ТАТЬЯНА ТРИЛЕНКО КОММЕРСАНТКА

Яркий солнечный лучик шаловливо сгонял дрёму с век, ласкал глаза. Апрельский утренний ветер врывался в открытую форточку и гулял по спальне. Утром, когда надо подниматься и собираться в школу, почему-то всегда хочется спать.

Наталка  нырнула под одеяло, укрылась с головой. Подумала: «Раз мама не будит, значит ещё рано. Да и будильник не звонит. Время есть».

И незаметно уснула. Сквозь сон, а, может, ей это снилось, Наташа услышала тревожное тиньканье синицы. Потом раздался глухой стук, вот он повторился и, не выдержав шума, девочка открыла глаза.

Испуганная птица билась о стекло. Её волнующий писк тревожил Наташу. Девочка испуганно вскочила с постели и закричала:

— Мама, мамочка! Помоги!

И мама вбежала в комнату с полотенцем на плече.

— Ах ты, бедолага! Разбиться ведь можешь! — запричитала женщина.

Девочка размахивала руками, а мама — полотенцем, направляя гостью к форточке. И пичуга нашла выход, нырнула в прохладу и вылетела.

— Ну, вот… Слава Богу. ­Только чую, что синица залетела не просто. Принесла нам известие, — с печалью в голосе, рассудила Елена.

— Какое?

— Не знаю, дочь, не знаю.

Стала расчёсывать длинные волосы дочери, заплетать в косы. Наташа — эту процедуру не любила. За ночь волосы сильно путались и «кусачая» расчёска (так назвала её Наталка) выпрямляла их с трудом. Тянущая, но терпимая боль была неприятна. Прижимая губы, девочка издавала стонущие звуки. А мама, чтобы отвлечь дочь от стонов, поинтересовалась:

— Как в школе, порядок?

— Да.

— Ты не хулиганишь?

— Что ты, мамочка, нет.

— Молодец. Хоть ты у меня умницей расти, а то твой братишка становится совсем неуправляемый. Ремень о нём плачет. Чувствую, что надо идти в школу. В учёбе скатился вниз.

Наталка знала секрет неуспеваемости брата.  Хранила его в себе. И может, быть никогда бы и не рассказала его маме. Но увидев печаль в её глазах зашептала на ушкою.

— А Сашка влюбился, мамочка.

— Влюбился? В кого?

— В Светку Казанцеву.

— Ты с чего взяла?

— А я видела, как он нёс её портфель.

Мама улыбнулась, поправила банты дочери.

— Мальчикам положено помогать девочкам.

Наталка подбоченилась, выставила ногу вперёд и измерила взглядом.

— Да? Положено? А почему он мне не помогает носить ранец и другим тоже? А только Светкин носит?

— Эй ты, ябеда, замолчи! — раздался из комнаты Сашкин голос.

Подтянув трусы до пупка, Сашка заглянул в спальню и погрозил сестре кулаком.

— Во! Видишь? Получишь у меня.

Наталка не осталась в долгу. Высунув язык как можно длиннее, скривила гримасу.

— Э-э-э!

Мама покачала головой, но  её глаза улыбались. А чтобы дочь не расценила улыбку, как  поддержку, вышла из комнаты: «Ах, дети, дети!»- но это мысленно, а  вслух произнесла:

— Марш собираться в школу, а то опоздаете.

Сашка оделся быстро, но уходить не торопился. Топтался на месте, искоса поглядывал в зеркало. Поправлял причёску, делал вид, что ждёт сестру. Недовольно буркнул:

— Ну, что копаешься? Давай быстрее. Мне некогда.

— А куда ты торопишься? — полюбопытствовала Наталка.

— Знаю куда.

— И я знаю. Светке портфель нести.

— У, заноза, — дёрнул сестру за косу.

Мама протянула сыну рубль, а дочери пятьдесят копеек.

— Пообедайте в школе.

Наталка надула губы. Обиженно посмотрела:

— А чего Сашке всегда больше даёшь?

-Но ты же маленькая и кушаешь меньше, поэтому тебе хватит, — оправдалась мама. — А Саша растёт мужчиной. Чтобы быть сильным, надо хорошо питаться, набираться сил. Смотри, какой он у нас большой.

— Я тоже хочу быть большой. Всё Сашке, Сашке, а мне  лилипуткой оставаться, что ли?

— Вырастешь и ты. Не волнуйся. Ох, как быстро вырастешь и не заметишь.

Наталка, сердясь, подняла портфель и, выходя из квартиры, крикнула:

— Да, мамочка, всё равно ты Сашку любишь больше, чем меня, но я знаю, как заработать денег, а Сашка не знает!

Елена закрыла дверь. Она  не придала  значения дочкиным словам. Привыкла к перепалкам детей и относилась к ним терпеливо. Эти перепалки иногда её веселили, и она превращала их в  шутку. А иной раз раздражали – тогда она думала, чью сторону принять или соблюдала нейтралитет. Но, несмотря на всё, Елена знала и чувствовала, что брат и сестра любят друг друга.

Как-то случайно издали увидала, как сын смело отогнал палкой бродячих собак от сестры, которая ела в тот момент пирожок. От испуга Наталка заплакала, а он вытер ей слёзы, сказал что-то смешное и, пока Елена подбежала к детям, дочь уже успокоилась и в знак благодарности делилась с братом сдобой.

Вспомнив этот эпизод, она решила испечь пирожки: «А замешу-ка я тесто. Давно не пекла. Тыква есть и яблоки тоже. Начинка будет отменной. Побалую детвору в выходной». И Елена, уже одержимая этим желанием, направилась в кухню.

Дело спорилась. На противне золотилась стряпня, и сладкий запах зрелого теста манил хозяйку. Она разломила горячий пирожок, и аромат пареных тыквы и яблок защекотал нос.

— Апчхи! Хороши пирожки! А-а-апчхи! Правда! — и рассмеялась от души. Сквозь смех услышала звонок, и, на ходу смакуя, открыла дверь.

На пороге с опущенной головой стояла Наталка. Рядом с нею учительница. У Елены от волнения трепыхнулось сердце: оно почувствовало, что дочь в чём-то провинилась или напроказничала.

— Ну вот, не зря синичка оповестила нас утром известием. А днём известие пришло само к нам в дом. Здравствуйте. Проходите. Чаёк попьём с пирогами. Как раз с пылу, с жару, — засуетилась она.

Учительница Вера Ивановна, пропустив Наташу вперёд, тщательно вытерла обувь у порога о коврик.

— Здравствуйте, Елена Георгиевна, но мы пришли не чаи распивать, а кое в чём признаться. Правда, Наташенька? — и Вера Ивановна пристально посмотрела на девочку.

— А вы проходите в комнату, там и признаваться будем. Наташа, приглашай Веру Ивановеу, а я выключу духовку, а то пирожки пригорят.

На кухне Елена включила чайник, и пока закипала вода, вытащила из духовки противень. Дышащие пироги сбрызнула водой, чтобы они дошли, накрыла полотенцем.

Она удивилась: за три года учёбы Наталки Вера Ивановна впервые пришла к ним. Елена с подносом вошла в комнату.

— Угощайтесь, прошу вас.

Мама разливала чай в чашки, искоса поглядывала на дочь, а Наталка стояла посреди комнаты, опустив руки по швам. Её взгляд прятался под густыми ресницами.

— А теперь я вас слушаю, — обратилась мама к учительнице.

Вера Ивановна указала кивком на Наталку.

— Не меня будем слушать, а её. Рассказывай, Наташа, смелее.

Мама видела, что дочь сильно волновалась: она кусала губы, под глазом задёргался нерв. Её волнение передалось и матери, и она усадила Наталку на колени.

— Ну, не бойся, рассказывай. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

И девочка зашептала: «Я купила календарики в ларьке. Они очень красивые, с цветными картинками. Там разные породы собачек. Принесла в школу и показала  девочкам. Девочки просили: «Подари, подари»… А я им сказала: «Купите». И они у меня купили. Я же  не могла их все раздарить. Осталась бы  голодной».

— Погоди, погоди, а сколько  штук ты купила? – перебила её мама.

— Пятьдесят. На все деньги, которые ты дала в школу. Календарики стоят по копейке за штуку.

— А, продавала по какой цене?

— По пять копеек.

Елена поперхнулась кашлем, прикрылась ладошкой. Её разбирал смех, и она с усилием проглотила его, но в  глазах притаилась смешинка. И Вера Ивановна, сдерживая улыбку, отвернулась к стене,  добавила:

-Представляете, к ней была очередь. Да ладно бы только на перемене, так  она ими торговала и на уроках.

Мама заглянула в глаза Наталки, убрала ей чёлку со лба и,  сделав вид, что дочь огорчила её, сердито произнесла:

— Не думала, что моя девочка спекулянткой растёт. Какой стыд, какой позор!

Наталка повертела головой.

Слово «спекулянтка» она не знала и не поняла его, но оно показалось девочке очень обидным.

-Не спекулянтка я! Не спекулянтка! —  спрыгнула с колен матери.

— А кто же ты тогда?

И Наталка, чтобы придать большее значение новому слову, которое слышала по телевизору, правда, не совсем понимая его, но абсолютно будучи уверенной, что оно не обидное,  подняла голову. При этом её курносый носик вздёрнулся, глаза заблестели, и она гордо заявила: «Я коммерсантка!»

— Ах, батеньки! Ком-мер-сант-ка! — всплеснула руками мама. — И кто у нас этим занимается? Разве я тебя учу этому?

— Нет. Ты не учишь. И никто не занимается. А зря, — неожиданно заключила девочка.

Мама метнула взгляд на Веру Ивановну, а та застыла с куском пирога во рту. Глаза учительницы приняли размеры пятирублёвой монеты. Её вид рассмешил Наталку, и она прыснула в ладошку.

— Вера Ивановна, осторожно! Не подавитесь!

Гостья, прикрыв ладонью рот, сама не поняла: то ли проглотила кусок целиком, то ли смогла быстро и незаметно для себя разжевать его. Отхлебнула глоток из чашки и пальцами потёрла горло, будто протолкнула застрявший ком.

Наконец учительница справилась со своим недоумением: салфеткой вытерла губы и промокнула глаза, на которых от напряжения появилась влага.

— Спасибо, Наташенька, за беспокойство. Но всё — таки ты нам с мамой скажи, с кого берёшь пример.

Наталка пожала плечами, развела ладошки в стороны и с толком объяснила.

-Понимаете, жизнь стала такая коммерсантская, — при этом она покачала головой и вздохнула. Её вид напомнил глаза старушек, сидевших на лавочке у подъезда, сетовавших на тяжёлую жизнь и её перемены. — Перестройка же. Вот сейчас все и перестраиваются, — объяснила Наталка. — И телевизор коммесарничает, вон, как много реклам  показывают.

— Коммерсантничает, — поправила мама.

Наталка согласилась с поправкой, кивнула.

— А у Ляли Ивановой мама тоже коммесарничает…

И только мама открыла рот, чтобы опять поправить ошибку дочери, девочка прикрыла её губы рукой.

— Не мешай, а то я собьюсь, — и продолжила, — на большом рынке покупает, а на маленьком продаёт.

Вера Ивановна поднялась с дивана.

— Ну, хорошо. Думаю, что вы разберётесь уже без меня и сделаете соответствующие выводы по поводу твоего проступка. Надеюсь, что в школе больше не будешь,… — учительница улыбнулась, пальцем коснулась Наталкиного носа и пошутила: «Коммесарничать».

К удивлению обеих девочка неожиданно поклонилась  им в реверансе.

— Простите меня, пожалуйста.

А на следующее утро мама дала рубль на обед  и дочери.