ВИКТОР РУБИНОВ: ЗАВЕЩАНИЕ

Деньги имеют одну неприятную особенность – ссорить людей. Даже крепкие семьи частенько гнутся под их железным весом. Не говоря уже о семьях не крепких, и без того разъедаемых обидами и разочарованиями. О такой семье и пойдет речь.

Главой этой семьи был Константин Николаевич — тучный мужчина, выглядящий на свои шестьдесят пять лет, а то и более — с большим животом, мясистым носом на гладко выбритом лице, и жидко прикрытой уложенными наискосок волосами лысиной, которой он сильно стыдился, считая наиболее явным проявлением ненавистной старости. Смотря на свое отражение, он тоскливо вспоминал густую шевелюру своей молодости. Раньше Константин Николаевич любил зеркала и редко пропускал их – останавливался и любовался собой, принимая гордые позы. Он любил свое лицо и считал его волевым. Он гордился даже тем, что некрасив, видя в этом проявление независимости от чужого мнения и внутренней (и потому непоколебимой) веры в свое обаяние. Теперь он зеркал избегал.

Под крышей обширной дачи Константина Николаевича и собрались на выходные остальные действующие лица – два его сына и подруга жизни.

Старшего сына звали Алексей. Это был мужчина в расцвете сил, с сильным, тренированным ежедневными пробежками телом, гладко выбритой головой и высоким лбом. Он был психиатром, и эта профессия сильно развила присущую ему наблюдательность и толстым слоем самоуверенности прикрыла его врожденную ранимость и тревожность. Он любил и умел вызывать в людях страх, молча смотря на них своими внимательными узкими глазами. Алексей хорошо замечал у других признаки волнения, таким образом доказывая себе свое превосходство. Люди чаще всего вызывали у него презрение, а мир казался переполненным глупцами и дураками, «короткими человечками», как он любил называть их.

Младшего сына Константина Николаевича звали Сергей. Это был худой молодой человек с тонкими чертами лица и длинными вьющимися волосами, обычно собранными в косичку. Он был человеком впечатлительным, обладал многочисленными наклонностями и поэтому все никак не мог найти себя, к растущему недовольству отца. Он пару лет назад вернулся из путешествия по загранице, побывав в Индии, позагорав на Таиландском пляже, поработав в Китае учителем английского языка, поучив рисование в Голландии, французский язык в Сорбонне и фотографию в Лондоне, где он подрабатывал экскурсоводом, специализируясь на злачных местах. По приезду, на отцовские деньги Сергей снимал квартиру в городе и учился на факультете философии местного университета.

Подругу Константина Николаевича звали Алла Борисовна. Ей скоро должно было исполниться пятьдесят лет. Этой круглой даты она ждала с возрастающей тоской, считая ее своеобразным Рубиконом, переход через который несет лишь неумолимое поражение. Благодаря своей стройной миниатюрной фигуре выглядела Алла Борисовна моложе своих лет. Такие женщины обычно долго хранят свою привлекательность. Со спины Алла Борисовна вообще иногда сходила за девушку. Но это не мешало ей ежедневно искать и находить на своем лице новые морщины. Она покупала все новинки косметической индустрии и тайно верила рекламам, убеждающим в возможности некоторых кремов повернуть время вспять. Работала она детским врачом в поликлинике. Своих детей у нее не было. Много лет она была замужем, но упорные попытки забеременеть не увенчались успехом. Муж обвинял ее в бесплодии и относился с возрастающим раздражением, под конец иногда даже позволяя себе ударить Аллу Борисовну, которая молча терпела, считая себя виноватой. Муж начал изменять ей и пять лет назад ее бросил, сильно поколебав и без того шаткую веру Аллы Борисовны в свою привлекательность.

Алла Борисовна и Константин Николаевич первыми приехали на дачу, в субботу после обеда, на новой черной Волге, гордо блеснувшей в свете начинающего краснеть солнца. Константин Николаевич привык к этой марке и не готов был менять ее ни на какую иностранную. Много лет он разъезжал в Волгах, сначала как один из местных лидеров коммунистической партии, затем как значительная фигура в городской администрации, включая должность мэра, с которой он год назад ушел на щедрую пенсию.

Снаружи двухэтажная дача с резными карнизами и массивными ставнями выглядела холодно и неуютно. Константин Николаевич поднялся по хрустнувшему под его весом деревянному крыльцу, долго нащупывая замочную скважину, открыл дверь, вошел внутрь и включил люстру, ярко осветившую большую гостиную с кожаными диванами, большим зеркалом, настенными часами, плазменным телевизором, и плотно увешанными картинами стенами. Картины все без исключения были подлинные, местных мастеров – Константин Николаевич терпеть не мог репродукций. Преобладали пейзажи, к которым он имел слабость. Два произведения были руки Сергея. Одна – написанный маслом автопортрет, в реалистическом стиле. Вторая – обнаженная женщина неопределенного возраста, спиной, экспрессивными штрихами угля.

Алла Борисовна бесшумно вошла за Константином Николаевичем.

— Когда приезжают Алексей с Сережей? – с некоторой тревогой спросила она.

— Примерно через час, — посмотрел Константин Николаевич на настенные часы.

Алла Борисовна всегда сильно смущалась присутствия его детей. Особенно она пугалась Алексея, боясь показаться ему пустой и глупой. Она не знала о чем разговаривать с ним и проще чувствовала себя в общении с Сергеем, который говорил много и легко, не оставляя места для неуютного молчания, обычно вызывавшего у нее чувство беспомощности.

— Ты сказал им о завещании? – спросила она.

— Сегодня скажу.

— Обоим? – недоверчиво уточнила она.

— Обоим.

— Точно?

— Точно.

Алла Борисовна не зря сомневалась в словах Константина Николаевича. Она уже успела познакомиться с его склонностью увиливать от неприятных положений и прикрываться ложью, лишь бы все остались довольны. Константин Николаевич ужасно не любил разочаровывать близких ему людей. Он редко отказывал им, даже зная заранее, что наверняка не сможет выполнить своих обещаний. Поначалу ему смутно казалось, что просьба выполнима, но, приглядевшись, он часто обнаруживал, что переоценил свои силы и тут же разрывался на две части. Одна часть его боялась позорного разоблачения, а другая понимала его неизбежность и хотела чистосердечным признанием освободиться от гнета вины. Обычно первая часть возобладала над второй и он, пока мог, оттягивал развязку и всячески увиливал и врал и доходил до того, что отрицал очевидное.

Уже пол года назад Константин Николаевич изменил завещание в пользу Аллы Борисовны и отдавал ей свой городской дом. Алла Борисовна понимала, что это сильно укрепляет ее положение, и очень хотела, чтобы он рассказал об этом сыновьям. Он же долго отговаривался, справедливо опасаясь их возмущения. Первое время Алла Борисовна часто напоминала Константину Николаевичу о сыновьях, спрашивая его, рассказал ли он им про изменение завещания в ее пользу. Она постоянно думала об этом, сомневаясь в действительности этого изменения (к адвокату Константин Николаевич ходил один). Ей казалось, что оглашение нового завещания послужит доказательством его существования — она надеялась, что Константин Николаевич побоится обманывать сыновей. Почти каждую ночь ей снилось, как он идет к ним, желая рассказать, но все никак не может дойти, так как в последнюю минуту всегда происходило что-то из ряда вон выходящее, задерживающее Константина Николаевича – на него сверху рушился громадный мост, на лицо ему бросалась взъерошенная от ярости кошка, очень долго не подходил троллейбус, а потом вдруг из его дверей лился поток грязной воды и сбивал Константина Николаевича с ног. От таких снов Алла Борисовна просыпалась удрученная и сразу просила Константина Николаевича сегодня же выполнить свое обещание. Поначалу он кивал головой, добродушно улыбался, отшучивался, обещал. Потом начал реагировать с возрастающим раздражением. Начались ссоры, со слезами и взаимными обвинениями. Константин Николаевич кричал, что ненавидит, когда его постоянно подталкивают, он сам хочет рассказать сыновьям и ищет подходящего момента для такого щепетильного сообщения. Он очень сильно выходил из себя, привыкший к немому повиновению подчиненных и сильно избалованный им. Он мелкими шажками бегал по дому, махал руками и брызгал слюной. Алла Борисовна сильно пугалась, одновременно чувствовала себя и обиженной и виноватой, и не знала, какое из этих чувств выбрать. Она мрачно сидела на диване в гостиной, опершись локтями на сдвинутые колени. Они около получаса не разговаривали, а потом смущенно мирились. Алла Борисовна признавала свою вину и обещала больше не напоминать Константину Николаевичу о завещании, а он обещал ей в ближайшее время встретиться с сыновьями.

— Ты же мне уже много раз обещала не напоминать о завещании, — обиженно вспомнил Константин Николаевич и посмотрел на картину с обнаженной женщиной. – Когда ты, наконец, начнешь мне доверять?

— Ладно, посмотрим, — примирительно, с легким вызовом ответила Алла Борисовна.

Сзади послышался стук открывающейся двери и в комнату вошел Алексей. Он был одет в тонкий черный плащ, между узкими лацканами которого блестел фиолетовый галстук.

— Добрый день, сын, — важно поздоровался Константин Николаевич.

— Добрый день, отец, — в тон ему ответил Алексей, и приветствовал Аллу Борисовну кивком и легким поклоном.

— Здравствуйте, — улыбнулась она в ответ и потерла нос.

Боится меня, удовлетворенно заметил Алексей движение Аллы Борисовны. Как уже было сказано, он хорошо умел замечать в людях тревогу.

— Ты сможешь быть в суде во вторник? – с ходу взволнованно налетел на сына Константин Николаевич. Он имел в виду свой затянувшийся бракоразводный процесс, который был еще одним частым поводом его ссор с Аллой Борисовной. Константин Николаевич и его жена уже несколько лет не могли договориться о разделе имущества и вели упорную войну. На настоящем этапе они поливали друг друга грязью. Константин Николаевич знал, что Алексей не любит свою мать, и попросил его рассказать суду, как ужасно она относилась к нему в детстве. Константин Николаевич рассчитывал на то, что профессия сына произведет большое впечатление и придаст его словам значительность.

— Ты мне там очень важен, – напомнил он Алексею.

— Сказал, что приду – значит приду, — успокоил его сын, которому сильно не нравилась отцовская идея. Он долго отказывался от нее, но Константин Николаевич обещал отметить эту услугу в своем завещании, и сумел уговорить его. Алексею постоянно не хватало денег. Он всегда тратил больше, чем зарабатывал.

Почувствовав в воздухе небольшое напряжение, Алла Борисовна внезапно вспомнила о Сергее и они немного поговорили о нем, договорились встретиться где-то через два часа, и разошлись отдыхать перед ужином, дружно выразив надежду, что к тому времени и Сережа приедет. Алексей поднялся в свою комнату на втором этаже, а Константин Николаевич с Аллой Борисовной прошли в свои комнаты, располагающиеся в глубине дома, за гостиной. Это были спальня, с ванной и туалетом, веранда и рабочий кабинет Константина Николаевича, где он любил подремать с газетой в руках.

Алла Борисовна принялась раскладывать вещи в шкафу. Константин Николаевич подошел к окну и рассеянно посмотрел на буйно раскинувшиеся рядом с дачей клены, покрытые красно-желтыми листьями.

— Сергей вовремя никогда не приходит, — заметила Алла Борисовна, — он этого не умеет.

— Да, — вздохнул Константин Николаевич.

— Интересно, а в университете он более пунктуален? Или же и на лекции так опаздывает? На первую лекцию он, наверняка, вообще проснуться не может. Ты, вообще, уверен, что он в университет ходит?

— Уверен, конечно, — убедительно ответил Константин Николаевич. Он сам часто жаловался Алле Борисовне на сына и сильно боялся, что из него ничего не выйдет. Он с большой тревогой следил за непутевой жизнью Сергея и считал его чересчур избалованным женой. Дала бы она мне его воспитывать, горячился он перед Аллой Борисовной, я бы его живо поставил на верный путь, она же ему во всем потакала. Константин Николаевич тоже ни в чем не отказывал Сергею и давал ему много денег, правда, каждый раз неохотно. Он оправдывал себя тем, что уже поздно изменить сына, и боялся злобы Сергея.

Алла Борисовна тайком злорадствовала над слабоволием Константина Николаевича. Она любила выслушивать его жалобы на сына и незаметно раскручивала их вопросами. Алла Борисовна любила эту тему еще и по тому, что ей нравился Сергей. Нравился именно тем, что он не сковывал себя никакими рамками. Она завидовала его свободе, давно ощущая себя по колена увязшей в болоте обязательств и тревог.

— Ты сам не раз переживал из-за его любви к свободе, — усмехнулась Алла Борисовна.

— На этот раз он уже серьезно решил взяться за ум, — внушительно заявил Константин Николаевич. – Пойду, узнаю, что там у кухарки слышно, — с удовольствием вспомнил он об ужине и об обязанностях хозяина и вышел. Кухарка жила в соседнем домике.

Алексей легко поднялся в свою комнату, бросил в угол чемодан, быстро принял горячий душ, улегся на кровати и включил телевизор. Показывали большой террористический акт в Момбее. Алексей не понял, почему так называют Бомбей и решил, что эти идиоты из телевидения совершили ошибку. В географии ни хрена не разбираются, презрительно подумал он. На экране смутно копошился большой город, полностью занимавший собой полуостров, своей изгибистой формой напоминавший язык крупной ящерицы. Наверное, очень прикольно так жить, теснота и со всех сторон море, мечтательно подумал Алексей. Большое количество пакистанских террористов напали на Момбей и захватили несколько точек и много заложников. Индийская армия вела на улицах настоящую войну. Захваченные точки красными кругами сверкали на темной карте города. Индийская пресса сообщала, что большие подразделения спецназа уже семь часов ведут операцию по освобождению заложников. Параллельно комментировал наш генерал, объяснивший, что семь часов боев не оставляют большой надежды на благополучный для заложников исход. Идиоты, презрительно подумал Алексей. Уже было более ста убитых. Одним из первых был убит командир спецназа. Как такое может быть, что первым убивают командира спецназа, подумал Алексей, это же полный бред, командир должен быть наиболее профессиональным, и его шансы выжить выше, чем у остальных, наверное первым побежал в атаку, а за ним все остановились и разбежались кто куда, его и подстрелили. Одним из захваченных мест был центр Хабадовского движения, схватили раввина с женой и ребенком. Это что, против евреев что ли снова, не понял Алексей, вроде, пакистанцам не до Израиля, ему и с Индией хлопот хватает, эти сволочи англичане так их разделили перед уходом, что без беспощадной вражды никак. Показывали зарешеченное окно. Картинка была мутная, из-за большого расстояния. За окном махали какой-то белой тряпкой, с синей полосой внизу, ни талит ли еврейский, задумался Алексей, может это тот самый раввин. Сообщили, что освободили сына раввина и требуют выкупа за каких-то других заложников. В соседних окнах мелькали размытые силуэты, и утверждалось, что это спецназовцы прочесывают комнаты захваченных гостиниц. Для нагнетания напряжения низко над серыми крышами кружился военный вертолет. Улицы были перепружены зеваками. Видны были только мужчины. Они вертели головами и широко улыбались. Повсюду, облокотившись на автоматы, стояли солдаты, не редко пихая себе дуло в бок. Вот кретины, подумал Алексей, настоящие самоубийцы.

Ему внезапно надоел телевизор, и он решительно выключил его, откинулся назад на упругий матрац, положил голову на ладони и закрыл глаза.

Минут сорок ничто не нарушало дачной тишины.

Шумно раскрылась входная дверь, и в гостиную ворвался Сергей, с трудом волоча за собой две плотно набитые большие сумки. Одет он был в джинсы и потертый серый твидовый пиджак с большим круглым значком на левом кармане. «Можно дышать», было написано на нем. Это было жизненное кредо Сергея. Пустота дома расстроила его. Он почувствовал, что никто не ждет его и что никому он особенно неинтересен и не нужен. А он надеялся, что все будут ждать его в гостиной и шумно обрадуются.

— Просыпайся – дом! – задорно крикнул Сергей, желая разбудить родственников. – Хватит спать! Всю жизнь проспите!

Алексей недовольно приоткрыл глаза и решил до поры до времени игнорировать прибытие брата, более ценя заполнившую его мечтательную дрему. Николай Константинович хмуро поднял незаметно опустившуюся ему на лицо газету. Он встал из своего глубокого кресла в кабинете и прошел в спальню. Алла Борисовна читала книгу в твердой обложке. Она вопросительно посмотрела на него.

— Вечно он должен всех разбудить! – в сердцах шепотом воскликнул Николай Константинович.

— Он не терпит одиночества, — метко заметила Алла Борисовна.

— А я не терплю, когда мешают моему отдыху!

— Это на самом деле большое безобразие.

— Ладно, выйду к нему, помогу устроиться.

— Хорошо.

Алла Борисовна вернулась к чтению, а Николай Константинович, как был, в белом махровом халате, вышел встретить Сергея. Он знал, что ему предстоит очень долгое объятие. Сергей обожал обниматься. Он считал это наиболее эффективным способом передачи положительной энергии. Он верил, что объятием открывает всю свою душу и достигает максимальной близости. Он пытался показать всем, какого раскрепощения он достиг, как ему далека вся эта широко распространенная зашоренность, какая он открытая личность.

Не успев встретиться глазами, отец и сын широко улыбнулись и раскрыли руки. Николай Константинович ускорил шаги почти до бега. Сергей качнулся от радости. Они горячо и тесно обнялись, слегка закачались из стороны в сторону и умиленно положили головы на плечи друг друга. Ни за что не разомкну рук первым, решил Николай Константинович, чтобы Сергей не подумал, что он не достаточно любит его. Прошло три минуты. У обоих начали затекать руки и грудь. Николай Константинович довольно заметил еле заметное движение сына. Это было даже не движение, а намек на него. Он моментально чуть расслабил руки и объятие быстро закончилось, к обоюдному удовольствию. Николай Константинович подивился двум сумкам, взял одну из них и, отдуваясь, втащил на второй этаж. Сергей следовал за ним. Они вошли в его комнату. Николай Константинович спросил, нужно ли что еще, сказал, когда ужин и оставил сына одного.

Сергей нагнулся над одной из сумок и вытащил из нее пакет с марихуаной. Он умело скрутил джойнт и, держа его в руке, широко открыл двустворное окно с крестообразными рамами, лег на кровать, прислонившись к припертой к стене подушке, и жадно затянулся. Мысли скорой вереницей понеслись у него в голове. Он не знал, как сообщить отцу, что с учебой все кончено. Уже полтора года назад его за прогулы отчислили из университета. Он скрывал это, стыдясь позора и не умея жить без папиной поддержки. Его учеба была оплачена и, вдобавок, он получал ежемесячную сумму, которой вполне хватало для беззаботного существования. Сергей боялся, что отец прекратит помощь. А может и не прекратит, думал он, из него я деньги выбить смогу, он передо мной кругом должен, все детство он в мою сторону и не смотрел почти, был с головой занят своей политикой, а потом весь слезами обливался и, как напомнишь ему, сразу снова в слезы, да еще и утверждает, что собой для нас пожертвовал, желая создать нам хорошие условия, ему есть за что судить себя, но я ему все простил, это все в прошлом, надо жить сегодняшним, прошлое не на что не влияет, это просто воздух, пшик, и нету ничего.

В дверь вежливо постучали. Сергей засуетился с джойнтом, метнулся к окну, передумал, сдавленно крикнул — «секунду», осторожно погасил докуренный до половины джойнт в пепельнице, положил ее в углу подоконника и прикрыл занавеской.

— Входите.

Вошел Алексей, в синих тренировочных брюках и белой футболке. Он с преувеличенно подозрительной миной несколько раз глубоко втянул ноздрями воздух, смакуя страх Сергея.

— Чую подозрительный запашок, — предвкушающе потер он руки.

— От тебя ничего не скроешь, — облегченно похвалил брата Сергей, откинул занавеску, зажег джойнт, сделал две быстрые затяжки, передал Алексею, и вернулся на свое место. Алексей сел в стоящее рядом кресло с деревянными подлокотниками и расслабленно затянулся. Они непринужденно помолчали, балдея в марихуановском дыме. Алексей внезапно сильно оживился и принялся подробно, и сильно отвлекаясь, рассказывать про индийский террористический акт. Какая это большая комедия. Как там никто ничего делать не умеет. Короткие человечки. Полный идиотизм. Сергей тоже сильно развеселился.

— Они послали спецназ, — восторженно рассказал Алексей, — так первым погиб их командир! Как такое может быть?! Он был совершенным чайником! Скорее всего, тупо побежал вперед, его все бросили и подстрелили как зайца.

— Да и пакистанцы, наверное, стоят своего противника, — весело предположил Сергей, проживший в Индии полгода.

— Про них мало что говорили. Непонятно, чего они хотят. Зачем-то захватили какой-то еврейский центр, кого-то освободили, за кого-то требуют выкуп. Но индийские солдаты особенно хороши. Стоят, ткнув себе в бока автоматы.

— Это я часто видел. Есть и такие, которые облокачиваются на автомат и подбородок кладут на дуло. А знаешь, как они держат оружие?

— Нет.

— Левой рукой они держатся за магазин, а правой ладонью хватают приклад, держа его в воздухе.

Сергей по-индийски взял в руки воображаемый автомат и дебильно улыбнулся, очень рассмешив и себя и брата. Оба неудержимо захохотали. Алексей передал джойнт. Сергей несколько раз задумчиво затянулся и рассказал, что начал читать лекции. Две лекции уже успешно прошли. Он приглашал домой своих друзей и приятелей и кого мог еще. Не все слушатели поняли его, но некоторые остались очень довольны.

— Идея моя очень проста, — заявил Сергей, — главный наш враг это наш мозг. Он все время говорит нам, что мы ограничены. Он все время советует нам бояться. А чего все боятся? Смерти. А что такое смерть? Прекращение дыхания. Все боятся перестать дышать и поэтому не дышат полной грудью. Постоянно сдерживают свои грудные клетки. Можно дышать, говорю я. Дышите, люди, без всякой опаски. Никто вам дышать не мешает!

Сергей загасил тщательно докуренный джойнт.

— Ты почему все выкурил?! — злобно спросил Алексей и выпрямился в кресле. Кровь прилила к его лицу и оно страшно побагровело. Вены вздулись на шее. Ладони сами сжались в крупные кулаки. Сергей испуганно поджал ноги.

— У меня еще есть марихуана, — торопливо попытался он успокоить брата. – Очень много.

— Дело не в этом. Это дело принципа. К тому же я прямо сейчас хочу, а надо готовить. Давай. Крути еще.

Сергей суетливо сделал джойнт и передал Алексею. Братья молчаливо выкурили его и разошлись. Подходило время ужина.

Все встретились в столовой, которая полностью занимала собой правое крыло дома и поэтому была размером в маленькую залу. Мебель в ней была деревянная, добротная, ручной работы местных мастеров. В углу расположился большой изразцовый камин, в котором, чуть потрескивая, горел огонь. Было тепло. Обслуживала их кухарка – пожилая и угрюмая женщина с длинными руками и оттопыренным правым ухом. Первым блюдом она молчаливо подала густой борщ.

— Вы смотрели сегодня новости? – огляделся Алексей и, увидев отрицательные мотания головами, продолжил, — В Индии прямо в эти минуты происходит большой террористический акт, пакистанские террористы напали на Бомбей, которые эти неучи из телевиденья почему-то упорно называют Момбей.

— Индусы переименовали Бомбей в Момбей, — смущенно улыбнувшись, объяснила Алла Борисовна, и Алексей на мгновение сбился и чуть покраснел.

— А я и не знал, — продолжил он, — ну и пусть с ним, короче, они захватили в этом Момбее Шмомбее несколько многолюдных точек, но главное не это, а то, как с ними борются индусы. Это сплошная комедия, они послали спецназ, так первым погиб его командир! Вот идиот!

Алексей победоносно оглянулся и съел несколько ложек борща, давая возможность кому-нибудь другому поддержать разговор. И чего мне так дался этот командир, подумал он, привыкший к самоанализу, мне что, хочется убить отца, Фрейд со своим комплексом Эдипа наверное лыбится сейчас в гробу.

— В этой Индии все так, — со знанием дела сообщил Сергей, — везде совершенный бардак, поезда опаздывают по несколько часов, покупаешь билет в один город, а попадаешь в другой, и никто ничего толком не объясняет.

— А вы знаете, почему у индийских женщин красные точки на лбу? – хитро спросил Константин Николаевич. Он знал очень много разных анекдотов.

— Почему?

— У них там пепельниц нет! – прыснул Константин Николаевич. Все вежливо подсмеялись.

— Они там все очень наивные, — продолжил Сергей, — я как-то пошел на индийское кино, на комедию, зал битком набит, зрители дружно хлопали, когда герои делали что-то хорошее, и хохотали до упаду над каждой шуткой, некоторые буквально заваливались на спины и судорожно трясли ногами.

Сергей увлекся и до конца первого блюда рассказывал про Индию. Кухарка унесла грязные тарелки, принесла плов на большом керамическом блюде, и вокруг него резкими движениями расставила салатницу с помидорами и огурцами, розетку красной икры, буханку хлеба на деревянной доске, креманку с солеными огурцами и граненый графин с водкой, вызвавший у Константина Николаевича довольную улыбку. Он неторопливо разлил ее по стопкам и высоко поднял свою.

— Чтобы все! – громко провозгласил он. Все весело присоединились к нему. Не мог сказать что-нибудь более оригинальное, презрительно подумал Алексей, поднимая свою стопку. Сергей хотел продолжить рассказ об Индии, но воодушевленный своим успехом Константин Николаевич опередил его.

— А как продвигается твоя учеба? – спросил он у него, как можно более невозмутимо. Сергей кашлем прочистил горло и почесал щеку. Заволновался, довольно отметил себе Алексей и проглотил горячего плова.

— На учебе все хорошо. Мы сейчас учим про доказательства существования бога. Онтологический вопрос. Я думаю, значит — я существую. Чистый разум. – Пытался Сергей вытащить из памяти все, что успел услышать в университете. – Недавно я написал работу про смысл жизни. Я неопровержимо доказал, что смыслом жизни является смерть. Ведь смерть является конечным пунктом жизни, а значит ее целью. Все живое нацелено на смерть и жизнь есть ни что иное, как безостановочная подготовка к смерти. Люди постоянно думают о смерти и пытаются умереть наиболее достойно, достигнув максимальной актуализации своих личностей. Есть многие самоубийцы, которые кончают с жизнью на пике счастья, зная, что лучшего им не достичь, что цель их жизни достигнута.

Сергей остановился, чтобы перевести дух и поесть немного плова.

— Два террориста-самоубийцы идут на дело, — сказал Константин Николаевич, — один спрашивает другого: – а тебе не страшно? Тот отвечает: – конечно, страшно, ведь это мой первый раз. — Константин Николаевич хохотнул и даже слегка подавился бутербродом с красной икрой.

Снова он со своими анекдотами, подумал Алексей, ничего более умного сказать не может.

— Давайте же выпьем за скорейшее достижение цели жизни! – предложил он и разлил водку в стопки. Все радостно выпили. Алла Борисовна почувствовала, что пьянеет, у нее слегка закружилась голова.

Разговор запрыгал от одного к другому, перемежаясь хрустом соленых огурцов и ударами серебряных столовых приборов о хрустальные тарелки. Алла Борисовна сказала, что самоубийство это грех. В наше время понятие греха перестало существовать. Ну не скажите. Конечно, грех умер вместе с богом. Все относительно. Но есть же какие-то устои! Порядочность, наконец. Я с тобой согласен. А я не согласен – все субъективно. И убивать можно? Конечно можно, людей сдерживает лишь страх наказания. Есть еще и совесть. Это выдумка. Человек это животное, причем хищное. Я не чувствую никакого желания убивать. Ты плохо знаешь себя. Это у всех в крови.

Константин Николаевич углубился в тарелку с пловом, не зная, как поучаствовать в разговоре.

— Семья обзванивает несколько фирм и заказывает Деда Мороза, — заранее фыркнул он. – Звонок в дверь, входит Дед Мороз, вдруг выстрел – Дед Мороз падает. Следом за ним входит наемный убийца и спрашивает: — Деда Мороза заказывали?

Сергей неожиданно громко и естественно загоготал, у него даже лицо покраснело и из глаз потекли слезы. Чем больше он гоготал, тем труднее ему было остановиться. Марихуана продолжала действовать на него. Не ожидавший такого успеха Константин Николаевич сдержанно подхихикивал сыну.

— Давайте выпьем за хороший семейный ужин, — предложил Алексей. Все дружно согласились и выпили. Алла Борисовна, перед которой начали слегка покачиваться окружающие предметы, поначалу подумала отказаться, но передумала – она хотела каким-то образом завести разговор о завещании, но боялась и надеялась, что опьянение придаст ей необходимой смелости. Остальные тоже чувствовали на себе раскрепощающее влияние водки.

— Ты точно придешь на суд во вторник? – просительно посмотрел Константин Николаевич на Алексея и откусил соленый огурец.

— Точно, — раздраженно ответил Алексей.

— Мне это очень важно.

— Я знаю.

— Меня ты в суд не приглашаешь, — насмешливо заметил Сергей. Все знали, что Константин Николаевич не приглашает его из-за того, что он стоит на миротворческой позиции. Сергей убедил себя, что простил матери все прошлые обиды, которые в свое время сильно портили его отношения с ней (на нее он тоже обижался за невнимательность к себе). Он объяснил себе поведение матери ее тяжелым послевоенным детством и погибшим отцом. Сергей крепко верил в положительные энергии и положительное мышление. Думай хорошо и будет хорошо, любил повторять он, презирая тех, кто не способен освободиться от прошлого. Сила мысли была для него беспредельна, и он был уверен, что усилием воли можно как угодно влиять на чувства. Было время, когда Сергей искренне считал, что если сильно поверить, то можно прыгнуть с крыши многоэтажного дома и не разбиться, а полететь. Проверить эту теорию он все же не решился. Алексей в корне не соглашался с братом. Он знал, что чувства формируют мысли, а не наоборот, и считал, что на самом деле Сергей полон злости, обиды и страха, но отрицает их и поэтому не способен ничего добиться в жизни и чувствует себя ущемленным и отверженным.

— Снова тебя ущемили, — насмешливо заметил Алексей.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Да мне и не нужен этот суд. Нет у меня никакого желания говорить о маме плохое. Я на нее больше не обижаюсь. Я ее простил. Я не держу в себе отрицательных эмоций. Если я злюсь, то сразу говорю об этом, а не ношу в себе, наживая язву желудка (Сергей мельком посмотрел на отца). Это ты все никак не можешь освободиться от прошлого. Можно дышать. Дыши полной грудью.

— Просто так говорить, когда живешь за папин счет.

— А тебе завидно, что мне папа помогает, а тебе нет, ты мне всегда завидовал. Почему не пользоваться помощью, если есть возможность. Я папу не обременяю. Я такой путь себе выбрал.

— Путь паразита.

— Ну-ну-ну, — попытался вмешаться испугавшийся Константин Николаевич.

— И паразиты нужны в природе, — не потерялся Сергей. Он много думал об этом, верил, что в природе все имеет право на существование, и нашел в паразитах много положительных качеств. – Паразиты учат других давать. Тот, кто умеет давать, умеет и брать.

— Россия – паразит на теле Москвы, — неловко попытался разрядить атмосферу Константин Николаевич.

— Все ты со своими анекдотами! — взъярился на него Алексей, — ничего путного сказать не можешь! Вырастил этого паразита, а он еще и гордится!

Константин Николаевич испуганно замолчал и беспомощно уставился в свою тарелку. Алла Борисовна с интересом наблюдала происходящее.

— Это ты всего стыдишься, — не уступал Сергей, — а мне стыдиться нечего. Я учу людей бескорыстной любви.

Алексей кипел от злости. Он понимал, что был прав, и в голове у него смутно носилась одна мысль, которая должна была четко и безоговорочно объяснить всем эту правоту. Но ему все никак не удавалось поймать эту спасительную мысль и облечь в слова. Он понимал, что теряет драгоценное время и усиленно думал, все более теряясь в наполненном осколками разрозненных слов и картинок тумане, который отказывался развеиваться. Он почувствовал, что краснеет от напряжения, и ему захотелось ударить Сергея или отца.

— Не пойду я ни в какой суд, — громко объявил Алексей, — и не нужны мне никакие деньги.

— Но ты же обещал! – умоляюще воскликнул Константин Николаевич.

— Какие еще деньги? – спросил Сергей.

Алла Борисовна тоже встрепенулась от любопытства. Она не знала об обещанных за участие в суде деньгах.

— Как забеспокоился, бескорыстный ты наш! – довольно провозгласил Алексей.

— Какие еще деньги? – обратился Сергей к отцу.

— Нет никаких денег, — недоуменно развел тот руками.

— Не надо врать, Лёша не будет так просто говорить.

Константин Николаевич посмотрел на Алексея, как на предателя. Ничего ему доверить нельзя, раздраженно подумал он. Сам не заслуживающий доверия человек, Константин Николаевич очень не любил обманщиков, утверждая, что из-за них никому доверять нельзя. Он страдал паранойей, в которой не смог признаться даже Алле Борисовне. Он подозревал ее тоже, боясь, что нужен ей лишь для уважения, как недавняя крупная городская шишка. Он не верил проявлениям ее любви, например — разбросанным по всему дому любовным запискам, в которых Алла Борисовна с детской непосредственностью признавалась, между прочим, что любит гладить его пузатый и волосатый живот. Живот Константина Николаевича, действительно, привлекал к себе усиленное внимание Аллы Борисовны. Константин Николаевич даже называл это фетишем. В делах любви Алла Борисовна была несколько инфальтильна.

— Что ты на меня уставился, как Христос на Иуду? – резко спросил отца Алексей.

— Тебе ничего доверять нельзя! – в сердцах объявил Константин Николаевич.

— Зато тебя можно выставлять в Париже в музее стандартов эталоном доверия, — осклабился Алексей.

— Так ты ему деньги обещал за судебные показания!? – презрительно спросил Сергей.

— Тебе я гораздо больше даю.

Это еще неизвестно, подумала Алла Борисовна.

— Дело не в количестве. Ты наказываешь меня за то, что у меня хорошие отношения с мамой. Это подло и низко. От тебя я другого и не ожидал, — грозно посмотрел на отца Сергей. Перемешанная с марихуаной водка сильно обостряла его восприятие реальности.

— Хоть в чем-то папа вызывает доверие, — вставил Алексей.

— Я обещал Алеше деньги не как плату за его ненависть к маме, а за потраченные им время и силы.

— Ты нас всех купить хочешь. Ты всегда так делал. Пропадал где-то целыми днями, а потом задабривал подарками. Все твои подарки это западня, капкан. Это не подарки, а приманка, в которой прячется железный крюк. Только не надо плакать, — с досадой заметил Сергей навернувшиеся на глаза отца слезы, — вечно ты со своими слезами, пытаешься разжалобить.

Константин Николаевич тихо и жалобно расплакался. Вся фигура его поникла, руки повисли вдоль тела, лицо сморщилось, намокло и покраснело. У Аллы Борисовны защемило сердце. Алексей заметно помрачнел. Сергей не сумел победить чувство вины. Я не должен чувствовать себя виноватым, я ни в чем не виноват, не виноват, не виноват, безуспешно убеждал он себя.

Прошло минуты две. Алла Борисовна положила руку на плечо Константина Николаевича. Алексей доел плов. Сергей смотрел в окно.

— Давайте выпьем, что ли? – угрюмо предложил Алексей. Все молчаливо согласились и выпили.

— Твои слезы еще больше выводят меня из себя, — собрался Сергей с силами, — уж лучше папа подлец, чем папа тряпка.

— Пожалей отца! — взмолилась Алла Борисовна.

— А вы чего вмешиваетесь не в свое дело? Это вас не касается. Решили быть добренькой и защитить хорошего папу от злого сына? Он и вас, наверное, купил. Он вам что, наш дом пообещал?

— Да, — чуть замешкавшись, с вызовом ответила задетая за живое Алла Борисовна, немного заплетающимся от водки языком, и испуганно посмотрела на Константина Николаевича. Он ушел от ее взгляда.

— Чего-о-о?! – всем телом повернулся к отцу Сергей. – Это правда?!

— А что?

— А что-о-о?!

— Это правда, — признался Константин Николаевич, у которого уже ни на что не оставалось сил.

— Как вы мне все надоели! – воскликнул Сергей, — меня ты своими деньгами не купишь! Любой тебе важнее меня! Не нужна мне твоя поддержка! Если хочешь знать, я уже год как бросил учебу! Это не учеба, а промывание мозгов! Я не собираюсь становиться таким зашоренным, как вы! Я не боюсь дышать полной грудью! – ударил Сергей себя в грудь и шумно покинул столовую. За столом воцарилась напряженная тишина.

— Сходи за ним, — попросил Алексея Константин Николаевич.

— Не надо за ним ходить, за этой истеричкой, — раздраженно отказался тот, — пусть знает, что у поступков есть последствия. Он уже не маленький мальчик, а ты с ним нянькаешься, как будто ему три года. Он думает, что стоит лишь стукнуть дверью, как все устроится.

— Это его твоя мама испортила. Теперь менять поздно. Я не собираюсь отвечать за ее ошибки. Давай еще выпьем.

Алексей протянул отцу свою стопку. Алла Борисовна от водки отказалась и неприметно посмотрела на Алексея. Он этот взгляд заметил. Алексей знал, что он привлекательный мужчина и безошибочно определял женщин, которым нравился. Ему было достаточно одного взгляда. Такого, какой бросила на него Алла Борисовна. Этот взгляд удивил и польстил Алексею. Он любил нравиться женщинам, неважно каким. Алексей украдкой посмотрел на Аллу Борисовну и заметил, что она совсем неплохо сохранилась для своего возраста, и вполне еще миловидно выглядела. И груди у нее вполне упругие, потому что маленькие. И волосы довольно густые и без седины. И тело еще не потеряло гибкость.

Алексей легко проглотил водку и осторожно поставил стопку на стол. Лицо Константина Николаевича выглядело все более возмущенно.

— Сколько ему не даешь – все мало! — воскликнул он, — конца этому не видно, такой избалованный. А что с этим поделаешь? Я уже в пятнадцать лет зарабатывал себе на жизнь. Помогать некому было. Вокруг голь да беднота. Страну из руин подняли. И никто не плакался. А этот, сущая тряпка. Кого вырастил, себе на голову! Дали бы мне в свое время его воспитать! Она же меня к нему не подпускала! Ты, мол, из него солдата сделаешь! А что плохого в солдате? Лучше уж солдат, чем ничто! Я себя сам построил! За волосы себя вытащил! Думаете, мне было легко? Еще как тяжело было! Жил на хлебе и воде! Мыться ходил в баню – ванны не было! Телефон один на несколько семей! Телевизор у соседей! Мясо по воскресеньям! На всю жизнь запомнил, как папа мне мороженое купил в ноябрьские праздники! А этот мороженое и на завтрак и на ужин кушает, и недоволен еще! Еще ему надо! Да и в чужие тарелки косит! Мои деньги, что хочу с ними, то и делаю! Захочу, буду задницу ими подтирать! Все мои кровные, потом заработанные! Я на них здоровье отдал и дерьмом наелся! А этот и копейки своим трудом не заработал! Все он парит в высоких материях! Онтологический вопрос! Смысл жизни! О смерти разглагольствует! А что он о смерти то знает? Что в ней понимает? Он хоть одного мертвого то видел? А я их за голые ноги в мертвецкую таскал! Мы их жмуриками звали и штабелями один на другого клали!

Константин Николаевич все больше заводил сам себя. Он принадлежал к тому впечатлительному типу людей, которые умеют оказывать на себя большое влияние, и чем больше говорят о чем-то, тем больше в это верят и загораются праведным гневом на тех, кто с ним не согласен. Он сильно покраснел и выпрямился на стуле, помогая себе маханием левой руки (правая цепко держала пустую стопку). Он налил себе еще водки и обвинительно посмотрел на Алексея и на Аллу Борисовну, как будто это они сидят у него на шее и сосут его кровь, или хотя бы не согласны с ним и в душе стоят за Сергея. Алексей с неудовольствием думал о завещании. Ему тоже не понравилось его изменение в сторону Аллы Борисовны, и он не знал, как это наиболее корректно выразить, не навлекая на себя огня. Алле Борисовне нравилась речь Константина Николаевича. Она была рада, что он так откровенен при сыне, а не лицемерит с ним, как обычно. Водка и ему помогла, усмехнулась она про себя.

— Давайте выпьем за отцов и детей! – запоздало предложил Константин Борисович, уже вылив водку в рот. Алексей послушно пододвинул свою стопку. Алла Борисовна отмахнулась.

— Больше ни копейки этому паразиту не дам! – провозгласил Константин Николаевич, — лучше поздно, чем никогда! – расхрабрился он, — я его жизни научу! Хватит в пуху кувыркаться! Ух как разковеркался!

У Константина Николаевича начал заплетаться язык и путаться слова.

— Я его в трусах на улицу прогоню! Он у меня узнает! Он думает, на мне ездить можно! Я людёв в тюрьме гноил! В психушках с разума нес! Мне слова продать боялись! Мне одного взгляда было достаточно! Я егону мать в спину гнал! Боится значит уважает! Мне задницу салфетками подтирали! Я только из-за вас дальше не пошел! Мне такое предлагали! Не хотел полностью жертвовать тобой! Зажрались! Меня тошнит от него! Я ему покажу кузькину мать! Я ему покажу, где раки зимуют! Я ему покажу, где рыбы ссут! Он меня еще жизни учить будет! Дыши, мол, полной грудью! Язвой мне тычит – неправильно, папа, живешь! Можно дышать! Как будто я и не знаю, что можно дышать! Я на него дыхну, он упадет, слабак! Да я как дуб, любую бурю выстрою!

Константин Николаевич выпрямился во весь рост, совершенно вжившись в роль дуба, и покачнулся. Сейчас упадет, с беспокойством подумала Алла Борисовна. Алексей с интересом наблюдал за отцом. Ему нравились крайние проявления сознания. Вот и замаскировались, вспомнил он детский анекдот про вдребезги напившегося вместе с Петькой Чапаева.

— Я ему прямо щас все скажу! – угрожающе посмотрел Константин Николаевич на дверь и отбросил свой стул, который с треском упал на блестящий паркетный пол. – Утро вечера мудренее! Нечего время терять! Пусть собирает свои манашки и проваливает! Я в своем доме не потерплю! У меня будет порядочно! Я ему и вот так! Он еще о-ё-ё-й! На коленях будет просить!

Константин Николаевич глухо упал на колени и звонко разбил свою стопку. Он возмущенно обернулся по сторонам, как будто решив, что это кто-то из присутствующих толкнул его в спину. Никого не обнаружив, он стал серьезен, затем радостно улыбнулся, как будто специально, чтобы повеселить, опустился в такую нелепую позу. Константин Николаевич хотел еще что-то сказать, но последняя кровь отхлынула от его лица, глаза закатились, и он грузно упал на пол.

Алексей и Алла Борисовна пьяно переглянулись.

— Поможешь мне отнести его в комнату? – спросила она.

Алексей взял отца подмышками. Алла Борисовна схватила ему ноги и они, раскачиваясь по сторонам, почти падая, и несколько раз ударив Константина Николаевича головой об пол, стену и дверной косяк, затащили его в спальню и уложили на кровать. Константин Николаевич крепко спал и только один раз невнятно пробормотал со сна:

— Курицы прокуралесили.

В голову Алексея пришла шальная мысль. Ему трудно было остановить захватившее его возбуждение. Он подумал, что может немного развлечься, а к тому же и отомстить отцу за изменение завещания. Он внимательно посмотрел на Аллу Борисовну и не отвел взгляда, когда она вопросительно подняла на него глаза. Вместо этого он ласково погладил её по щеке. Окончательно поняв намерения Алексея, Алла Борисовна растерялась. Она любила Константина Николаевича (скорее за его недостатки, чем за достоинства) и не хотела причинять ему боль. Она хорошо знала, как чувствует себя тот, кому изменили. Но желание брало в ней верх. Половая жизнь с Константином Николаевичем не удовлетворяла Аллу Борисовну. Тот почти совсем не ласкал ее, торопясь «заняться делом». К тому же ей хотелось еще раз потрогать здоровое и гладкое мужское тело. Она надеялась вновь почувствовать себя молодой.

Алексей мягко взял Аллу Борисовну за руку, провел в рабочий кабинет отца и тихо прикрыл дверь. Комнату сносно освещала полная луна. Алексей безмолвно прислонил Аллу Борисовну к столу и положил животом на раскрытую газету.

— Почему так? – тихо спросила Алла Борисовна.

— Так ты моложе выглядишь, — откровенно признался Алексей.

Он жестко схватил ее за волосы, поднял юбку и снял трусики.

Соитие было бурным и коротким. Алла Борисовна еле успела почувствовать страх, боль и неземной восторг. Она почти выпрыгнула из самой себя и вознеслась к небу, на несколько секунд соединившись с матерью природой и почувствовав себя цельной. Алексей пережил животную радость. Он почти готов был съесть Аллу Борисовну, прямиком запихав ее себе в живот.

Закончив, Алексей быстро надел штаны и отдалился от Аллы Борисовны. На губах его играла непонятная улыбка. Алла Борисовна просительно посмотрела на него.

— Спокойной ночи, — попрощался Алексей. Ему резко захотелось спать.

— Спокойной ночи, — дрожащим голосом пробормотала Алла Борисовна. Она внезапно почувствовала сильный стыд. Даже уши ее налились горячей кровью.

Минуты две после ухода Алексея Алла Борисовна беспомощно лежала на письменном столе, чувствуя себя пустой. Наконец, она поднялась, перешла в спальню, убедилась, что Константин Николаевич продолжает находиться в беспробудном сне, разделась, гадливо бросила свою одежду в угол, приняла душ и легла спать. Ей приснился странный сон.

Вокруг была тьма. Она была одета в длинное платье – совершенно черное (Алла Борисовна даже поначалу подумала, что оно соткано из самой темноты) и с ярко красной полосой, диагональю пересекавшей его снизу доверху. – Это твое свадебное платье, — объявил важный мужской голос. Алла Борисовна сильно удивилась – как такое платье может быть свадебным? Но голос повторил, как будто услышав ее мысли: — Это твое свадебное платье. Она стояла, растерянная, стала девочкой и очутилась в большой конюшне. Смердело конскими испражнениями. Спиной к ней стоял конюх, волосы его были собраны в длинную косичку. К нему наклонился ее отец. – Только смотри, не смей прикасаться к моей дочери, — пригрозил он. – Не бойся, — успокоил конюх, отрицательно тряхнув головой. Алла Борисовна осталась с ним наедине. Она безотрывно смотрела в его спину, в которой ходуном ходили мышцы, как будто кроты беспорядочно передвигались неглубоко под землей. Конюх повернулся к ней и испачкал ее белое воскресное платье грязными поводьями. Как же я теперь пойду домой, испуганно подумала Алла Борисовна.

Константину Николаевичу снилось, что он находится в магазине дамских товаров. Было полупусто. Он подошел к прилавку. Высокая и бритая под ноль продавщица стояла к нему спиной, расставляла на полках духи и одеколоны, и не обращала на него внимания. Константин Николаевич терпеливо ждал, затем не выдержал и громко откашлялся. Продавщица повернула к нему злое лицо и подняла телефонную трубку. Подошли два охранника, внушительного вида, и, не долго думая, взяли Константина Николаевича подмышки и грубо вытащили на улицу. Он поднялся на крышу соседнего дома и увидел, что во дворе группа террористов готовит большую бомбу. Он встал на колени и с замирающим сердцем наблюдал за ними, почему-то надеясь, что те проявят неосторожность и взорвут сами себя.

Алексею снилось, что на него сверху одновременно пикировали три истребителя с красными женскими задницами. Он добежал до больницы и успел укрыться. На него набросились врачи и сообщили, что его кровь будут переливать отцу. Алексей сильно испугался, но отказаться было стыдно, и он позволил провести его в маленькую белую комнату без окон и с двумя кроватями. На одной из них лежал Константин Николаевич и благодарно улыбался ему, с навернувшимися на глаза слезами умиления. Алексея уложили на свободную кровать и кожаными ремнями крепко привязали за руки и ноги. Сверху на него наехало широкое лицо в марлевой маске. Алексей понял, что сейчас его начнут усыплять, и испугался непроизвольной эрекции. – Наконец-то, я узнаю твои деньги, — довольно прошептал Константин Николаевич.

Сергею снилось, что он сидит в своей квартире и смотрит телевизор. Показывали новости. – Ты назначен царем всея Руси, – сообщила ему симпатичная ведущая. Сергей сильно удивился и как был, в трусах и майке, босиком выбежал на улицу. И действительно, прохожие относились к нему как к царю – кланялись ему в ноги, били челом об землю, смотрели подобострастно, хвалили его, восхищались им, обходили его стороной. Приземистый мужичок протянул ему золотой жезл и Сергей стукнул его им по голове. Тот благодарно улыбнулся и пал ниц. Сергей вошел в универсам, набрал полную тележку продуктов и ушел, не заплатив. Как же я буду править государством без высшего образования, кухарки страной управляют, испуганно подумал он, — впрочем, это не важно, главное набрать хорошую команду, географии знать не обязательно.

Алексей проснулся рано. Он облил лицо холодной водой, почистил зубы, тщательно побрился, аккуратно собрал чемодан, тихо спустился вниз и прошел в кухню. Там он приготовил кофе и бутерброд с колбасой, и сел есть. Вышла Алла Борисовна. Она проснулась уже два часа назад, приняла душ, и, тревожно прислушиваясь, рассеянно читала книгу, пока не услышала шум.

Воздух заполнила гнетущая скованность. Они невнятно поздоровались, и Алла Борисовна неуверенно присела на угол стула. Алексей торопливо дожевал бутерброд и встал, не допив кофе.

— До свидания, — попрощался он, — передайте отцу, что у меня дела и что я встречу его во вторник в суде.

— Хорошо, — попрощалась Алла Борисовна и почесала нос.

Переживает, удовлетворенно заметил ее движение Алексей и покинул дачу.

Алла Борисовна вернулась к книге, но часто подолгу застревала на одной странице, слепо уставившись в буквы. Константин Николаевич посапывал сбоку. Ночью он страшно храпел, но к утру успокоился. Проснулся он около двенадцати и еще с полчаса валялся в постели. Затем встал, украдкой посмотрел на Аллу Борисовну, одел тренировочные брюки и удалился в рабочий кабинет.

— Есть всякие мысли, — объяснил он, закрыл дверь и вернулся к недочитанной газете.

Сергей проснулся последним. Он несколько минут постоял на голове, затем десять минут медитировал, затем подошел к окну и поблагодарил солнце за новый день. Он прошел в ванную комнату, помыл лицо, нашел пять причин, по которым он сегодня любит себя, и принял душ. Хорошенько вытершись, он около получаса делал различные дыхательные упражнения и потом поочередно подышал в каждую чакру и в наиболее важные внутренние органы – сердце, желудок, печень и легкие. Когда он спустился вниз, в столовой уже завтракали Константин Николаевич и Алла Борисовна. Прислуживала все та же кухарка. Она была в более приподнятом настроении, чем вчера, и даже приветливо улыбнулась Сергею. На столе тесно лежали стеклянное блюдо с яичницей, миска с карликовыми помидорами, доска с сыром «рокфор» и французским хлебом, глиняный кувшин со свежее выжатым яблочным соком, банка красной икры, сливочное масло в масленке, салатница с почищенными огурцами и еще одна салатница – с грибами.

Все смутились и нервозно поерзали.

Константин Николаевич пытался вести себя, как обычно.

— Просыпается генерал с большого бодуна, — хихикнул он, — тело ломит, мысли путаются. Входит денщик, а генерал ему и говорит: — представляешь, Иван, каков подлец поручик Ржевский? Вчера на балу он так нажрался, что облевал мне мундир! – Так точно, ваше благородие, — ответил денщик, — он не только облевал вам мундир, но и в штаны вам насрал.

Все слабенько рассмеялись. Громче всех смеялся сам Константин Николаевич.

Разговор передвигался с трудом и большими передышками, во время которых усиленно поглощалась еда. Так рано Алеша уехал. Да, он человек занятой. Он любит свою работу. Это большое счастье. Я тоже любил свою работу. Мужчине нельзя без интересной работы. Главная работа – это работа над собой. Хорошо поработав, чувствуешь себя человеком. А я иногда с работы возвращаюсь, так уже ничего не чувствую, ложусь на диван перед телевизором и отключаюсь. Телевизор это худшее изобретение человека. Это еще почему? Люди отвыкают думать, их забивают враньем, реклама – сплошной обман, отрицательные энергии. Иногда хочется не думать, просто отдохнуть. Есть по телевизору и хорошие передачи, например, исторические. Нужна сильная воля, чтобы смотреть только хорошее.

Они разошлись.

Сергей поднялся в свою комнату и выкурил джойнт. Он лег на кровать и смотрел в окно. Алла Борисовна вернулась к книге, а Константин Николаевич к газете. Только один раз он вошел в спальню и спросил Аллу Борисовну, не думает ли она, что Сергей обижается на него.

— Наверное, уже нет, — успокоила она его, — он отходчивый.

— Это точно, — радостно согласился Константин Николаевич и снова ушел в рабочий кабинет.

Ближе к вечеру все встретились в гостиной, чтобы выпить чая с пряниками, и пожалели, что выходные закончились так быстро. Ничего, и следующая неделя пройдет. Время несется так быстро. Не успел и оглянуться. Может ли быть понедельник без депрессии? У меня по понедельникам никакой депрессии нет.

Прощальное объятие Константина Николаевича с сыном было короче вчерашнего.

— Ты точно ввел изменение в завещание? — осторожно спросила Алла Борисовна, уже в Волге, по пути в город.

— Точно, точно. Когда ты мне доверять начнешь?! – вспылил Константин Николаевич, и остальную часть дороги они ехали молча.