Евгения Босина : ПОЭЗИЯ, АЛЬМАНАХ «ХАЙФСКИЕ ВСТРЕЧИ»

На  границе  сна и  яви

Пламя  тонкий  лёд  расплавит,

На границе сна  и  яви –

Двух  Вселенных,  двух стихий –

Я  ни  там,  ни здесь,  а  где-то,

Где  всё  сказано  и  спето,

И  получены  ответы,

И  написаны  стихи.

На  границе  сна и  яви

Не  песок,  не  пыль,  не  гравий,

На  границе  сна  и  яви,

На  ничейной  полосе –

Водопады,  бездны, кручи,

Синий  снег  и дым  летучий,

Жаркий  шёпот  звёзд  падучих

И  усни-трава  в  росе.

На  границе  сна  и  яви –

Перевозе,  переправе –

На  границе  сна  и  яви

Плещет  тёмная  вода.

Там  звучат  такие  строки,

Там,  у  этих  вод  глубоких,

Встретишь  близких  и  далёких,

И  уснувших  навсегда.

На  границе  сна  и  яви

Кто  следы  свои  оставил?

На границе  сна  и  яви –

Только  ступишь  на  межу –

Каждый  миг  вершится  чудо.

Не  забыть  бы!  Но – забуду,

И  когда  вернусь  оттуда,

Ничего  не  расскажу.

   *  *  *

Какое  счастье – плыть  в  закат

За  серебристой  рыбьей  стаей

Туда,  где  ангелы  трубят,

Покоя  вод  не  нарушая.

Какое  счастье – просто плыть

Под  этим  небом  тёмно-алым,

Какое  счастье – просто  быть,

Быть  без  конца  и без начала

И  на  мгновенье  ощутить

Себя  воды  и  неба  частью,

И  пожелать  остановить 

Сей  краткий  миг  с  названьем «счастье»,

Стать  ветром,  птицей,  ручейком,

Песчинкой, незаметной  глазу,

Морским  прибоем,  тростником,

Всем  тем,  что  есть  и  будет,  сразу,

Что  на  земле,  и  над,  и  под…

И  не гадать  потом  напрасно,

Какой  предъявлен  будет  счёт

За  этот  самый  миг  прекрасный.

Концерт  в  заповеднике  Бейт Гуврин  под  Иерусалимом

Сожмётся  сердце  больно-больно,

И  покачнётся  древний  свод,

Когда  в  пещере  колокольной

Печально  скрипка  запоёт,

Вспорхнёт  неведомая  птица,

Взметнутся  тени  от  огня,

И  превратятся  в  лики  лица

Сидящих  около  меня.

И  каждый — свят,  и  каждый — грешен,

И  внемлет звукам,  чуть  дыша,

И  в каждом  плачет  безутешно

Давно  бесслёзная душа. 

О,  как  прекрасны  мир  и  люди,

Покуда  скрипке  власть  дана! 

Но  что  затем?  Что  после  будет,

Когда  начнётся  тишина?

Какие  горести  и  вести?

Излом  каких  ещё  эпох?

Знать  не  хочу!  В  сей  час  мы  вместе —

Я,  ты,  Вивальди,  Бах  и  Бог.

                                                     *   *  *

                                  Летели  недели  гремящим  составом

                                  По  рельсам  опасным,  лихой  колее,

                                  Бросало  вагоны  то  влево,  то  вправо,

                                  То  будто  рукой  прижимало  к  земле.

                                  Вагоны  мелькали,  вдали  пропадали,

                                  И  в  каждом – набитом  обрывками  снов –

                                  Всего  было  вдоволь:  любви  и  печали,

                                  И будничных  тайных и  явных  Голгоф.

                                  Поля,  перелески,  разъезды,  вокзалы..

                                  Ни  выйти  нельзя,  ни  вернуться  назад.

                                  Те,  кто распинал  и  кого   распинали, –

                                  Все  вместе  несутся  вперёд  наугад.

                                  Грохочет  состав  по  стальным  параллелям

                                  Сквозь  пыльные  бури,  сквозь  ливни  и  снег.

                                  — А  что  же  потом,  за  последним  туннелем?

                                  О,  бедный,  о,  слабый,  смешной  человек!

                                  О,  эта  безумная  вечная  тряска!

                                  Но  снова  с  улыбкой  на  сонном  лице

                                  Ребёнок  в  купе  засыпает  под  сказку

                                  Про  свет,  что  обещан  был  кем-то  в  конце.

Садово-Триумфальная

                             На  незнакомой  мне,  реальной, –

                             Должно  быть,  шум,  бензинный  смрад…

                             Там,  на  Садово-Триумфальной,

                             Чей был  триумф?  И  есть  ли  сад?

                             Зачем  обещано  так  много

                             Слияньем  странным  этих  слов:

                             И  ликованье,  и  дорога,

                             Прохладный  рай,  зелёный  кров?

                              Мне  дела  нет  до  настоящей!

                             Я – о  придуманной,  о  той,

                             Где  луч  летящий,  шмель  гудящий

                             Над  юной  веткой  золотой,

                             На  той  Садово-Триумфальной –

                             Триумф  тычинок,  трав,  корней

                             И  старой  яблони  печальной,

                             И  молодых  её  детей,

                             Триумф  пионов  и  сирени,

                             Триумф   крыжовника  и  груш,

                             Трудов  неспешных,  сладкой  лени,

                             Всех  смертных  тел,  всех  вечных  душ.

                             О,  друг  мой,  вспомни  в  час  прощальный,

                             В  миг  пораженья,  в  день  беды:

                             Там,  на  Садово-Триумфальной,

                             Триумф  свой  празднуют  сады!

                                                      *   *  *

Безумным солнцем докрасна нагрета

Зима, неотличимая от лета;

Не закричит от радости и муки

Любовь, неотличимая от скуки;

Не разобрать, где – ангелы, где – черти,

И жизнь не отличается от смерти,

И камушек за пазуху положит

Твой лучший друг, на недруга похожий…

                                                       *  *  *

                          У  майских  у  райских  некрашеных  врат

                          Мне  выдан был  пропуск  в  черешневый  сад –

                          Клочок  разноцветный, счастливый  билет

                          На  право  увидеть  черешневый  свет,

                          Услышать,  как  дует румяный  божок

                          В  серебряный  маленький  звонкий  рожок.

                          Ах,  бог  мой   в  короне  из  листьев  и  трав!

                          Твой  взгляд  безмятежен  и  весел  твой  нрав,

                          Смеёшься беспечно  и  дуешь  в  дуду,

                          Седое  дитя  в  своём  вечном  саду.

                          А  взрослых  здесь  нет,   не  для  них  этот  сад,

                          Все  взрослые  там,  по  ту  сторону  врат –

                          Там  в  ворохе  будней  и  пыльных  газет

                          Не  помнит  никто  про  черешневый  свет,

                          Про  звонкий  рожок  и  что  есть  благодать,

                          Качаясь  на  цыпочках,  ягоды  рвать,

                          Что  есть  в  череде  январей  месяц  май,

                          В  аду –  уцелевший  нечаянно  рай,

                          В  огромной  Вселенной – один  уголок,

                          Где  жив  ещё  добрый  черешневый  бог.

                                                       *  *  *

Пылают все стороны света.

Беда, наажденье, напасть.

В период правления Лета

Как вынести жаркую власть?

Зачем, повелитель жестокий,

В твоем ненасытном огне

Сгорают все лучшие строки,

Что ночью являются мне?

Рождались чуть слышные, крепли,

Как птицы, слетались к руке,

Чтоб утром стать горсточкой пепла

В зажатом моём кулаке.

На выцветшем небе – ни тучки…

И жаль то ли птиц, то ли строк,

Чей пепел, холодный, летучий,

Насквозь мне ладони прожёг.

Зима-2009

 Какая  странная  зима

явилась  в  наши  палестины!

Не  потому  что  холодней

или  теплее  зим  иных —

какой-то  странный  жаркий  снег

валил  на  головы  и  спины,

и  раскалённый  странный  дождь

лил  на  чужих  и  на  своих.

О,  эта  трудная  зима! 

Её  вопросам  и  загадкам,

её  снегам,  её  дождям 

и  не  предвиделось  конца.

Не  прорастало  ничего

от  этих  гибельных  осадков,

летевших  с  гибельных  небес

на  обнажённые  сердца.

Не  прорастало  ничего…

Да  я  ли  это  написала?

Так  не  бывает  никогда!

За  эпилогом — вновь  пролог.

Наисмертельнейший  исход  —

всегда  чего-нибудь начало.

Пробьёт  обугленную  твердь

упрямый  тоненький  росток.

Не  уставай,  тянись,  малыш!

Когда  не  ты,  что  будет  с  нами?

Где  взять  нам  силы  не  пропасть

в  чреде  песчаных  бурь  и  стуж?

Пусть  развевается  твоё

живое  крохотное  знамя,

надежды  маленький  флажок

над  пепелищем  наших  душ.

                                                       *  *  *

                                                  “Творю я чудо каждый день…”

                                                Генрих Гейне

Творю я чудо каждый день

Во сне и наяву:

Из ничего сотку сирень,

Калитку и траву,

В лиловых тучах небеса,

Заветное окно,

Моих любимых голоса,

Потерянных давно,

Прохладный дождь в июльский зной,

Костер на берегу,

Над засыпающей Десной*

Закат и сад в снегу.

Мной тайный выучен язык,

Мне ведом некий знак,

Что превращает вечность в миг

И в свет – кромешный мрак,

Луч солнца – в нитку, глину – в сталь,

Соль – в сахар, сахар – в соль,

А в слово – радость и печаль,

И, если больно, – боль.

Трудней и проще чуда нет:

В слова переплавлять

Движенье, запах, звук и цвет,

К бумаге прикреплять

Полёт кукушки, грусть полей,

Звезду над шалашом

Волшебной палочкой моей –

Простым карандашом.

* Десна – река в Украине.

                                                       *  *  *

Я пропадаю, я тону, меня теченьем подхватило,

О, если б к новым берегам! – меня относит в никуда.

Слепая мутная вода, должно быть,станет мне могилой,

И станет памятником мне слепая мутная вода.

Ну, что ж, развязке скоро быть, финал стремителен и страшен,

В беззвёздном небе надо мной плывет безумная луна.

Так предначертано… Судьба… А с ней не вступишь в рукопашный.

Какой ты воин, коль один, а уж тем более – одна?

О, сколь бесславен сей конец средь тины, мусора, рыбёшек!

О, сколь беспомощен и слаб в пустыне вопиющий глас!…

Но милосердным Кем-то вновь был звук спасательный мне брошен —

Глядишь, и выстоит душа

В который раз,

В который раз.

                                                       *  *  *

Какая  связь  меж  сном  вчерашним

И  днём, стоящим  у  ворот?

Меж словом,  брошеным  и зряшным,

И  тем,  которое  спасёт?

Меж  бледным  крохотным  огарком

И  солнцем,  хлынувшим  в  окно?

Меж  сердцем,  бьющимся  и  жарким,

И  тем,  не  бьющимся давно?

Меж  тем,  что  смертным  знать  не  надо,

И  тайной,  ведомой  двоим?

Твоим  чужим,  потухшим  взглядом

И  тем,  светящимся  твоим?

Меж  «да»  и  «нет»?  Меж  всеми  нами

И  тем,  что будет  после  нас,

Меж  тем,  что  видимо  глазами

И  скрытым  тщательно  от  глаз,

Меж  глиной,  пальцами  согретой,

К  звезде  взметнувшейся  волной

И  Тем,  Кто  знает  все  ответы

На  всё  не  спрошенное  мной?

                                                       *  *  *

Дождём налиты туч лиловых гроздья,

И меркнет день, скользнув за окоём.

Из прошлого и будущего гости

Ко мне приходят в сумеречный дом.

Здесь быть не может главных и не главных.

Прославлен гость, безвестен – всё одно.

И я меж ними – равная средь равных,

В цепи великой малое звено.

Как бесконечны эти вереницы!

Кто позвонит и кто войдет опять?

Открыты двери, рухнули границы,

Нет ничего, что стоит запирать.

Кто был, кто будет, – заходите смело!

Мое жилье сумеет всех вместить!

Не прервалась бы только, не истлела

Сердец и душ связующая нить.

Потомки, предки, взрослые и дети

(Огромен дом мой, хоть и очень мал)…

Вы здесь, со мной, на этом чудном свете,

Где никогда никто не умирал.

                   *  *  *

Как маленькие брошенные дети

В пустом и ветхом брошенном дому,

Живут еще стихи на белом свете,

Не нужные нигде и никому.

Меж тем – живут.

А чем живут – Б-г знает.

Нелепые, как в стужу мотыльки.

Вот-вот погибнут – и не погибают,

Неласковому веку вопреки.

А век – он полон боли до предела,

Он глух от криков, скрежета, звонков,

А век – он что?

Ему-то что за дело

До крохотных озябших мотыльков,

Летающих в февральской круговерти

И бьющихся в закрытое окно?

Он не заметит крохотной их смерти,

Он и к большой уже привык давно,

Давно приучен к танкам и ракетам,

К боям и бойням, выстрелам в упор,

Но этой смертью, тихой, незаметной,

Он сам себе подпишет приговор.

И я кричу – гортанью, сердцем, кожей:

Спасите нас, и грешных, и святых!

О, мотылек, держи, покуда сможешь,

Наш грустный мир на крылышках своих!

                                                       *  *  *

Как дальше жить? Как прежде, как живу:

Везде и всюду ставить знак вопроса,

Во сне — летать, сны видеть – наяву.

Чего ж не жить? Тем более, что осень

Явилась и вернула мне права

Соединять, как судьбы, части речи,

На тонкий луч нанизывать слова,

Забыв о том, что надо б поберечься,

Зажечь свечу, вблизи её огня

Вдруг осознать, что всё живет и дышит,

И всё кричит: “Услышь, услышь меня!

Когда не ты, то кто меня услышит?

Когда не ты, то кто меня спасёт

От темноты и холода забвенья?

Когда не ты, то кто из года в год

Овладевал приёмами спасенья?”

О, бедный дом мой, книга, стол, тетрадь!

Конечно же, я слышу вас, поверьте,

Но надо всех по имени назвать,

И этим самым уберечь от смерти!

Как важно никого не упустить,

Не уступить ни пяди в битве этой

Меж немотой и словом, между быть

Или не быть всему, что есть на свете.

О, только б сил хватило — не устать,

Не оробеть в жестокой этой схватке.

Прощайте! Мне сегодня в бой опять –

На рубежи потрёпанной тетрадки.

                                                       *  *  *

Под  слишком  жарким  небосводом,

При  слишком  ярком  свете  дня

Учу,  Кирилл,  учу,  Мефодий, –

Чему  учили  вы  меня.

Какая  трудная  наука!

Как  надо  верно  ей  служить!

Сначала  «аз»,  а  после  «буки»,

Не  уставая  выводить,

Бродить  в  прекрасных, но  опасных

Краях  (тут –чаща, там –овраг),

Средь этих  гласных  и  согласных

Бог  знает,  с  чем,  Бог  знает,  как,

Средь  этих  мягких,  тонких  звонких,

Средь  твёрдых,  гордых,  но  глухих,

Чтоб  рассказать  потом  ребёнку

Всё-всё  о  тех  и  о других.

Они  давно  и  без  сомненья

Мои  знакомцы  и  друзья,

Но  нет  конца  сему  ученью

И  уставать  никак  нельзя.

Какое  нынче  время  года?

Не  всё  ль  равно!  Зажгу  свечу.

Смотри,  Кирилл,  гляди,  Мефодий,

Я  продолжаю,  я  учу.

В  кругу  иных  словес  и  звуков

Да  не  померкнет  наша  речь!

Пиши-ка,  детка:  «аз»  да  «буки»,

Чтобы  потом  свечу  зажечь.

                                                       *  *  *

Поросший быльём  день вчерашний

Окажется  нынешним  днём.

Мы –  дети  той дьявольской   башни –

От  рек  вавилонских  идём.

Всё ходим  и  ходим  по  кругу,

Неся  свою  вечную  кладь,

И  вроде  бы  слышим друг  друга,

Да  только  не можем понять.

Вздуваются  жилы  под  кожей,

Срывается  голос  на  крик,

Но  каждому  дан  непохожий,

Другим  непонятный  язык.

Нам  в  лица  глядит  день  грядущий,

За  спинами – тыщи  дорог,

Но  рядом  со мною  идущий

Всё  так  же,  как  я,  одинок.

О,  мука  изысканной  пытки,

Что  горше  всех  прочих  невзгод,

О,  тщетность  последней  попытки

Того  отыскать,  кто  поймёт,

Того,  не  по  крови родного,

В  каком  ни  на  есть далеке,

Кто  скажет  хоть слово,  хоть  слово

Со  мной  на  одном  языке.

                                                       *  *  *

Сквозь  марево  злой  ханаанской  жары

На  ослике  белом,  как  снег,

По  южному  склону  Масличной  горы

В  наш  город  спешит  человек.

Ни  Храма,  ни  мира,  ни  братской  любви

Нет  в  городе  этом  давно…

Хоть  плачь,  хоть  кричи,  умоляй  и  зови, —

Не  слышит  никто  всё  равно.

Колеблется  слабое  пламя  свечи,

Закатом  кровит  небосвод,

Не  знает  никто,  где  хранятся  ключи

От  древних  Восточных  ворот.*

И  всё  же  три  тысячи  адовых  лет,

Три  тысячи  лет  напролёт

Мы  вечером шепчем: «Сегодня  уж  нет,

Но  завтра  Он   точно  придёт!».

А  после  нам  снится  (какой  только век!):

В  дрожащих  расплывах  жары

Он  едет  на  ослике  белом,  как  снег,

По  склону  Масличной  горы.

   _________________

* Согласно  еврейской  традиции,  через  Восточные  ворота  (называемые также  воротами  Милосердия   или  Золотыми   воротами)  в  Иерусалим  войдёт Мессия.

                                                       *  *  *

                                 В  какой-нибудь  Точке  Омега,

                                 Смертельно  от  смерти  устав,

                                 Пробившись  сквозь  залежи   снега,

                                 Сквозь  корни  деревьев  и  трав,

                                 Сквозь  стон  пролетевших  столетий,

                                 Сквозь  вихрь  промелькнувших  времён,

                                 Мы  снова   возникнем  на  свете,

                                 Похожем  на  сбывшийся  сон.

                                 Прорвавшись  сквозь  замкнутость  круга,

                                 Мы  сразу  друг  друга  найдём,

                                 И  сразу  узнаем  друг  друга,

                                 И  заново жизнь  проживём

                                 Под  будущим  небом,  огромным,

                                 Ещё  не  оглохшем  от  битв,

                                 И  всё  обязательно  вспомним –

                                 И  песен  слова,  и  молитв,

Увидим любимые лица

Потерянных нами во мгле,

Опять зацветет медуница

На новой прекрасной земле,

Пойдут молодые побеги,

И будут дожди ворожить

В неведомой Точке Омега,

В которой нам выпадет жить.