Можно ли писать стихи после Освенцима?

Этим странным вопросом в послевоенный период задался германский философ еврейского происхождения Теодор Адорно. У него была такая линия рассуждений: «Писать после Освенцима стихи – это варварство». Это сокращённая цитата из статьи начала 50-х годов ХХ века «Культурная критика и общество». В массовом сознании получил распространение её парафраз: «Писать стихи после Освенцима – невозможно». 

Более того: позднее в своей программной «Негативной Диалектике» Адорно расширяет контекст, говоря о том, что «после Освенцима любое слово, в котором слышатся возвышенные ноты, лишается права на существование»…

Ну да, ну да: поэзия же – это «язык богов», она требует «вдохновения», «энергии покоя». А чем вдохновляться в лагере смерти? 

Об этом можно много рассуждать в отвлечённом философском дискурсе, благо сам Адорно в жернова Холокоста не попал, сумев выехать сперва за Ла-Манш, а потом за океан. Да вот некоторые союзники за солёным водным барьером почему-то долго… не верили в ужасы нацистских концлагерей и гетто. Понимаете, они считали рассказы бежавших и уцелевших преувеличением, способом привлечь к себе внимание. Ну да – только о личных PR-кампаниях эти люди и думали… А потом пришло прозрение…

Можно было бы в некоторой мере и согласиться с позицией философа, сторонника «негативной диалектики», останься он, например, за океаном пожизненно. Но ведь уже в 1949-м он вернулся в Германию. И неужели сумел не узнать, что стихи писались и прямо в концлагерях и гетто? Писались лишь потому, что в нечеловеческих условиях люди не желали расчеловечиваться, не желали опускаться до лишь физиологического уровня существования. 

Примеры? Шмуэль Янкев Имбер, львовянин, умерший в 1942 году умер в одном из концлагерей Польши. 

Или уроженец Волыни Кальман Лис, руководитель приюта для больных еврейских детей, который в 1942 году погиб, защищая приютских детей от жандармов. 

Авром Суцкевер очень даже сумел писать стихи «после», и бороться с нацизмом с оружием в руках тоже сумел «после». 

А Януш Корчак? По литературному ведомству он числился прозаиком, но разве не поэтичны его сказки? Или вы думаете, что добровольно оставшийся с доверившимися ему детьми педагог не утешал их новыми сказками?.. 

Недавно я готовил вступительную статью к небольшой поэтической книжке биробиджанского поэта Евгении Батуриной. И хорошо зная автора, не мог не отметить в первых же строках, что «Не вчера люди поняли, что написание стихов – это молитва, религиозное призвание человека. И вдохновение при их создании или чтении сродни вдохновению молитвенному. …это благословение любимым, даже тем, с кем пришлось расстаться, кто оставил нас». А в горе, в страхе разве человек не молится? О спасении, о прощении своих грехов. О том, чтобы горькая чаша миновала близких… 

А ещё «Поэзия – это удивительное эволюционное приобретение человечества», – утверждает наша современница, российский профессор Вера Никишина. Она хорошо знает, о чём говорит, являясь директором Института клинической психологии и социальной работы Пироговского Университета. 

И поясняет: «Ценность поэзии не только в её культурно-эстетическом содержании, но и в том, что это эффективный способ сохранения исторической памяти … и передачи образно-смыслового содержания от поколения к поколению».

Вот мы и пришли к главному вопросу: «Можно ли писать стихи после Освенцима?» И отвечаем: «Необходимо!» Ради памяти о погибших, ради памяти о сопротивлявшихся, ради того, чтобы люди на большей части мира поняли: это наша общая память, потому что жить хотят все и никто себе такой смерти не пожелает… 

В начале великого и страшного ХХ века русский поэт-футурист Велемир Хлебников заметил: народная поэзия – она вся о жажде жизни, а авторская уже позволяет себе петь о смерти, жалея себя, сожалея о себе. Так вот поэзия Холокоста, рождённая за колючей проволокой – самая что ни наесть глубинная, народная поэзия: даже если её творцы сгинули без могил, они и там верили, что однажды «полный гнева и отчаяния стих встанет из наших могил, расскажет о нашей боли». И даже если «идиш утонул», то вещие слова всё равно рано или поздно прозвучат – даже на ином языке…

С почтением к памяти поэтов Холокоста

Виктор АНТОНОВ, Биробиджан.

ПИСЬМА ИЗ ПРОШЛОГО

Кальман Лис

(1903 – 1942)

Ручки

Похоже, жизнь идёт к концу…

Такую б жизнь – ко всем чертям!

Ко мне младенец как к отцу…

А что я здесь младенцу дам?

Я это видеть не могу – 

Костлява тень его руки…

Я б отдал всё! Но здесь – в гробу –

Я лишь могу читать стихи…

Но дети помнят слово «хлеб»…

А где им хлеб возьмёт поэт?

Молчу, терплю, шепчу «Вейз мир…».

Уйдём мы скоро в лучший мир…

Перевод от 04 июня 2025

Шмульэль Янкев Имбер

(1888-1942)

Потомкам

Вы, кто придёт, когда я весь уйду!

Вы, кто потом ещё сумеет жить!

Я песней в души ваши забреду,

И там ещё воскресну!.. Может быть.

Вы, кто придёт на свет через года,

Кто встанет в наш почётный караул

У рвов и лагерей, где ни следа,

Ни слова – где мой идиш утонул…

Перевод 04 июня 2025

Зузанна ГИНЧАНКА

(Сара Полина Гинцбург)

(1917-1944)

Non omnis moriar*

Non omnis moriar – вам все мои владенья,

Всех скатертей луга и крепости шкафов,

Просторы простыней, другим на загляденье,

Охапки платьев и букеты их цветов.

Не будет сторожей и спорных завещаний,

Кошерные черты не отпугнут руки

Хозяйственных львовян – людей простых по званью,

У них не пропадут еврейские горшки.

Что́ помнить обо мне? Одно пустое имя.

Но я запомню вас, отважный полицай,

Когда ведомый в ночь приметами моими,

Вы до меня дошли скорей, чем пёсий лай.

Потом мои друзья за чашки с чаем сядут:

Так помянут меня, что где тут помирать!

Да пусть гуляют ночь! У них такая радость,

А им ещё к рукам всё предстоит прибрать.

Им ведь не час, не два в диванах и перинах,

Искать забытый клад сбежавших от забот…

О, что бы обо мне они не говорили,

Не буду им желать безделья средь суббот!

Перин густой туман и облака подушек

Их руки оперят, и в крылья обратят.            

Я кровью их скреплю соседей и подружек

Вчерашних, и они, как ангелы глядят.

1944

Вольный перевод с польского 04 ноября 2023

*Не все умрут (лат.). Часть выражения «Не все умрут, но все изменятся».

Авром СУЦКЕВЕР

(1913 – 2010)

Цветок

Всего цветок сюда пронёс товарищ –

За это расплатился он сполна.

За воли запах в нашем обиталище,

И семь ударов плетью – не цена!

Мы на краю последнего ристалища,

Но у него в душе жива весна.

Вильненское гетто, 29 мая 1943

05 августа 2023

* * *

Вы когда-нибудь видели снег на полях?

Там, где люди вморожены? Так за рядом ряд.

Затаивши дыханье, они лежат

Голубые и мраморные – глянь вперёд и назад. 

Здесь их дух заморожен, но сохранен вполне.

Как рыбёшка, застыл он в ледовой волне.

Нет ни плача, ни возгласа, ни имён… И навек

Даже солнце вморожено в тот сверкающий снег.

На губах, прежде розовых, мы увидеть смогли

Как застыли улыбки… Ни одной не спугни!

Тише, тише, метелица! Помети где-нибудь…

При тебе не осмелится мать младенцу дать грудь.

Охватило смятение – никуда не уйдёт.

А в лице – удивление. А в глазах её – лёд.

Я, казалось, немало лиха пОзнал на вкус.

Я, как думал, изрядно намотал на свой ус.

Я молчу во весь голос. Я беззвучно ору.

Я стою в снежном поле, застывая в жарУ:

Вы когда-нибудь видели, как лежащие в ряд

Молча требуют мстителей, что пойдут в самый ад?!

Моё слово замедлилось, замедляется свет. 

Кожи белая мертвенность – словно я здесь раздет.

Застывает движение, трудно вымолвить «Да»…

Мы уходим в сражение, жар неся изо льда.

Mосква, 10 июля 1944                                        

Вольный перевод 

23 октября 2023

Письмо из прошлого

Издалека пришло письмо

От женщины нестарой.

Письмо в себе несло клеймо –

Травинку из Понары.

Трава, засохшая трава

Гнетёт меня молчаньем.

Листок в руке держу едва –

Он в пламени отчаянья.

Понара – маленький мирок:

Родной, уютный, зыбкий.

А вот же тяжкий выпал рок – 

В огонь упали скрипки…

О них напомнило письмо

От женщины нестарой.

Само письмо – глухонемо,

Как улицы Понары.

Я стебелёк держу в руках – 

Его опасны чары…

Господь! В травинках и цветах – 

Святая кровь Понары.

Вольный перевод от 07 мая 2024