Ложка дегтя
Для поимки лошади, которая порознь на воле не дается, коневоды все поголовье сгоняют в табун, а там даже самую строптивую запрягай, седлай или треножь – противиться не будет. Артельная лошадка волку корысть. А руководящих волков — пруд пруди. Для них самая легкая добыча – иммигранты. Они есть во всех развитых странах кроме одной – в Израиле иммигрантов нет, есть репатрианты. Здесь их называют ивритским словом олим, что значит взошедшие к Сиону.
Иммигранты везде и всегда гости, чаще незваные и поначалу смирные. Олим с первых же дней склонны требовать для себя всяческие льготы. Они легко вступают в опрометчивые конфликты со старожилами и суетными чиновниками, стремятся все вокруг изменить на свой лад, а когда это не получается, озлобляются и начинают ругать почем свет приютившую их страну и ее некультурных жителей. Все тут не то и все не так. Пожилые репатрианты долгие годы общаются не более, чем друг с другом, и не решаются вслед за собственными детьми выйти за калитку этнического забора и поглядеть вокруг. В странах исхода они были евреями. Здесь они становятся поляками, румынами, французами, эфиопами и иже с ними. Самая многочисленная группа – русские.
Подобно тому, как табуны дробятся на косяки по числу дееспособных жеребцов, так и русская улица делится на мелкие кварталы. Несть числа всем этим союзам, товариществам, землячествам, объединениям и прочим партийным и беспартийным организациям, которые на дух не переносят друг друга, а все вместе свысока поглядывают на неотесанных марокканцев. Главные задачи таких сообществ: доказательство своей преданности «великому делу» сионизма- иудаизма, промывка мозгов избирателей перед очередными выборами и выкачивание денег из убогого бюджета министерства абсорбции. Наиболее умелым и находчивым удается зачерпнуть из общего котла свою порцию похлебки, а самым шустрым — присовокупить к пайке пару-тройку благотворительных монет из глубокого кармана заморского дядюшки. Все это – на пропитание своих прожорливых функционеров, размножающихся со скоростью кроликов. В каждом жилом квартале непременно имеется свой верховод, авторитет. Выбирать его – пустая формальность. Приехавший из центра аппаратчик, обращаясь к собравшимся, говорит, что есть мнение поддержать кандидатуру такого-то. И дурню ясно, чье слово является истиной в последней инстанции. В местах расположения косяков на должность бойкого жеребца, то бишь председателя ячейки, центр обычно рекомендует инициативного говоруна, готового, не задумываясь, верой и правдой служить своему непогрешимому шефу. Кто за ? Кто против? Воздержавшихся нет. Принято единогласно. После короткого перерыва легкий ужин и танцы под аккордеон.
Хаим Плоткин, только что избранный председатель местного филиала, от имени всех присутствующих пригласил товарища из центра остаться. Тот начал было отказываться, дела знаете ли, однако очень скоро согласился. Он барственно пожал Плоткину руку, поздравил, выразил надежду, что Хаим оправдает доверие, и с легкой улыбкой внес небольшую поправку к словам «товарищ из центра»:
— Слава Богу, навсегда прошло то время, когда мы с вами называли друг друга товарищами. Цадик попу не товарищ. Пора привыкнуть, что мы уже не чьи-то там товарищи, а господа. Не гости, а хозяева своей страны.
Моисей Тумаркин пришел на это собрание с некоторым опозданием, задержался на работе. Он сидел в последнем ряду и потому не сразу разглядел этого господина из центра.
В перерыве Моисей подошел поближе и сразу узнал его. Это, несомненно, был тот, кого в прошлой жизни называли Владимир Зиновьевич Берман. Уже здесь, в Израиле, он изменил на ивритский лад свое княжеское имя и подверг обряду обрезания свою еврейскую фамилию. В результате вместо Владимира Бермана на свет появился Зеев Бер. С такими данными легче вписаться в местный пейзаж. Однако новое имя вовсе не означало, что старые грехи списаны за давностью. Во всяком случае, когда в теперь уже далеком семьдесят третьем году прошлого двадцатого века Володя Берман, в то время израильтянин с годовалым стажем пребывания на исторической родине, примчался в центр абсорбции к только что прибывшему Моисею, Тумаркин не подал ему руки.
— Что случилось? Почему ты не рад встрече? – недоуменно спросил все еще улыбающийся Берман.
— Потому что я уже успел поговорить с некоторыми нашими общими знакомыми и все в один голос твердят, что ты оказался нечистоплотным делягой.
— Когда-то в школе я тебе съездил по физиономии за то, что обозвал меня подлизой.
— И получил сдачи. Так что лучше не вспоминать обиды пионерского возраста.
— Ты мне можешь объяснить, в конце концов, какая муха тебя укусила?
И Тумаркин объяснил.
Во времена Брежневского застоя, чтобы подать документы на выезд в Израиль, надо было предъявить в ОВИР кучу дурацких справок и утвержденную общим собранием сотрудников характеристику с места работы. Евреи называли ее харакиристика. Но это еще не все. Требовалось внести в казну деньги за отказ от гражданства и за полученное образование. Моисей Исаевич Тумаркин и Владимир Зиновьевич Берман работали в одной больнице. Берман хирургом, Тумаркин прозектором. Все знали, что Берман не стеснялся облагать данью попавших в его руки пациентов. Брал не только конверты, но и бутылки коньяка и коробки конфет и вообще все, что ему отстегивали за операции. В Одессе считалось неприличным выписаться из больницы без того, чтобы не принести в отделение бутылку с градусами. Эти бутылки в большинстве случаев тут же в ординаторской распивали в конце рабочего дня. Берман тоже принимал участие в таких возлияниях, но всегда пил чужое. Свои бутылки он обычно прятал в личном шкафчике у входа в операционную и неприметно уносил домой. Коллеги об этих ухищрениях, конечно, знали, шептались за спиной, но вслух не осуждали – не хотели связываться.
С учетом университетского диплома жены и своей кандидатской степени Тумаркину предстояло внести в казну тридцать тысяч рублей откупных. Столько он не заработал за все двенадцать лет после института. А взятки брать не научился. Скорей всего, не потому, что кристально честный, а потому, что прозектору никто их не дает. Даже, если бы удалось удачно продать все, что есть в доме до последней пары штанов, денег Тумаркину все равно не хватило бы. Он попытался поговорить с Владимиром Зиновьевичем, но Берман сказал, что сам ищет, у кого бы одолжить. Выручил докторов постоянный пациент хирургического отделения Давид Натанович Сандлер. Его неоднократно госпитализировали по поводу кровоточащей язвы желудка. Кровотечения удавалось остановить без операции и Сандлера выписывали домой до следующего раза. Работал Давид Натанович продавцом в мясной лавке недалеко от знаменитого одесского Привоза. Он тоже решил ехать, потому что «ОБХС взял за горло». Именно так он объяснил свое решение. Вот недавно зашел в магазин один тип. Впервые зашел. Сандлер его сразу вычислил. Отлегло от сердца, когда понял, что будут ловить на недовесе, тогда как основной барыш – это неучтенный товар. Тип расплатился за мясо, после чего покрутил перед носом продавца какой-то красной книжечкой, тут же пригласил понятых и стал проверять вес. Все оказалось в порядке. Даже костей ровно двести грамм на килограмм, как положено по инструкции. И все-таки Сандлер умудрился его обмануть – дал мясо не того сорта. Попробуй проверь!
Словом, Давид Натанович одолжил докторам деньги. Под честное слово. Мол, в Израиле рассчитаемся по принятому на тот момент контрабандному курсу: за один рубль тут одна лира там. С Тумаркиным Сандлер был не очень хорошо знаком. Прозектор с больными не общается. Его пациенты — это мертвецы в морге. Но и Тумаркину Сандлер одолжил, потому что за него поручился Владимир Зиновьевич.
Услуга за услугу: Давид Натанович попросил докторов помочь ему вывезти в Израиль новый мебельный гарнитур чешского производства. В полном объеме вывезти импортный гарнитур не дозволялось. Для Сандлера не составило большого труда решить эту задачу. Каждого, кому одалживал деньги, он просил вывезти какую-нибудь одну вещь. Берман вывез диван.
В Израиле Берман не вернул мяснику ни диван, ни деньги, мол, все равно тот нажил это нечестным путем.
— А ты поступил честно, что не вернул одолженные деньги? – в упор спросил Тумаркин.
— Твой Давид Натанович настоящий жулик, хапуга. Используя таких фраеров, как мы с тобой, он вывез сюда целое состояние. Ничего с ним не случится, не обеднеет. И вообще, наших там не любили из-за таких мазуриков, как этот Сандлер. Таких вешать надо на первом столбе.
— То, что Давид Сандлер по тем законам был преступником, нам всегда было известно. Да, он мелкий воришка. Но воровал он не у людей – у криминального государства. Не забудь, что за свою свободу мы расплатились его деньгами. За это нам с тобой надо благодарить Сандлера, а не вешать на первом столбе. И будь он хоть трижды мошенник и хапуга, к нам это не имеет никакого отношения. А вот, что ты оказался жуликом, это для меня новость. Между прочим, еще не поздно исправить положение и извиниться перед Сандлером за опоздание. Подумай.
— Ты еще пожалеешь за свои глупые принципы!
Берман сердито хлопнул дверью. Казалось, он ушел навсегда. Израиль — маленькая страна. Они иногда случайно сталкивались то в каком-нибудь торговом центре, то в гостинице на Мертвом море. Тумаркин в таких случаях не здоровался и спокойно проходил мимо. Берман тоже делал вид, что не замечает.
Имя Зеев Бер в последние годы замелькало на страницах русскоязычных газет.
Но Моисей Тумаркин не мог предположить, что этот журналист-активист, специализирующийся на пропаганде еврейского образа жизни среди репатриантов девяностых, и есть тот самый Владимир Зиновьевич Берман.
По приезде в Израиль Берману не удалось устроиться хирургом, хотя в Одессе он считался неплохим специалистом. Однако тут со специалистами в области хирургии и без него было все в порядке. При приеме на работу в любую израильскую больницу врачей выбирают, как девиц по сопровождению: чем моложе и меньше опыта, тем больше шансов. Не в состоянии верно оценить ситуацию, Бер (тогда еще Берман) подумал: конкуренции боятся. Признаться самому себе в своей неконкурентоспособности, засесть за учебники и попытаться достичь требуемого здесь уровня было не по силам. Сдать американский экзамен он даже не пытался. Знал, что это выше его возможностей. Из-за этого экзамена он, в отличие от большинства своих земляков — одесситов, не подался в Штаты. Да и с английским языком Берман был не в ладах – в школе и в институте учил немецкий. Для него стало новостью, что и в Израиле врачу необходим английский язык – на нем все учебники, все аннотации к лекарствам и все инструкции к медицинским приборам. И диагнозы в историях болезни принято писать по-английски. В те годы медицинский экзамен в Израиле сдавать не требовалось, но без английского врачу здесь и шагу ступить нельзя.
В поисках лучшей жизни Берман поехал в Германию, помыкался несколько месяцев, но устроиться по специальности и там не удалось. Пришлось вернуться в Израиль. Здесь он открыл маклерскую контору, напялил на голову кипу и вступил в правящую партию Национальное единство. В свое время в Одессе из чисто карьерных соображений он пытался вступить в ту партию. Ему повезло – не приняли. На собеседовании в райкоме он проявил политическую безграмотность – не смог назвать имя первого секретаря коммунистической партии республики Чад. О том, что где-то в Африке есть озеро Чад, Владимир Зиновьевич знал. Он помнил строчку Гумилева: «далеко, далеко на озере Чад изысканный бродит жираф». О том, что есть такая республика Чад, он впервые услышал в райкоме.
«Политическая безграмотность» — это был, конечно, повод, а истинная причина состояла в том, что на партийном учете в Ильичевском районе Одессы и без Бермана евреев с не рабочими профессиями было в избытке. Был бы Владимир Зиновьевич водопроводчиком или портовым грузчиком, тогда – совсем другое дело. Приняли бы без проволочек. И пятый пункт не стал бы помехой. Ведь в те далекие шестидесятые вступить в КПСС – это не в университет поступить. В партию евреев-слесарей и евреев-токарей принимали без процентной нормы. Так это было там. А тут присоединиться к Национальному единству оказалось проще простого. Даже заявление за тебя готовы написать, а иногда находился сановник, согласный и взносы заплатить за тебя в обмен на обещание правильно голосовать на внутрипартийных разборках.
Горбачевская перестройка разрешила советским евреям создавать общинные центры, а при них школы для изучения языка иврит, истории, традиций, знакомства с основами иудаизма и с современной еврейской культурой. Благодаря партийным связям Беру удалось попасть в число первых посланцев Израиля для работы в таких центрах. К своим обязанностям он относился с холодком, а занимался, в основном, тем, что рекламировал среди будущих олим свою маклерскую контору, благоразумно оставленную на попечение зятя. В конторе можно было получить все виды необходимых услуг от перевода документов на иврит, заполнения анкет и составления писем в инстанции до поисков жилья и работы. Там умели красиво улыбаться и безошибочно определяли, с кого можно драть шкуру, а кому сделать снисхождение. Свежие репатрианты обычно терялись, не могли разобраться в окружающей обстановке и тянулись туда, где можно было объясниться на понятном языке.
Сумма валюты, которую дозволялось вывезти из СССР, была строго лимитирована. Кто хотел вывезти больше, оставлял доллары Беру там, чтобы получить их тут с вычетом процентов за маклерские услуги. Осторожный Бер деньги брал не сам, а всегда находил посредника. В случае чего все претензии — не к нему, и доказать ничего нельзя. Метод работал безотказно, письма из Израиля подтверждали, что никто никого не обманывает. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Бера не задержали в аэропорту Шереметьево с полным чемоданом долларов. Всю сумму, разумеется, конфисковали, но дипломатического скандала не было. Бера срочно отозвали в Израиль, а здесь никто доллары их владельцам не вернул, хотя все эти валютные трюки делались с ведома и молчаливого согласия официальных израильских сановников. Зеев Бер в знак протеста вышел из партии Национальное единство и стал искать другую кормушку.
Когда на пороге нового тысячелетия к израильскому берегу прибило миллион свеженьких репатриантов, Бера в качестве опытного русскоговорящего старожила стали избирать в руководящие органы вновь создаваемых олимовских организаций, которые в большинстве своем погибали на корню, не успев опериться, потому что не каждому такому сообществу удавалось урвать приварок с барского стола. Выживали те, кому удавалось. Например, сумела сохраниться на плову партия НИР – наша историческая родина, а Зеев Бер вошел в секретариат этой олимовской партии. НИР была создана на деньги религиозного движения «Белая кипа». Принимать в свои ряды «русских свиноедов» “белые”(так их между собой называли новые репатрианты) естественно, не могли – Тора не позволяла. Однако это не мешало руководству движения, так называемому Совету мудрых раввинов, подкармливать вождей новой русской партии, а те в свою очередь пудрили мозги новым репатриантам, рассуждая о преимуществах религиозного образа жизни и соблюдения еврейских традиций. Повсюду создавались кружки по изучению Торы. Учащимся, которые не пропускали занятий, платили стипендию – пятьдесят шекелей в месяц, а на еврейские праздники кружковцам вручали подарки: бутылку оливкового масла, пачку вафель, ученическую тетрадку и еще пару мелочей. При таком положении вещей желающих изучать Тору было в избытке. “Белые” учителя назойливо напоминали на каждом уроке, за кого голосовать на ближайших выборах, если, конечно, присутствующие хотят продолжить учебу.
НИРовские партийные начальники были вхожи в политический игорный зал, но к раздаче карт их, естественно, не допускали. Они вроде бы и принимали участие в игре, однако все время сидели на прикупе. Если прикуп открывался не в масть, их исключали из игры, и они искали место за соседним столиком. С какой стороны сцены находился этот столик – справа, слева или в центре — не играло роли. Главное, чтобы было свободное местечко присесть.
…Через два месяца после избрания на пост председателя местной ячейки Хаим Плоткин позвонил доктору Моисею Тумаркину. Для звонка была веская причина: партия НИР готовилась к выборам в Кнессет и составляла список потенциальных кандидатов. Желающих попасть на реальные места было тринадцать на дюжину. Каждый претендент подыскивал для себя группу поддержки. Плоткин возглавил группу поддержки Зева Бера по северному округу и искал сообщников. Его выбор пал на Тумаркина, потому что уважаемый доктор с первых дней большой алии активно включился в работу с новыми репатриантами и многим бескорыстно помог найти свое место на земле обетованной. Естественно, на русской улице Тумаркина уважали, и такой человек мог оказаться полезным. Немаловажное значение имел и тот фактор, что у доктора была постоянная работа в государственной больнице. Доплачивать ему из бюджета группы поддержки не требовалось. Тумаркин не стал объяснять причину отказа – сослался на занятость. А еще через три недели газеты сообщили, что Зеев Бер исключен из списка кандидатов от партии НИР за попытку подкрутить счетчик при тайном голосовании. Ему также припомнили, что деньги на свою предвыборную кампанию он взял у известного русского олигарха Евсея Темного, с которым партия НИР отказалась сотрудничать, когда против этого спонсора возбудили уголовное дело за попытку легализовать через банк в Тель-Авиве награбленные в России деньги.
———
Все имена и события, изложенные в этом рассказе, являются плодом больной творческой фантазии автора и не имеют никакого отношения к израильской действительности.
Александр Волк ( волонтер до 2021)
Хайфа
