Маргарита Ойстрах. Летним вечером на тихой улочке…

Я люблю получать письма от давних друзей, оставшихся в родном городе.

Пишут – значит, там, где мы росли и жили, помнят о нас.

Там мы сначала играли в песочнице, потом ходили в школу, потом встретили свою первую любовь – наивно торжественную, осыпанную цветами и… горькими разочарованиями.

Пусть даже разочарованиями – спустя годы они сближают нас со всем, что встречали мы на проспектах и аллеях нашего города.

Для нас они дороги, эти воспоминания… Недавно я получила письмо, в котором промелькнули горькие строчки: « В нашем городе меняют названия улиц»…

И сразу обожгло: да ведь это значит одним махом перечеркнуть прошлое, историю, жизнь.

Одним из первых этой «чести» удостоился Антон Павлович Чехов. Впрочем, в городе проживали как бы несколько Чеховых: 1-й проезд обозначал, вероятно, писателя, второй – врача, третий – путешественника, четвёртый – мужа О.Л. Книппер.

Анекдотичность ситуации нимало не смущала городскую власть, по всей видимости, не отличавшуюся богатым воображением. Но сегодня русский писатель почему-то впал в немилость и решительно изгнан с именной таблички, когда-то украшавшей уютную улочку.

Вместо его имени значится какой-то Вырвикишка, в незапамятные 30-е годы нагнетавший на сограждан ужас и тоску. Действовал сей гражданин также в разгар «дела врачей» — был одним из тех следователей, что таскали на бесконечные допросы и моего отца в то время.

В своё время Вырвикишка был с почётом отправлен на пенсию, потом ушёл туда, откуда ещё никто не возвращался, и вот снова «всплыл» — на именной табличке вытеснив ни в чём не повинного А.П.Чехова.

А Лермонтов у нас был один. Михаил Юрьевич. Теперь он тоже в отставке: улица носит иное имя – что-то вроде барона Мюнгхаузена, только местного пошиба. Об усопших – либо хорошо, либо ничего, но образованные люди, которых ещё немало живёт в моём городе, утверждают, что имя местного « барона» не встречали даже в Большой Советской энциклопедии…

Многие улицы города потеряли свой прежде неповторимый облик.

Грустно, что ушли в небытие времена, когда таблички со знакомыми поэтическими именами радовали сердце.

Теперь не до лирики. Я уже не удивилась, узнав, что знаменитый когда-то парк имени А.С.Пушкина обрёл иное, неандертальское название. Не исключаю, что автором этого нелепого указа был бывший ученик нашей школы, не ставший поэтом, но научившийся – благодаря учителям – читать и писать.

Не так давно умерла одна старая школьная учительница. Умерла буквально в нищете. Нет, она не была одинокой – её окружали заботой и почтением бывшие ученики, поддерживающие учительницу по мере возможности. Она учила их не только красоте слова, но и культуре бытия.

Это была яркая творческая личность. А как великолепно пела она русские романсы, как замечательно играла на гитаре… Теперь город опустел – хороший человек ушёл.

И таких людей становится всё меньше. Но имя этой учительницы никогда не будет присвоено ни одной из городских улиц: ведь для всех остальных, в том числе и для чиновников, которые нередко унижали и обижали её, она была рядовой, ничем не примечательной гражданкой.

И в свой парк мы уже не придём. А ведь так любили бродить по его аллеям, спасаясь от зноя в тени деревьев, с наслаждением вдыхая воздух, напоенный ароматом свежей зелени. Приезжавших в наш город из России, а особенно из её северной части, всегда поражала яркая россыпь цветов на клумбах и густая зелень крон, в которой заливались трелями беззаботные птицы.

А каким цветущим был наш город весной и летом! В одной из своих тогдашних восторженных заметок я написала: «Только этой весной более двухсот тысяч однолетних и многолетних цветов и кустарников украсили Театральную площадь города. На улице Набережной открыт новый цветочный магазин, в ассортименте которого – свыше 20 видов тропических и более ста сортов различных горшечных растений: аукуба и аралия, камелия и рододендрон, примулы и цикламены, аспарагус перистый и традесканция.»

Особое предпочтение было отдано розам. Влюблённые с букетом роз – обычное явление.

Розы в нашем городе были особенные, они и пахли по-особому. Где теперь те лепестки?

А как поживаешь ты, городская библиотека, где я так часто бывала в детстве?

Одноэтажное здание, несколько комнатушек, узких, тесных, в которые никогда не заглядывало солнце. Зато в зимние дни здесь было уютно и тепло, помещение отапливалось печкой. Я неизменно направлялась к дальней полке. Там жили мои друзья: Том Сойер, капитан Грант, Саня Григорьев.

Но пришло время – и библиотеку развалили. « Мы наш, мы новый мир построим…»

И построили. Только прежние читатели уже давно выросли, стали взрослыми, а нынешним горожанам, как видно, не до книг: заняты более важными, как им кажется, делами. Вот переименовывают улицы, например…

Звуки знакомого школьного вальса рассыпались в проснувшемся небе. Но теперешние старшеклассники не играют « в классики». У них заботы поважней: как выжить и пробиться в той непростой жизни.

Уже не существует улицы Первомайской. Наверное, она тоже в чём-нибудь провинилась перед сегодняшними реформаторами…

Как-то довелось мне выполнять необычное журналистское задание: увидеть обычную улицу обычными глазами. А она была необычна – уже тем, что жили там интересные люди, каждый со своей биографией. Например, рядовой… парикмахер Второй мировой войны. Человеку с такой профессией на фронте доводилось слышать немало насмешек: «Эй, стричься-бриться…» Но были у солдата в перерыве между «стрижками-брижками» и другие обязанности. В качестве санитара вынес с поля боя много раненых. Сколько – никогда не считал. Многие из них, из спасённых, не знали даже, как его зовут, хотя были обязаны ему жизнью.

После войны вернулся солдат домой. И вновь стал парикмахером.

Ещё написала я тогда об одном мальчишке. Он был совсем маленьким, когда впервые увидел, как бабушка горестно и бережно перебирает в руках пожелтевшие от времени почтовые карточки, при этом вздыхая и украдкой вытирая глаза. Внук однажды спросил: -Бабушка, а почему такие скучные открытки – без картинок ? От кого они? – От дедушки твоего, он пропал без вести на войне.

И решил мальчишка узнать о судьбе своего дедушки. Он был уверен, что найдётся, обязательно найдётся в стране хотя бы один человек, который хоть что-нибудь знает о судьбе деда : быть может, видел его имя на обелиске в каком-то краю, был в числе его однополчан, дошёл, быть может, до Берлина и расписался рядом с ним на рейхстаге. А может, видел он, как упал дед, заслонив товарища от пули…

Нашёл ли он потом ответ на свои вопросы, этот мальчик?

А вот у нас был двор… «На золотом крыльце сидели..» Слова детской считалочки – дорогой привет из детства, откуда все мы родом: из шумного, густонаселённого двора середины пятидесятых-шестидесятых годов.

Сколько воды утекло с той поры, а не забывается наш старый двор на улице имени революционерки Розы Люксембург.

Это имя было весьма символично для нашей интернациональной дворовой компании…

Старый двор, ты, конечно, помнишь всё. Шахматные турниры и «казаки-разбойники», «пятнашки» и «классики». Где вы теперь, рыцари моего детства? Вспоминаются наши споры под звёздным небом – до хрипоты. Жаль, что никто из нас не стал астрономом – открыл бы звезду и назвал её Детством.

Мой двор был мудрым, а подчас и жёстким воспитателем. Как хотелось нам быть похожими на своих кумиров – наших отцов-фронтовиков. Это было время, когда они донашивали гимнастёрки и были бравы и молоды.

Вот Витюнин отец возвращается с работы, и его возвращение сопровождается песней: «Эх, дороги, пыль да туман…» Дядя Коля ушёл на Великую Отечественную войну совсем молодым, вернулся «без царапинки», как выражался, когда был трезв.

Он мастерил замысловатые игрушки. Его руками сделаны были для нас качели, качалки, избушка «на курьих ножках» — он был отличным плотником. Дяди Коли давно нет.

Рассыпалась, разлетелась и наша интернациональная компания. Помню, как честно поделила между собой дворовая ребятня пять слипшихся кисловатых карамелек. Не знаю, не помню конфет вкуснее. Прилавки тех лет не отличались широким выбором сладостей и игрушек, и каждый изобретал что-то своё.

И шалаш, сложенный из веток, превращался в «хижину дяди Тома», а заброшенный сарай – в партизанскую землянку.

Конечно, никому не хотелось быть белыми. А сегодня время разделило цвета и границы.

Разумеется, не обходилось без драк, и росли мы не «пай-детьми». Жажда отваги и рыцарства бродила в моих сверстниках, впоследствии успевших повидать Афганистан, Чернобыль, Баку, Чечню…

Милые фантазёры, романтики и мечтатели, где вы теперь ?

Покинув дворы детства, ушли вы во взрослую, очень сложную жизнь.

Снятся ли вам теперь каравеллы, качели, цирк Шапито, те счастливые и смешные времена ?

Меняют названия улиц: Садовую – на Тупиковую, Железнодорожную – на Неандертальскую. На Железнодорожной во время войны жили эакуированные.

Город принял их – ленинградцев, кишинёвцев, киевлян… Многие из них так и остались жить в нашем городе, а те, кто после Победы вернулся домой, и сейчас поминают его добрым словом. А кинотеатра нашего детства уже давно нет. Точнее, стоит угрюмое, безликое строение с каким-то иным названием.

И фильмы, которые мы смотрели в детстве и юности, давно уже «не крутят». Один, очень увлекательный для меня, я помню до сих пор. Он назывался «Воспоминания о будущем». Интересно, будут ли когда-нибудь сняты наши «Воспоминания о прошлом»? О том прошлом, без которого нам не обойтись. Давно уже нет и клуба «на Маслянке», и джазового оркестра, и пирожков с повидлом в клубном буфете перед началом сеанса или танцев.

В моём городе сейчас тоже лето. Белые дожди шпаргалок, чернильные пятна на пальцах и съеденные «на счастье» лепестки сирени. Всё это ушло вместе с экзаменами.

Кого-то это лето милостиво отпустило на каникулы, а кому-то объявило станцию Выпускную.

И грустно улыбается с портрета в старой школьной хрестоматии «старомодный» Антон Павлович Чехов, который и теперь не отрёкся бы от своих замечательных слов про « человека, в котором всё должно быть прекрасно…»

Маргарита Ойстрах, Ашкелон