелем. Арестовали маму моего ученика. Колхозница, доярка, солдатская вдова. Унесла с колхозного поля ведро кукурузы. В участке призналась: «Взяла, да. А что мне смотреть, как дети с голода пухнут?!» 

В те дни я приехал в Днепропетровск на какое-то совещание. Встретил Леву Гитмана, рассказал. Он весь загорелся, схватил меня за пуговицу шинели: «Нужно помочь, мы обязаны… Слушай, у вас там в районе капитан-фронтовик милицией командует. Говорят, интересный человек: Есенина подчиненным читает,

«Кобзарь» Тараса Шевченко от корки до корки знает, обязал всех участковых «Гренаду» Светлова наизусть выучить. Такие люди не бывают равнодушными к чужому горю. Я с ним не знаком, но попробую поговорю…»

Через пару дней звонит в школу этот наш начальник милиции: «Приезжай, товарищ директор, ко мне в райотдел, будем спасать утопающую». Примчался. Захожу в кабинет, а там — шум, крик: капитан громы и молнии мечет: «Ты что же это, Анна Афанасьевна, напраслину на себя возводишь, родной милиции, которая тебя бережет, авторитет подрываешь! Мы все знаем, нас никто не обдурит! Ничего ты не крала, а наоборот гражданский долг сполняла.  Слухай, как дело было: ехали мы — я и мой друг, Герой всего Советского Союза, ехали мы на белых конях и видели, как ты на дороге кукурузу подбирала и на ферму колхозную коровкам относила… Никаких пререканий! В общем, за все эпизоды твоего неправильного поведения получай от меня лично категорическое порицание, а от лица службы выношу тебе, гражданка Ганна Опанасовна, строжайший выговор. А ты, товарищ директор, вот эту красивую, гордую всенародную труженицу, но, обратно сказать, болтливую бабу бери на свою мотоциклетку и вези домой, к деткам. По дороге разобъясни… Какое еще там «спасибо»! Твое дело — молчать как рыба! 

На том все и кончилось.

                                              ОНИ ЧТО У ВАС ТАМ С УМА СОШЛИ?

В 1959 году вышел указ об амнистии.

Кстати, под указом среди других подписей значилась и фамилия Горнина, судьи Верховного суда СССР, который в свое время вручал Гитману звезду Героя и орден Ленина. Под амнистию попадал и Лев Гитман.

Однако дело не двигалось с места.

Гитман посоветовал жене обратиться к его судье Лукашеву из областного суда, которого он считал порядочным человеком. И это было именно так. Но о поступке судьи Лукашева чуть ниже.

Так вот. Мария встретилась с Лукашевым, и тот посоветовал записаться на прием в Верховный совет Украины. 

Мария понимала, что должна добиться встречи с таким же, как Лева, фронтовиком, ибо только фронтовик, ветеран сможет понять ее и, как знать, помочь Льву Гитману.

В октябре 1959-го попала на прием к Ковпаку, бывшему в годы войны руководителем партизанского соединения. 

Каждое слово Ковпака она помнит до сего дня. Прежде всего тот поинтересовался, за что Гитман был удостоен Героя. Выслушал и взорвался: «Они что у вас там, с ума сошли? Иди домой и не волнуйся. Мы ему и тебе поможем».

Она возвратилась домой. Но ответа не было. Опять начала писать прошения в Киев и в Москву: почему не амнистируют Гитмана?! Наконец ее вызвали в обком партии, к Маляревскому: «Мы освободим твоего Гитмана, но дай слово, что не будешь больше ездить ни в Киев, ни в Москву». 

И в самом деле, через несколько дней в дом вошел Гитман. Бросилась к нему:

«Освободили?!» — «Тюремная машина стоит у дома. Завтра мой вопрос будет рассматривать комиссия…»

Вот такое случилось свидание. 

Проводила обратно — к машине, к конвоирам.

На следующий день явился Петя Белахов: «Я пришел тебя огорчить. Леву не освободили».

Мария с ходу на улицу, за ней Петр — и бегом до Комсомольской. А вот и тот самый дом, где обкомовские живут. На третьем — квартира Маляревского. 

С порога — в лицо: «Где же ваша совесть?! Вы же обещали!»

И потеряла сознание. 

Очнулась в больнице. Через несколько дней явился друг — Белахов: «В обкоме испугались. Леву перевели в Кривой Рог. А тебе разрешили свидание».

            «ЕСЛИ БУДЕТЕ СЕБЯ ТАК ВЕСТИ, В СВИДАНИИ ОТКАЖЕМ» 

                                Из воспоминаний Израиля Адамского

Как раз в тот период был я на областном семинаре. Собрался узкий крут учителей-краеведов. Перед нами выступил секретарь обкома по пропаганде В. Климушев (в известной мере наш коллега, поскольку он в ту пору писал диссертацию на местном материале). 

Никаких вопросов докладчику. Никаких дискуссий. Тишина. Как на кладбище. Тяжелая. Давящая. 

Но вот поднялся со своего кресла человек почти двухметрового роста, историк, бывший командир партизанского отряда Иван Иванович Озерной, и вежливо, но с железной интонацией в голосе предложил:

— Владимир Яковлевич, пожалуйста, расскажите о судьбе Героя Советского Союза Льва Гитмана. Мы просим.

Климушев помедлил. Ответил, подчеркивая каждое слово:

— Никому не позволим выступать против линии партии. Ни-ко-му. Боролись против них, боремся и будем бороться. Всеми средствами, коих у нас немало…

Из Кривого Рога Гитмана отправили в Желтые Воды. А Марию предупредили, что если будет так себя вести, то в свиданиях откажут, а передачи не примут. 

А вскоре ее вызвал следователь, кстати, муж ее одноклассницы, и ознакомил с анонимкой:

«Григоренко М. С. нигде не работает. Ее дочь Вера ходит в садик, а она разъезжает по стране — то в Москву, то в Киев — и выручает из тюрьмы преступника Гитмана».

Что-то тронуло сердце следователя, он и подсказал: «Можешь достать справку о том, что работаешь?»

Помогли добрые люди: одни выдали справку, другие, как полковник Смирнов, начальник исправительно-трудовых колоний Днепропетровской области, помогли достать выписку из облвоенкомата: «Сведения о ранениях Героя Советского Союза Гитмана Л. А.»: «Пусть будет в личном деле, там, в Желтых Водах, это пригодится…»

В Желтые Воды (желтые, от глины, дороги) добиралась несколько дней. На проходной — дежурный: «Начальник лагеря ждет вас». По всей видимости, Смирнов или Белахов озаботились. Да и начальник с места в карьер: «Выписку о ранениях привезли?» А справка в сумочке — как же ее забыть или потерять — это ведь для Левочки нужно! 

И услышала в ответ: «Теперь смогу перевести его сюда. Будет работать непосредственно в зоне».

К пяти часам она опять была у проходной. Ждать осталось недолго: заключенные возвращались с работы, с химкомбината. В колонне — Лева в тонком пальто и летней обуви. И это в январе. Во время свидания первый раз, кажется, думала, чтобы быстрее пробежало время, чтобы наступил вечер, за ним ночь и — на следующее утро на толкучку. 

Там купила Леве меховую шапку и сапоги — и бегом обратно, в лагерь. Лева Гитман подвел итог: «Ты в своем репертуаре».

В Желтых Водах, в лагере, отпраздновали годовщину «бракосочетания» за колючей проволокой. Когда Мария Григоренко давала согласие Леве стать его женой, то единственным пунктом брачного договора было условие сохранить всю переписку, какая между ними будет. На этом настаивал жених. Мария сохранила все 168 своих и 107 его писем.

                         «Я БЫЛА БЫ СОГЛАСНА ОТСИДЕТЬ ВМЕСТО ТЕБЯ»

                                           Из писем Марии

«Каждый раз, когда я подхожу к тюрьме и мне отвечают: «Ваш муж еще здесь», — это стоит мне многих дней жизни, ибо я всю дорогу иду и сама себе говорю: «За что ему такие муки? За что?» Ты мой характер, думаю, уже изучил. Я твое горе переношу тяжелее и впечатлительнее, чем ты сам. Я была бы согласна неделю, месяц, два отсидеть. Пусть вместо тебя посадят меня…»

«Я совсем ночами не сплю… Господи, сколько можно находиться в таком состоянии? Ничего не ем, да мне и не хочется. Я чувствую, что так будет до самого твоего освобождения. Вчера встретила возле школы твою дочку Инночку и беседовала с ней….

Мария Григоренко во время войны

Левонька, утром и вечером сейчас холодно, одевайся получше. Умоляю тебя, не мучь меня, пиши. Моя судьба была решена, когда я переступила порог лагеря 18 августа. Раз я решила быть твоей женой и дала тебе слово, то помни, что до конца твоих дней я никогда не оскверню ни твоего, ни своего имени….

Жду тебя каждый день и каждый час…»

«Береги себя и будь умницей, думай только обо мне. Победа к нам придет, а с ней — наше счастье…»

«Родной мой, счастье мое, очень прошу тебя, веди себя спокойно и умно…. Ты

— моя жизнь и ты — моя судьба. Пусть мне будет хуже, пусть ты будешь «капризный», но буду для тебя женой, другом, матерью. Над моей постелью висит твоя большая фотография, и я чувствую, что ты всегда со мной…

Уже кто-то попытался моему отцу сказать, что ты — себялюбивый, капризный, эгоистичный, и мне с моим характером будет трудно приноровиться к тебе.

Но я верю, что мы сумеем дополнить друг друга. Как я скучаю по тебе — самом родном и близком…»

                                                                      БОГ ТЕБЕ ПОМОЖЕТ

                                                                            Из писем Льва

«Здравствуй, моя любимая женщина!

Извини, дорогая, что заставил тебя немного понервничать. Когда я получил твою телеграмму о том, что мне сняли пять лет, я был сам не свой, все валилось из рук…»

«Я очень рад за тебя, что ты неплохо себя чувствуешь, что мои письма хоть немного поднимают тебе настроение.

Мусик, родной, прошел воскресный день, а на свидание меня никто не вызывал, очевидно, опять не разрешили. Как обидно… Так бесчеловечно поступать способны только они. Скоро вырвусь от них, уже так надоело… Целый день провел в каком-то ожидании. Стоял у окна и смотрел на улицу, туда, где принимают передачи. А напротив — домик, такой аккуратненький, с зелеными ставнями. Все смотрю и мечтаю: вот было бы хорошо очутиться там вдвоем с моей женулькой. Будь здорова, моя любимая, крепко тебя целую…»

Перед смертью Лев Гитман наставлял Марию: «Останься в одном платье, в одном пальто, в одной паре обуви, но сохраняй независимость, живи отдельно от детей. С твоей фанатичной любовью к дочери, с твоей впечатлительностью ты долго не выдержишь: здоровье не то…»

«Ты умная женщина. Как устроишь свою личную жизнь — решай сама. Но поклянись, что после меня ни с кем не пойдешь в загс…» (Она в ответ: «Посмотри на меня. Мне шестьдесят лет. Кому я нужна с таким здоровьем?» А Лев: «Ничего, ты много здоровья потратила на меня. Бог тебе поможет».)

                                «ВЫЯСНИМ, ГДЕ ВАШ АБРАМОВИЧ КУПИЛ ЭТУ ВЫСОКУЮ НАГРАДУ»

                                                      Из воспоминаний Израиля Адамского

Брежнев, Ворошилов, Ковпак, Малиновский — это еще далеко не полный список тех, у кого была Мария Гитман.

Москва, Киев, Днепропетровск, снова Москва. «Дело» пересмотрели: снизили срок до пяти лет и освободили. Пять лет он уже отсидел.

После освобождения Лев Гитман устроился на завод «Металлист». Как-то знакомая рассказала его жене: «Видела Леву — вышел из троллейбуса, подошел к дереву, прислонился… Бросилась к нему. Левочка ответил, что все в порядке, только сердце закололо. Просил жене не рассказывать».

Мария мигом — на завод, к директору, рассказала о случившемся и… написала от имени Левы заявление об увольнении.

Утром Гитман, как всегда, засобирался на завод. А жена на это: «Гражданин Гитман, вы уволены!» — «Как уволен?!» — «Езжай на завод, рассчитайся. Да не забудь шампанское и конфеты. Угостишь своих».

Всю жизнь Мария Семеновна Григоренко-Гитман боролась за восстановление (теперь уже посмертно) Льва Гитмана в звании Героя Советского Союза. 

С просьбой о реабилитации Льва Гитмана, а также о возвращении воину звания Героя в кабинет министров и Верховную Раду Украины обратилась и группа общественных деятелей, среди которых — председатель Еврейского совета Украины И. Левитас, главный раввин Днепропетровской области Ш. Каминецкий, председатель Ассоциации еврейских общин Украины И. Зисельс, председатель днепропетровского областного еврейского центра «Культура и милосердие» А. Шмист, писатели Б. Олейник и И. Драч, художник, председатель краевой организации Народного руха Украины И. Шулик и другие. 

.

Показательна и история суда над Гитманом. В начале процесса судья Лукашев (тот самый, которого Гитман считал порядочным человеком) отказался судить Льва Гитмана. Тогда дело передали другому судье. Когда же Мария Гитман решила обжаловать решение суда и обратилась в обком партии, один из функционеров заявил: «Вот выясним, где этот ваш Абрамович купил такую высокую награду, а потом дадим ответ…»

Здесь надо бы привести цитату из воспоминаний маршала Василевского:

«26 сентября 1943 года… На Юго-Западном фронте 1-я Гвардейская армия генерал-полковника В. И. Кузнецова вышла на левый берег Днепра, однако ее попытки переправиться на правый берег успеха не имели. А вот 6-я армия генерал-лейтенанта И. Т. Шлемина южнее Днепропетровска к 28 сентября переправила через Днепр четыре стрелковые дивизии, 12-я армия генерал-майора А. И. Данилова — две стрелковые дивизии.

О значении плацдарма свидетельствует хотя бы тот факт, что командующий фронтом генерал Р. Я. Малиновский лично контролировал отбор в «группу захвата». В нее вошли 18 храбрейших из храбрых, каждый имел боевые награды за мужество и отвагу в боях… В составе группы: русские, белорусы, грузин, еврей (Лев Гитман. – Я.Т.), осетин, узбек. В ночь на 26 сентября переправились на большой шлюпке через Днепр, сняли без единого выстрела (холодным оружием) передовой пост противника и углубились на территорию, занятую врагом. 

В пятистах метрах западнее Днепра буквально врылись в землю. На рассвете противник обнаружил группу. Бой длился более четырех часов, атаки следовали волнами одна за другой. Дело дошло до рукопашной».

А теперь вернемся к «выяснению», которое обещал провести партчиновник.

Оно закончилось тем, что судью М. Францевич вызвали «на ковер» и строго спросили, почему при вынесении приговора она не возбудила ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР о лишении Гитмана звания Героя Советского Союза. 

А председателю областного суда предложили немедленно исправить допущенную «оплошность». 

И опять машина не сработала. Судья М. Францевич, а вслед за ней члены областного суда И. Рыжанков, С. Литвинов (оба – участники войны) отказались выносить такое определение. Это мог сделать только суд, одновременно с вынесением приговора.

                     «ГДЕ ТЫ БЫЛА РАНЬШЕ?» — «ЗДЕСЬ, НА УЛИЦЕ КОРОЛЕНКО, 14»

И тогда «инициативу» проявил судья К.

16 ноября 1959 года (через семь месяцев после вынесения приговора) было вынесено определение, в котором возбуждался вопрос о лишении Льва Гитмана звания Героя Советского Союза. Это явно незаконное определение: ведь судья К. и два народных заседателя, которые не участвовали в рассмотрении дела, не имели права этого делать.

Последнее (перед освобождением) лагерное свидание Льва Гитмана и Марии Григоренко состоялось в Синельникове. То было их самое короткое, двадцатиминутное свидание: «Левочка, ничего не забирай домой, кроме писем. Постельные принадлежности — они у тебя новые и чистые — отдай тем заключенным, к которым никто не ходит. Костюм — молодому парню, который называет тебя «дядей Левой», он ему будет впору».

В ответ он смог только прошептать: «Где ты была раньше?» На что услышал: «Жила здесь, в городе, на улице Короленко, 14. Все хорошо, Левочка. Главное, что мы сейчас вместе».

                             «ЗВЕЗДА НА КЛАДБИЩЕНСКОМ КАМНЕ»

Тогдашние украинские власти на протяжении многих лет «рассматривали» вопрос о возвращении Льву Гитману звания Героя. Да все не могли принять решение. По всей видимости, чиновники и обращение украинской общественности положили под сукно.  Однако в Днепропетровске, на кладбищенском камне, рядом с фамилией Гитман появилась звезда Героя. Неизвестно, кто ее высек. Да это и неважно. Важно, что в памяти людей Лев Гитман остался Героем.

                                                          P.S.

Материал подготовлен при содействии Израильского Союза воинов и партизан — инвалидов войны с нацистами, а также Марии Семеновны, вдовы Льва Гитмана, переславшей в Израиль документы, фотографии и воспоминания о своем муже.