Иосиф Бейн. Поэма «Незримый крест».

           

Поэма «Незримый крест»  или «Невидимое распятие» впервые публикуется в   этой книге. Это посвящение покойной супруге.

 

Поэма «Незримый крест» или «Невидимое распятие» памяти  Нины Истоминой из Ленинграда, смотрительницы  итальянского зала Эрмитажа, матери моих шестерых детей, умершей в 42 года от рака, страдалице, великомученице, похороненной в Гефсиманском  монастыре Марии Магдалины.

Поэма написана в 1985 году в городах Хайфа, Кастель, Париж, Иерусалим.

         

Отголосок эпилога

Вот поединок  двух столиц-

Дуэт с Москвы  Иерусалима,

Где так печальна пантомима:

Сюда перемещенных лиц,

Плывущих на носилках мимо,

И усыпальниц и гробниц,

И статуй, падающих ниц,

Незримых памятников Рима,

И бесконечных пилигримов,

И легкомысленных девиц

С коробкой дорогого грима,

С большим бельмом из-под ресниц.

Вот катафалк плывущий мимо,

Судьбой обиженного мима-

И кобелей и кобылиц,

И казематов и темниц,

И переполненных больниц

Для  обезумевших олимов.

Упомянуть необходимо-

Пропавших в перелете птиц.

Мы на скамьях для  подсудимых

У древних стен Иерусалима

Все имена под псевдонимом,

И много здесь огня и дыма

И страшных страниц и страниц…

И кто-то гибнет  у границ

Непостижимого режима.

Не привыкать мне к новым бедам,

Мне страх предательства не ведом,

Иду за новой властью следом,

Кто власти предан — властью предан,

Я никогда не позабуду

Наш золотой Иерусалим

Христос распял Иуду

Смирением своим.

Трудны абсорбции дороги-

Опять все рядом смех и грех…

Все говорят о Боге,

А Бог молчит про всех.

Несчастье  новых

Целый ряд назначены

Всевышним  свыше,

А рукописи не горят,

(Мои соседи говорят),

Их могут просто скушать мыши.

Мгла арендованных квартир,

Где сыро и бесплатен сыр.

Портреты пленных на афишах,

На лицах пленников  испуг

Мне жаль девчонок и мальчишек

Оставшихся без глаз и рук.

Перед терактами затишье

Большое кладбище вокруг

Жильцов достойные края

У всех «порхатых» хата с краю

Всевышний грешников карает-

Ай, Хайфа, каторга моя:

Здесь все так нежно и уютно,

Но гибну я ежеминутно

Своей  обиды не тая,

На Нину, умершую вдруг,

Внезапно кинувшая мужа.

На этот лед и эту стужу,

Застывших возле горла рук:

Один был у поэта друг,

Луны не расколдован круг,

Петля все явственней, все туже,

Я повторяю песнь все ту же

На райской каторге разлук

У местных старцев и старух-

Поэты кем-то вроде слуг,

Иль сторожей, бери повыше.

Ночной ковер удачно вышит.

Смерть или жизнь — одно из двух  

Пока есть  легкие ты дышишь,

И зелен сад, и зелен луг

И летний дождь стучит по крыше,

И тает тополиный  пух-

В оконной раме или нише:

Какой здесь нужен верный слух,

Чтоб ничего вокруг не слышать.

Я на ветру дорог продрог

Согрей,  любовь, меня немного,

Пусть Бог тебя не судит строго-

Он чаще ласков, реже строг

Всему свой час, всему свой срок

Приходит горе на порог-

Все откровенья между строк

И видит Бог, и слышит Бог-

Весь мой трагический  пролог

Лишь отголосок эпилога.

 

Осень в Павловске

Вот поединок двух дорог

Одна неровная  дорога,

Где нет ни дьявола, ни Бога

Никто мне в горе не помог,

Но есть тропинка меж могил

На кладбище, в Иерусалиме,

Где на плите родное имя,

Которое я так любил…

И с ним запомнились навек

И осень в Павловске и снег

И крик за дверью: «- отопрись, ну!»

Монашке подают свечу

И вместе с батюшкой шепчу:

«-Всевышний, Нине ты и присно

Душе ее дай благодать

Твоих высот необозримых

Пусть в райских кущах  херувимы

Заменят ей детей и мать.

Всему на свете  свой черед,

Всех лучших Бог к себе берет,

Мой ангел был так чист и кроток,

Моих тоскующих сироток

(Им было с матерью тепло) так

Скажи, Всевышний, что их ждет,

Кто к ним придет под Новый год

Утешит добрым словом, кстати,

Спеша, косички  заплетет

И постирает ночью платье.

Расскажет новый анекдот

И все простит, и все поймет

И силы все на них потратит

Вот поединок двух высот

И двух невидимых распятий,

И двух трагических планет

Одна, где трудные ступени,

Где только свет и воскресенье,

Где смерть была — и смерти нет,

Но есть убогое жилье

И побирушки  и поэта,

Чья песня спета в этом гетто,

Где разношерстное жилье

Всю ночь до самого рассвета

Стирает старое белье.
А где-то чайки над Невой

И петухи на зорьке ранней,

Мы скоро встретимся с тобой,

Жена, до нового свиданья.

От всех упреков  откажись,

Чем хуже нам с тобой, тем лучше,

Ах, солнышка, прощальный лучик

Нас разлучала часто жизнь,

А смерть нас больше не разлучит

На кухне шутки и галдеж

И ты не умерла от рака

И ждешь, дочурок у барака

Купила  саночки и ждешь

Всех благ от смешанного брака…

Ты так любила  этот снег

И сад, и яблоки тугие-

Лишь для тебя пишу стихи я

Ты для меня дороже всех.

Я слышу  твой  прекрасный смех

Во время  ранней литургии,

Все панихиды эти ложь

И никогда не умирая,

Тогда жила -теперь живешь,

Свои  мелодии играя,

На арфе, купленной за грош,

На праздничных ступеньках рая.

Когда  увидишь ты Его,

Любимая, в косынке белой,

Вдруг вспомни мужа своего

Хоть я, наверно, ничего,

Чтобы спасти тебя не сделал.

Проем больничного окна,

Кто сколько может столько вместит,

Ты  Богом мне была дана

Одна на весь мой век одна

Намаялась за всех нас вместе,

Вся чаша выпита до дна,

Целую  твой нательный крестик,

Черты  любимого лица

О, как всегда был сладок мед твой

Пусть ни кольца и ни венца,

Не дождалась ты от гонца

Клянусь тебе живой и мертвой

Роднее крестного отца

Исполнить долг свой до конца.

Все говорят, что ты в раю,

А я твой  грешный, твой  постылый,

Как черный истукан стою

Над свежевырытой  могилой-

И вместе с батюшкой пою

Твои все, баюшки-баю,

А после Господи Помилуй!

Вот поединок двух домов,

Один, где ложе иноверца,

Где мало так ума и сердца —

Всего лишь несколько томов

Старинных книг — вот образ дома,

Где муж отшельником живет,

Где на полу следы  погрома,

А потолок и эшафот

Так удивительно похожи,

Как зов победы иль беды,

Как брачное иль смерти ложе

О, Боже, праведный, о, Боже,

Как две слезинки, или может

Две капли, что одно и тоже,

Святой божественной воды

Для  лебедей и лебеды.

Вот поединок двух сторон

Одной нам выпавшей медали,

Где  профиль траурных ворон

И силуэт сплошной печали

В телячий  бросили вагон,

Где ночь темней  твоей  вуали

В ответ на  стон «тайга закон»

Всем Сенькам вновь по шапкам дали

Вновь  повторяются детали

Большой погони и Богов,

На этом вечном карнавале…

На чердаке или в подвале

Поэту отличит едва ли

Всю жизнь от скромных похорон.

Юности причал

А детворе твоей расти-

Ей возвращаться после бала

Прости мне грешному, прости,

Ты мне всегда и все прощала

И перебранки у вокзала,

И мной забытый акростих,

Где спор венка и пьедестала,

Одних поминок будет мало,

Мне тяжкий крест весь век нести

Прости за снег в твоих висках,

За все волненья-

Я все до капли расплескал

Твое терпенье.

Ты любишь лес и шум берез

И шелест моря,

А я тоску тебе принес

И только горе.

Я каждый раз наш дом  бросал

И шел на ветер,

Но вот упала слез роса

На строки эти,

Где я раскаянье постиг

Ночной порою

Прости любовь, моя прости,

Мне все плохое

Мы часто ссорились с тобой,

Всегда грубил тебе,  кричал

Я слез твоих совсем не стою

Я слез твоих не замечал

Я нарушал любви устои

Вся жизнь пустынника пустое.

Вот бедной  юности причал

Вот поединок двух начал,

Двух берегов одной речушки

Сначала Павловский вокзал,

Где громче всех люблю, сказал

И ждал своей  дуэли Пушкин,

А дальше лавочек ряды

И в лавках вечные жиды

И  ожидание беды.

Бог торгашей изгнал из храма-

В чуть отдаленные места

На жирной шее нет креста

И мне, не веруя в Христа

Нести мне крест до смерти самой.

Детишки плачут: «- Мама, Мама».

Душа детей моих чиста.

О детях речь пойдет особо

Здесь нету золота без пробы

И не оценен изумруд,

Их полукровками  зовут

В краю сегодняшних иуд,

Но каждый из твоих детей

Достоин  памяти твоей-

Вот поединок двух  затей:

Ты русская, а я еврей,

Мы неразлучны оба.

Большое кладбище вокруг,

Люблю тебя, мой милый друг,

И до, и  после гроба.

Звонила  в Ригу — спит малыш,

Ты быстро что-то говоришь

Слезами, нарушая тишь

И повторяешь снова:

«-Ах, Ёсенька, что ж ты молчишь,

Болтун. И вдруг ни слова».

На осколки давно все расколото,

Время вышло идти ко врачу,

Я хоть нищ, но молчания золотом

Этот гробик твой озолочу.

Саван со скидкой

Душа моя в гробу лежит

Я хоронил её, я жид,

Я навсегда ее увез

От русских радуг и берез,

От золотых дождей и звезд,

От зим любивших и мороз,

От рощ, где стынет иней,

От всех воздушных линий

От лебедей и лилий,

Которых так любили.

Увез ее в пустынный край,

Где кто-то, пригласив на чай

Заметит, как бы, невзначай,

Здесь не к лицу коса Вам-

Играй гармоника, играй,

Здесь только для богатых рай

А ты ложись и умирай,

Купив со скидкой саван

На райской каторге моей

Я патентованный еврей,

Я вечный каторжник, я жид,

Душа моя в гробу лежит

Неповторима хороша

Землей  засыпана душа.

России нет дороже

А с ней запомнились навек

И осень в Павловске и снег,

И встречи около вокзала

Жила со мной, вдали от всех,

Но был один у Нинки грех

Все маме писем не писала,

Чтоб раны не тревожить

Чтоб не теснила грудь

Тоска о том , что все же

России нет дороже

И раньше или позже

Березок не вернуть,

Что делать всем нам, что же

Наш милосердный Боже

Разлука ест и гложет

Весь перепутан путь

И больше не придется

Ни в зной, ни в добрый час

Из чистого колодца

Испить воды хоть раз-

Святой  божественной воды-

Для лебедей и лебеды.

Увез в пустыню детвору,

Ору  весь день про кенгуру,

Читаю всякую муру

И, ошалев, однажды,

Не подошедший ко двору,

Я обязательно умру,

Не поздорову и добру,

Не утолив всей жажды,

На райской каторге моей

Где ты славянка,  я еврей,

А где-то праздник золотой

И дети без умолку

Не налюбуются с тобой

Игрушками на елку

Такими дорогими,

Как доброй мамы имя.

О чем напишешь маме

О том, что за горами

Есть все большой буфет

Работа по субботам-

Для русской бабы — льгота

Особой род почета-

Попали вот в болото,

Да сердце стонет что-то-

Всё есть, а жизни нет.

 

Здесь земляники даже

Не отыскать в продаже,

Нет снега под рукою,

Здесь все совсем другое-

И музыка, и пища,

И даже старый нищий

Совсем  другой, чем некто

У Невского проспекта

И мается и просит,

Чтобы старуха-осень

В дни пьянок  и амнистий

Швырнула б желтых листьев,

Чье золото, быть может,

Сокровищ всех дороже,

Которыми гордится

Нерусская столица, ? почему не руссув

А ей  гордиться нечем,

И в этот грешный вечер

И завтра и вчера

Все те же вечера…

 

9. Антисемитский реквием

картавым братьям,

таки да  продавшим в рабство Иосифа

В краю сегодняшних Иуд-

Вновь торжествует ложь да блуд,

Прелюбодействуют и жрут.

Изученной дорогой

Опять Христа на казнь ведут

И распинают Бога,

И копят яд, вопят, галдят.

Уснувших пушки будят,

Здесь победителей казнят

И побеждаемых не судят.

Певца-изгнанника дебют;

И  не мороз дерет по коже,

А зной, и не Иваны бьют

Поэта  по библейской роже…

А братья на тебя похожи,

Как прежде, Бога продают.

Как прежде, только чуть дороже.

Сребреников всех тридцать,

Не деньги, а гроши,

Воздастся всем сторицей

В столице и в глуши.

Тут никуда не скрыться,

Хоть падай, хоть пляши,

Уродливые лица,

Хоть натюрМорд пиши…

Тут впору удавиться

И больше не греши-

И кровью божьей муки

В любой и час, и день            ?

Вновь умывают руки

Все те, кому не лень.

Забывшие про божий суд,

Свое распятие несут.

Иной готов за грош продать

И Родину свою, и мать-

Ни конный, ни пеший

Не разучился вешать.

Святые Библии места-

В стране чудес  большое чудо

И то, что на земле Христа

Нашелся все-таки Иуда.

Сумел найти себя, как друг,

Застывших возле горла рук.

Лжецы с венком терновым

 И на  свету темно вам.     

Жестоковыйный  мой народ,

И пишешь ты наоборот,

И часто дышишь носом, (?)

То камни все в твой огород,

То затыкают тебе рот,

То жизнь вся  под вопросом.

Худое дерево и плод

Не без урода — я урод

В моей больной семье. И  вот  

Я пью кошерный  твой  компот,

Я ем  в палате,  льется пот,

И сам  собою выпорот

Шагаю задом наперед,

От всех ворот мне поворот-

Все шиворот навыворот.

В тот час, когда любовь жила

И шла на встречу, как на плаху,

Любая встреча тяжела

Была, как шапка Мономаха.

И вот теперь, когда в окрест

Лишь тишина печальных мест,

И только крест, незримый крест,

И на земле и над землею-

Я начинаю жить порою,

Скоблить полы, стелить кровать,   (полы скоблить)

Готовлюсь книги издавать

И зарабатывать с лихвою.

А где-то чайки над Невою,

И рядом с чайками в пыли

Подвалы пыток, утили

И там, где крыса книги ест,

Искал я Библию и крест.

 

Вот поединок двух крестов

Вот поединок двух крестов-

Иудин крест и крест Христов.

Кресты повсюду. Слева, справа

Прошла сквозь петли всех дорог (кто прошла)

Платила подать и оброк,

И на губах твоих отрава,

И снова распинаем Бог,

И снова  снят с креста Варавва:

Разбойникам почет и слава,

А нам с тобой взаймы венок,

А нам с тобой петля в кредит,

Нам климат Африки вредит. (почему Африка)

Дава помашем после драки

Мы кулаками в скорбный час,

Чтоб кто-то разглядел во мраке

В лохмотьях нищих иль во фраке,

Как здорово хоронят нас.

Мы были счастливы в бараке

И так невеселы сейчас.

Там подавали к пиву раки,

Здесь- вопиет в пустыне глас.

Еще сегодня дышит где-то

Двойная каторга и гетто,

Судьба изгоя и поэта,

Ни локтя друга, ни плеча,

И света нет, а вместо света

Лишь поминальная свеча,

Да сифилис у Ильича.

Характер судеб наших крут,

Мы променяли пруд на прут

Фанфары звонких труб на труп,

Мы смотрим в небо, видим нёбо

Еще немного и запрут,

Чтоб знали правду всю  и  чтобы

Шли в сторожа и там, и тут

Поэты- истинные снобы,

Неисправимые, еще бы!

Когда и Лунца институт

Не успокоил твердолобых.

Вот откровение амебы

И все заветы от Иуд

Одно бы солнышко, одно бы,

Но переполнены трущобы

И тяжек подневольный труд,

А отпущение грехов-

Лишь  где-то в лучшем из миров,

И камни всех могильных плит

Последний взрыв испепелит.

 

Allegro moderato

Так простодушна и мила

Расспрашивала, как дела,

Как сажа, говорю, бела,

Гора мышонка родила-

Предпраздничная дата,

Осколок битого стекла,

Больничная  палата

И снова кровь Христа текла

И красила закаты

С обугленным пером крыла. (чем без  с)

С   allegro moderato  (с нельзя)

По темным комнатам плыла

Та «Лунная соната»,

Где радость, вечностью жила,  (вечная)

Чем рада, тем богата.

Намаялась  и спать легла,

И снилась детская игра

Любимая когда-то.

Адмиралтейская игла

Шьет варежки ребятам.

А в парке  Царского села

Там елочка так весела,

 Игрушками распята.

Здесь- елке хочется тепла, (почему?,

Хоть вместо снега вата,  

В гостях холодновато.

Там над Невой метель мела,

В тот час, когда ты умерла,

Без матери, без брата,   ( что нужно и брату и матери умирать)

Ни в чем не виновата.

Кончины траурное платье,

Детишек стоны до небес,

Невидимое всем распятье

Ты приняла как дар небес.

Там над Невой мосты разводятся,

А здесь пески и в банке минус,

В газетной рамке все как водится —

И дом, и час, и тела вынос,

О, пресвятая Богородица!

Ты и на этот раз спаси нас!

Детей без матери оставленных,

Чужими тряпками заваленных,

Зимой- без варежек и валенок.

И я как преисподни ставленник, ?

Как дьявол,  меченный и черт,

Забывший славу и почет,

Кружусь меж кладбищем Луны, (меж не правильно

Как попрошайка без страны,
Как балалайка без струны,

А кто-то голосом гнусавым,

И для меня и для жены

Вдруг предложил со скидкой саван.

Почти за так. За пол цены.

 

Рождественский вопрос

А у меня  один вопрос,

Когда рождественский мороз

И в мире много бед и слез
Я часто думаю всерьез,

Что было б, если бы Христос,

Пророк, сокровищ не имея,

Приехал в качестве еврея,

В обетованную страну,

Где я похоронил жену.

Ему бы кто — нибудь помог

Здесь  помогающих так много

Легка прибывшего дорога,

Да совесть торгашей чиста

И кто -то купит без налога

Венок и гвозди для Христа.

Я плачу, я не так живу

И денег мало мне и славы,

А он родился во хлеву

И умер на кресте кровавом.

Всегдашней строчкой о Христе,

Забытым голосом чуть слышным,

Я, как разбойник на кресте,

Кричу: «-Прости меня, Всевышний».

Боль довела меня до крика:

«-Прости мне жизнь мою, Владыка!»

Любой поступок не хороший

Легла на сердце ночи мгла

Храм Бога снегом запорошен,

Земля, как нимб святым, кругла

И камень тот, что был отброшен

Поставят во главу угла-

Путь на Голгофу страшно долог

Большое кладбище окрест-

Жене рождественский некролог

И тяжкий  мой, незримый крест.

Жену мою  здесь звали гойкой,

Здесь могут оскорбить шутя,

Незримый крест над каждой койкой,

Где плачет малое дитя

Незримый крест, как знак, как знамя

Всех поражений и побед

Все остается между нами,

А нас и не было,  и нет.

О, эти дьявольские ночи,

И лед все ночи напролет,

Тюрьма глобальных одиночеств

Попросишь смерть, смерть не придет

Про небо русское и поле

Ты так красиво раньше пел,

Желая детям лучшей доли

Зачем ты в Хайфу прилетел?

Который год кричишь от боли,

Который год ты не у дел

Всех новоприбывших удел

Забыть все роли и пароли

Ты на свободе, как в неволе.

Скажи, ты этого хотел?

И не смотря на страх и бредни

На муки  адские и ложь,

Считай свой каждый день последним

И счастлив, будь, что ты живешь

И что прошел на днях, намедни,

С тобой прощающийся дождь.

Кто знает Господа пути?

Порой судьба так схватит круто

С огнем снежинка не шути,

Вот здесь тупик конец маршрута,

Не уходи еще минуту,

Но видно смерть должна придти,

Чтоб я стихи читал кому-то,

Стихи, которые как будто

Блестят как майский снег салюта

Или на елку конфетти.

Ах, елка  милой детворы,

Где санки катятся с горы.

Ах, елка юности моей,

Где нет ни окон,  ни дверей.

Елка Всевышнего

Ах, елка старости, где лед.

Остановил стихов полет,

Там в Пушкине на даче

Сплошные неудачи,

Луны забытый мячик

Валялся у плетня

И умирает мальчик,

Похожий на меня,

А, нынче, умерла и ты

Ах, елка вечной нищеты

Метель сбивает с толка

Кладбищенская елка.

Ах, елочка  с игрушками

С бенгальскими огнями

А в Павловске и Пушкине

Приходят дети к маме

И в слякоть и в метелицу

Застенчиво и смело,

Лишь только с мамой делятся

О том, что наболело.

Крыло подбитой птицы

Седой  луны качан,

Который год мне снится

Все это по ночам.

На всем — и на тюремных нарах,

И на опавшей в ночь звезде,

На всем божественная кара

Знаменье божие везде.

 

Вопит безмолвие могил

Я весь  в неповторимой мессе,

Тебя, Всевышний пригласил

На светлый праздник в поднебесье.

В свои небесные чертоги-

Нигде не забывай о Боге,

Весь мир божественно красив,

Но летом и зимой,
В тюрьме и за тюрьмой,

Есть книга  горя, где курсив,

Всегда и всюду мой.

Вся эта даль и камыши

И солнечные пятна-

Все нам гостинцам от души

Совсем совсем бесплатно

Небесный елочки наряд

Еще ни кем не нарисован,

Огни небесные горят,

На светлом празднике Христовом.

Есенинская челочка

Зима белым бела-

Жила в России елочка,

А в Хайфе умерла.

Вот  прямо в небо лесенка

Попробуй, подними-

Талантливая песенка

Любимая  детьми.

И снова над могилою

Все тот же март и май

И снова поп с кадилою

Спи нежная, спи милая,

Смотри не замерзай.

Спи вечно баю- бай.

Во имя царства божьего

С молитвой елка ожила

И ты с любимой песней

Встань из земли воскресни!

Но снова возле рынка

Знакомая картинка

И кто-то на поминках

Все плачет Нина, Нинка.

Во мгле свеча

Дай сыну пряник на меду

Пей воду из колодца в жажду

Никто не жил,  не умер дважды

И ты,  и я и он, и каждый,

Как Лев Толстой сказал однажды:

«Живи у смерти на виду».

Мы все у смерти в черном списке-

Каков приход, таков и поп

Мы провожаем наших близких,

Совсем не залезая в гроб.

Холодный профиль пьедестала

Печаль оборванной  струны

На тех, кого совсем не стало

Глядим как бы со стороны

Как будто бы над гробом слово

И эти ямы  вместо глаз,

Все это только для  другого

И никогда не тронет нас:

Последний самый стылый ужин

Последняя во мгле свеча,

Ни крест, ни саван нам не нужен

С чужого горла и плеча.

И может поздно, может рано

И на свободе и в  тюрьме,

Мы сносим жизнь, умножив раны

И держим смерть в своем уме,

А может быть и не в своем,

Когда мы врозь, а не вдвоем.

Отец извечен

Душою зрячий или слеп

Ты, не заглядывая во склеп

И череп Йорика не трогай,

Порой не признан и нелеп

Ешь, политый слезами хлеб,31

Перекрестясь перед дорогой.

Кругом одни противоречья-

У каждой  палки два конца,

Болезнью согнутые плечи,

И нездоровый цвет лица

И каждый день, и каждый вечер

Все те же пламенные речи

И где-то около крыльца,

Ты ради красного словца,

Не пожалеешь и отца.

Но лишь один Отец извечен

И к богу тянутся сердца

И в этом сумраке  зловещем

Где только плесень книги ест

Есть две незыблемые вещи

Твой голос свыше чист и вещий,

И тяжкий мой незримый крест,

Что мне причастие жиду  

И крестный ход всех и звезд под вечер,

Чей ясный свет и свят и вечен,

Вот я на кладбище иду,

И подаю монашке свечи,

Порой себя утешить нечем

Вдруг вспомню все  Замоскворечье

Цыганский табор   чет иль нечет,               

И чьи – то ласковые речи,

И я руками разведу,
Свои агонии, в бреду

Чужую и свою беду-

Иных уж нет, а те далече.

И в этом и другом году

От ностальгии не излечен

Перед иконой  упаду-

Порой распятие, как чудо

Не наказание за грех,

А божья милость, лучше всех.

С собой покончивший, Иуда

И белый, будто саван снег,

Попробуй рук не наложи,

Когда вся жизнь твоя во лжи.

Вдруг откровенье ниоткуда

Придет на дремлющий порог

Всегда Всевышний с нами всюду

Всему свой  час, всему свой  срок

И в праведнике спит Иуда

И в грешнике таится Бог.

На родине Христа

На грешной родине Христа,

Здесь молится один из ста.

Я черный ворон, черный дятел,

Я мельник тот, который спятил,

Душа  детей моих чиста,

Мы на кресте все без креста,

Все на Голгофе без распятий

И пусть ты грешен и убог,

Как прежде нет огня без дыма

К тебе приходит  на  порог

Твоя судьба с крестом незримым

Погасли всех надежд огни,

Нет рядом соловьиной рощи

Попали, словно куры в ощип,

О, как печальны  эти дни

Не отлучаться б от родни,

Священни, имя помяни

И отошли некролог теще,

В стихах фантазии одни

А жизнь грязней, грешней и проще.

Нет рядом материнских рук,

Чтоб заплести дочурке косы,

И заперт  мир и замкнут круг

Прохожий смотрит  зло и косо:

Мы все попали под колеса

На райской каторге разлук

И ты поймешь случайно вдруг

Любая улица вокруг

Вся та же Via de La  Rosso.

Мороз в России страшно лют,

А здесь пески и так пустынно

И жаль мне доченьки и сына

Здесь вместо белочки верблюд,

А вместо елки гильотина.

 

Приходит горе на порог

Никто мне в горе не помог,

Ни голубятни, ни  скворечни,

Ни ждущий узников   острог-

Тюрьма не в символах во внешних

Всех этих лет и зим итог

Всех этих солнц и жар и тени

Не проволоки колючей ток,

А ток высоких напряжений.

На ласточку положен глаз

Ни песни ласковой, ни слова

Тюрьма у каждого из нас

В душе, где ничего святого.

Пришлось нам горюшка хлебнуть,

А вы и в горе не и пасуйте

Не в часовых на вышках суть

Я знаю, в чем тюрьма по сути-

В петле навязанных дорог,

В беде завещанной  поэтом,

В краю, где за окном острог,

В раю, где неизбежно гетто.

Подходит жизнь твоя к концу

Детишки зябнут, что одеть им

Не муж жене, не сын отцу

И не отец  озябшим детям.

Я равнодушным  распинал

Твои мечты  надежды, сказки

Отрепетирован финал

Еще задолго до развязки.

Тебя все время клонит в сон.

Еще чуть-чуть и кровь остынет

Поведай Богу, обо всем

И о послушнице Марине,

О ней сначала, а потом,

О том, как был отобран дом

И как страдала ты  в пустыне.

Дежурит пуля у виска

Других не жаль, себя не жалко

Пустыня  горя и песка

Непроходимая тоска

Сплошное кладбище и свалка.

Все катафалки на ходу,

Земля погромами одета

Вполне законченное гетто,

Не бойся адской  муки где-то

Мы не у нас  сгорим в аду.

И в этом и в другом году

Ты мне на память подари

Горбушечку ржаного хлеба,

Мы проиграли все пари  

Забыли  про родное небо

Взять Нину на прогулку мне бы

Из этой худшей из больниц,

Где так печальна пантомима,

Сюда перемещенных лиц,

Плывущих мимо кладбищ, мимо

Печальных стен Иерусалима

И легкомысленных девиц —

С коробкой дорогого грима

И бесконечных пилигримов

И не начертанных границ

Непостижимого режима.

Иерусалимский литератор в общественном

туалете  оставил перед самоубийством

запись «Я там, в России знал срока…»

Ночь, словно рана глубока,

Один мой друг, поклонник Блока,

Писал стихи — его  строка

Запоминается с наскока

«Я там, в России знал срока,

А здесь совсем не знаю срока»

Он жил и умер одиноко,

Не требуя за око ока

Он все глядел на облака

Цена свободы высока

Его лишили языка

Торговцы Ближнего Востока.

Болтал порою, как сорока,

Не дотянул до сорока,

А где-то стража возле окон,

И ветер названный сирокко-

И все так подло и жестоко

И денег нет для парика-

Мы с ним валяли дурака,

Намяли раз другой бока,

Любой побитый лежебока

Лечит, не вылечит бока,

Я здесь совсем не знаю срока

Я там, в России знал срока.

Налей березового сока,

Пусть звезды пляшут гопака

Дуэты классика и рока-

Дуэль с землей материка,

Плывущая через века,

К своим единственным истокам.

Все тайны мира в дневниках,

Все не отыщется никак

В своем отечестве пророка.

Луны не спрятать в облака,

Лица не спрятать от плевка,

Земля Святая, будь легка,

Жене, не ведощей упрека,

Не поднимается рука-

Мне написать издалека

Хоть пару строчек издалека,

Письмо  порой трудней оброка

Здесь не барака не барокко,

Живу без чека и чека,

Здесь не эвенка ни венка,

Запинка вся из-за пинка,

Спасая отрока от рока,

Ударят финкой или током,

А ночь, как рана глубока,

Я там, в России знал срока,

Я здесь совсем не знаю срока.

А где-то возле бардака,

Толпа стоит у кабака,

Разлив олимного потока

Всевышний смотрит свысока

На низость каждого порока

Со всеми бабами морока

Гаремы  Ганы и Морокко                

У нас гаремов нет пока,

Но сутенер нахмурив брови

Зовет вас в кабинет здоровья

Или в массажный кабинет, 

Где с перерывов на обед

Путана делает минет.

 

Вот поединок двух горбов,

Одной и той же Божьей твари,

Нам выдал всем, Господь, по паре

Намятых сызмальства боков.

Старуха-смерть повсюду шарит

Меж полюсов, материков

Земля, как  женщина, в угаре

Лежит, не видя облаков.

В больнице на окне гербарий,

Подобие живых цветов

Отцы Мефодий и Нектарий

И отпущение грехов-

А где-то в лучшем из миров

Там ряд волшебных номеров

Беспроигрышной лотереи,

Где нет кацапов и жидов

И нет придворных и рабов.

Напрасно  дьявола затея

Несть Эллина, есть Иудея

Вовеки вечные веков

Есть Бог один — нет двух Богов.

Эпилог. Божий план

И в час, когда встает  заря,
И рада радуга, даря

Ей все цвета свои, мне ясно,

Все врут листки календаря

И нет придворных и царя,

И поединки наши зря

И вся дуэль напрасна.

Давно проиграны пари

И легкомысленной зари,

И белоснежной ночи,

Чьи звезды многоточьем

Вдруг отвечают на вопрос

Где начинается Христос

С каких высот, пророчеств, строк

Становится понятным Бог

И Божии законы-

Так мало нам знакомы…

Наверно, входит в Божий план

И эта речка и туман,

Роса на зорьке ранней,

И эти вечные бои,

И муки долгие твои,

В минуты  умиранья.

В архитектуре радуг

Весь мировой  порядок.

И в завязи сирени-

Вся кротость и смиренье,

И в песне лебединой

Родной напев единый.

Что слышал на  лугу я

И в замке, где камин

Господь, наш аллилуйя!

Спаси всех нас, аминь!

Вершины падают на дно,

Но завтра и сегодня,

Мы во Христе с тобой одно

И нам давным-давно дано

Идти путем господним.

Пойдем же вместе, милый друг

Туда, где  тишина вокруг,

Где птицы райские и луг

Зеленый и высокий

В траве, в росе, в осоке.

Смерть или жизнь — одно из двух.

И заперт мир и замкнут круг

И словно звезды, вечен дух,

И в этом все пророки.

Еще вчера была жива

И снились нивы и Нева.

Всегда был страшен быт твой,

Но зеленеют, как трава

Твои последние слова

С надеждой и молитвой,

Когда воюет дух и плоть

А за окном то зной, то стужа:

«-Храни детей моих, Господь!

И не оставь в несчастье мужа».

В конце или в начале дня

Ты просишь Бога за меня,

И ангел ждет, крылом маня,

И закрывает веки.

И собирается родня,

Свои традиции храня

Чтобы агония огня

Запомнилась навеки.

Теперь тебя со мною нет

И только   звезд не меркнущ свет

И босоножек твоих след

Впечатан в  снег глубокий.

И только этим жив поэт,

И только в этом весь ответ

На вызов всех обид и бед

А реквиема строки-

Все на слезах и на крови-

И в Риге или в Риме

И здесь, в Иерусалиме.

О, Господи, благослови

И пусть святится имя!