Главная / Хайфаинфо - Литературная гостиная / Алескендер Рамазанов. «Частично…» (Повесть. Продолжение)

Алескендер Рамазанов. «Частично…» (Повесть. Продолжение)

(Продолжение)

 

ПРЕДПИСАНИЕ ДЛЯ «ГЛЮКА»

Если вы просыпаетесь от  жгучего солнечного луча и парочки мух, грызущих вам низ живота, значит…

Да ничего это не значит!

Ратманов рывком поднялся с пола.  Голова не болит, руки не дрожат, во рту сносно.

Главное нет привкуса «гольного» спирта. Вот, что значит выпить в меру и с нормальными людьми. Поводил по впалым щекам электробритвой «Браун», (хороша машинка!),  ополоснулся водкой из горсти. Теперь бы чаю, и можно  выбираться на Северный.

— У них там херова туча балдобийц, а мне, значит, пи…вать? Если ты отец-командир, то пойди, скажи, что так не делается.

— Ну ладно, ладно, не нападай, что-нибудь придумаем. Ну, сдай его кому-нибудь на выезде. Сколько тут ехать?

-Сдай!  Они отметку требуют о приеме. Сдашь, мол, в из рук в руки и пусть распишутся.

Ратманов узнал голоса: в коридорчике препирались  Жаков и Ежов. В норме, никто с утра не станет вмешиваться в семейные разборки, для этого и вечер-то не очень подходит, но тут до его слуха донеслось следующее:

— Ты пойми, Андрей, не хотел говорить, но он, ночью, опять  дедов опустил, а те к землякам в полку уже ходили. Устроят побоище. Оно нам надо? Что тебе этот Торкин-Теркин?

-Да мне он по барабану…Гекуба!

Ратманов, пытаясь погасить нехорошее предчувствие, толкнул дверь.

— Что шумим, братья-славяне?

— Как спалось?- вцепился в его руку Ежов

-Как дома. А вы с «ранья» уже в работе?

-Какая тут работа,-  буркнул  Жаков и нырнул в свою комнатушку.

— Разозлили с утра парня. Вот, приказали, сопроводи бойца в Северный,  а когда? Сегодня день газетный, номер сдвоенный, корреспондента нет,- Ежов, изображая муку и озабоченность,  хитро-остро уставился на Ратманова.  Ну точь-в-точь Ленин на ходоков.

-Да что такое? Какой боец?

Зря спросил! Вопрос – родной брат участия, что-то вроде зародыша обещания. Не всегда, конечно, жизнеспособный, но за жизнь цепляется, как природное желание!

-Тут длинная история,- заоохотился Ежов,- Привели солдата, будто бы  бесхозный, пока проверяли  разместили у нас. Хотели оставить, не получается. Сложный парень оказался. А редакция –место святое,- Ежов многозначительно поднял палец,- Теперь его в стройбат направили, а сопровождать приказали Андрею. Ну, черт знает что!  А вы, что так рано? Надо позавтракать, перекусить.

— Нет, буду выбираться на Северный. Там ждут, кстати, у тех же строителей.

— О!- Ежов потянул Ратманова в секретарскую…

«За» — бронетранспортер подкатит к редакции и прямым ходом на Северный. «Против»… Да нет никаких «против». Сдать бойца в строевую часть и умыть руки».

-И умыть руки,- неожиданно для себя, вслух произнес Ратманов.

-Что?  Руки?  Да-да, конечно, умывальник во дворе, вода горячая есть, пожалуйста, -, засуетился  Ежов,- Сейчас свежего чайку заварим, да? Андрей, вот, наш старший коллега обещает помочь. Торкина  сопроводит, по пути им, выходит. Собери  бумаги, посмотри, ничего лишнего чтобы…

— Бумаги?-  взвился секретарь,- Вы видели эти бумаги? Продаттестат  из одной части, предписание из другой, в одном листе Торкин, в другом Теркин, «военик»,-  Андрей затряс изрядно потрепанной красной книжицей,- вот, он, еще полгода солдат не служит, а билет, словно под Сталинградом выдали? А печати? Смыто, на хрен, пятна какие-то бурые.

— Спокойнее, Андрюша, нас товарищ майор неправильно поймет. Печати от пота расплылись, солдатского, значит. Он едкий! Пятна бурые, смотри, это скрепки заржавели от того же пота. Читал, небось, про август сорок четвертого? Там по блестящим скрепкам немецкого диверсанта изловили. Богомолов, слышал про такого?

— Слышал! Ну, пусть, так, заржавели. А вот, по присяге, смотри, тысяча девятьсот есть? А дальше что? Восемь или три? А последнюю и вовсе размыло, что скажешь? Сидел бы он здесь. Уже по сорок строк в час набирает, верстать научился.

Во время тряски из военного билета выпал  картонный квадратик, Ежов тут же подхватил, остро глянул и выставил палец:

— О!  Икона. Бог!  Николай чудотворец, Ага, «Отче Наш, иже еси…». Нам тут еще попов не хватало. Потому и отправляют, думаю. Вот и говорю дальше: проверь «сидор», что у него там? Чтобы ни строчки, ни литеры не затесалось. Был у меня случай: солдаты понабирали  адресов, да фамилий на линотипе и давай письма штамповать. Ох и врезали мне по самое не могу! А рядом село, Выползово, между прочим, награжденное немецким крестом за борьбу в партизанами. Тут мне особый отдел  припомнил!

Ратманова, слегка замутило от всей этой словесной блевотины, и он вышел в редакционный дворик, когда-то вымощенный его солдатами кирпичом.  Великое это дело в Афгане хоть кусочек земли, отвоеванный у песка и глиняной пыли. Хоть с утра походить в начищенных ботинках или сапогах. Подумаешь, кирпич? Вся редакция на «левом» материале строилась. Ну, лежал этот кирпич грудой, кто же знал, что на этой куче замышлялась  гарнизонная баня? А крыша из оцинкованного железа? Вот, где была история. За три литра спирта, десять пленок, фотобумагу и реактивы он выменял дефицитное железо в стройбате. Конечно, крышу не спрячешь, нашлись «доброжелатели». Начальство, не очень-то ругая Ратманов, приказало железо вернуть, то есть попросту содрать с готовой крыши. И даже прислало какого-то замурзанного лейтенанта, производителя работ. Нет, кто год жил  в дырявой палатке не отдаст  оцинкованной крыши, пока жив! Ратманов, демонстративно ввинтил запалы в четыре гранаты Ф-1, взял моток суровой нитки, какой обвязывали столбцы набора, и  торжественно полез на чердак. Оттуда он спустился, держа на мизинце четыре блестящих колечка со шпильками. Редакция замерла.   «На  чердак не соваться. Если приедут снимать железо в мое отсутствие,  разъяснить, что сработают все четыре сразу. Будет решето.  Ни  им,  ни нам!». С этими словами Ратманов пошел в политотдел, где сумел упросить политического руководителя дивизии не внимать воплям стройбата, поскольку спирт они уже выпили. Разминировал чердак начальник типографии.  Подсумок мирно висел на стропилах, запалов в «лимонках», естественно, не было. А четыре чеки?   Так у хорошего начальника типографии еще не то найдется, потому он и один в такой должности на всю дивизию.

— Товарищ майор, с вами поеду?- Ратманов вздрогнул, обернулся. В углу дворика стояла вчерашняя галлюцинация с баночкой сапожного крема и лысоватой щеткой. Голова стрижена под ноль.

— Со мной? Э-э…    Как тебя?

— Торкин я. Василий. Вы мне еще вчера…

Ратманов замахал мокрыми кистями так, что брызги полетели в солдата.

— Как святой водичкой кропите, батюшка,- отчетливо произнес солдат, а ведь и рта не раскрыл, только глаза смеются. Ратманов внезапно разозлился.

— Я тебя обязательно довезу, боец Василий Торкин. И сдам по всей форме. И перекрещусь, обязательно!

Выпив пару пиал зеленого чаю, Ратманов принял от секретаря  плотный желтый конверт с документами Торкина, собрал свои пожитки тщательно осмотрев комнату: не забыл ли чего спросонья. А! Блокнот! Так, что-то тут на два листа. Многовато будет… «И тем самым выполняет интер(тьфу!) какой-то долг». Ни хрена себе! Это что такое? Но разбираться было недосуг: за окном  жестяно-тонко просигналил бронетранспортер. Надо же было такую писклю поставить на боевую машину.   Впрочем, кто ж ему на дороге места не уступит? Сигналы, поворотники? Броня и пулемет! Да, кассета! Жаков обещал достать. Надо напомнить!

Капитан Жаков сидел у окна, подперев кудлатую голову руками. Мутновато глянул на Ратманова, молча протянул протянул потертую кассету МК, испещренную подписями и датами.

Колонна собралась куцая. БМП-2 с полковой разведкой впереди, пять бортовых машин, с пустыми снарядными ящиками и бочками из под горючего, водовозка. Бронетранспортер, в который уселись Ратманов и Торкин, не то чтобы замыкал боевой порядок, а просто, пристроился крайним. В знойном его чреве кроме  них двоих обливался потом капитан медицинской службы. Его автомат с укроченным стволом,  «сучонок», уткнулся в бок Ратманову, а между тем рука военного врача прикрывала предохранитель. Ратманов подумал, что обязательно посоветует капитану  поставить оружие между ног, когда колонна тронется, но тут прозвучал ехидный голос Торкина:

— Товарищ капитан, вот, сто процентов, автомат не ваш, патрон в стволе, предохранитель на «ав». Держите, опять же, не по инструкции.

— А, да! Черт возьми, все впопыхах. – капитан встрепенулся, отдернул руку. Рычажок предохранителя действительно стоял в боевом положении.

 — Да и толку от него.  Разрядить что ли? – медик пригнулся, намереваясь вылезти из  десантного отделения.

— Не надо, просто поставьте на предохранитель,- как можно мягче посоветовал Ратманов.

— А разведчик молодец. Как определил, а? Автомат действительно не мой…

— Какой разведчик?- неподдельно удивился Ратманов, оглядываясь на Торкина. Матерь Божья! Маскхалат-сеточка, косынка медицинская,  зеленая, на шее, разгрузка с магазинами, на ногах кроссовки. Черт, гранаты! Так, спокойно, другого оружия нет. Это хорошо…

— Плохо, что оружия нет, товарищ майор,- подал голос Торкин,- Остальное все нетрудно достать. Предлагали духовский «калаш», якобы трофейный, да  не поверил, угадал, что свой, ворованный, не взял, себе дороже потом, в случае чего!.

Ратманов лихорадочно соображал, когда совершился весь этот маскарад.

— Да вы не удивляйтесь, товарищ майор, я тут  за будкой переоделся, никто и не видел.

— Вот как  доберемся, так же и снимешь незаметно, понял?

— Не могу теперь,- потер стриженую голову Торкин

— Что такое, солдат?!

— Да я форму свою и там всякое на часы сменял, японские, с будильником, двенадцать мелодий, они нам нужнее.

— Нам? Я  сейчас вылезу, тебя выведу, и назад в редакцию. Там будешь в разведку играть.

В этот момент бронетранспортер  заурчал, плавно качнулся и задрав нос перевалился через насыпь на шоссе. Колонна пошла. В люки ударил сухой воздух воздух, пахнущий  степным дымком. Ратманов, верный старому принципу, что личная пуля лучше коллективной мины, вылез на броню. Вскоре, то же проделал Торкин.  Убогий городок проскочили быстро, даром, что провинциальный центр, а по привычным, советским, меркам  на  районный едва тянет.  Хлопковый завод, тюрьма, лицей, десятка два дуканов в центре, «на круге». Но как-то  безлюдно, первый признак: духи что-то затеяли. Вот и торговцы жалюзи опускают. Эге, пора в броню, тем более, скотный двор уже  рядом – место гнилое!

Ратманов опустился в люк, хлопнув по плечу Торкина, мол, делай, как я! И вовремя – впереди, в полукилометре затрещало, захлопало, на выгоревших склонах заклубился серый дым рвущихся гранат. Бронетранспортер замедлил ход, в башне басовито-внушительно застучал крупнокалиберный пулемет. Стрельба яростная, беспорядочная, по обе стороны дороги продолжалась несколько минут. Вот только почему остановились? Тут надо рвать: такая «сборная солянка» — прекрасная мишень. Ратманов открыл боковой люк , огляделся: впереди – черный столб, понятно, горит солярка, может быть и до резины дело дошло.

Мимо откинутого люка, не торопясь, прошел вихрастый лейтенант и сурово посоветовал не вылезать.

-Да что там такое? Подрыв?

— Не знаю, колонна шла навстречу, у них что-то горит, не проехать. Вы лучше здесь сидите.

Ратманов нисколько не обиделся. Кто он здесь? А лейтенант, хоть бронетранспортером, но командует. Имеет право указать!

— Товарищ майор, давайте туда, может быть, поможем чем,- Торкин  уже спрыгнул на землю,- Можно я схожу? Товарищ капитан, пойдете?

— Да-да,- встрепенулся медик,- возможно, есть раненые. Правда,  я без сумки, но, наверное,  там  найдется?

Раненых было двое: водитель, горящего на обочине бронетранспортера,  и  худенький солдатик, на губах которого пузырилась розовая пена. С первым все было ясно – вместо ног бурые лохмотья, лицо обуглено до костей.  Капитан  опустился на колени, приблизил ухо к почерневшим губам, потом попытался нащупать пульс.

— Плохо, не  могу поймать… Черт, да грузите его быстрее. Чего ждете?

Вокруг молчали.  Капитан  сгорбился, приподнял раненому обугленное веко и обреченно выдохнул:

-Все. Да с таким и не выжить.

— Товарищ капитан, посмотрите Володю, там ничего, не пуля,- умоляющий голос принадлежал  высушенному юнцу в джинсах и линялой коричневой майке.

-Что? Быстро говори.

— Как обстрел начался, Володька выскочил, с автоматом, за колесо залег, а я без оружия, служащим не дают, мы за песком ездили, в карьер…

-Давай короче, — капитан, морщась, ощупывал грудную клетку

-А потом меня, то-есть  «шишарик» ударили сзади, и колесо через него прошло. Бэтэр с дороги сталкивали. Он еще говорил потом про оружие, брал у кого-то, он прикомандированный, из зенитного…

-Что скажете,- наклонился к капитану Ратманов,- есть надежда?

— Надежда? Есть переломанные ребра, скорее всего проткнутые легкие и внутреннее кровоизлияние. Полчаса, и конец парню. Если не доставим, здесь ничего не сделать.

— Ты кто?- Ратманов повернулся к юнцу

-Да я же говорю, служащий, водитель.

— Машина на ходу?

-Да. Только здесь не проехать, сказали за обочиной мины.

-Нет там мин никаких, товарищ майор,- очень уж уверенно сказал вдруг Торкин,- и если бы этот мутант  на  ручник  поставил, то все бы обошлось.

— Не болтай! Ты здесь не был.

— Ну и что? Не был!  На глине следы овечьи, а вон и калоши отпечатались афганские, подковкой. Может, и были, а сейчас нет. Хотите, я сам выведу? Давай со мной, вольняга, ключи давай, не ссы,  прорвемся.

Не давая развиться перепалке, а вольняжка уже  начал складывать худые руки в международном жесте «пятьдесят процентов», Ратманов перешел на  приказной тон;

— Нет, фантом, за руль я сяду, а ты за штурмана сойдешь. Убедил.  Капитан, пусть несут парня в хвост нашей колонны, там погрузим.

Ратманов  съехал с шоссе на засохшую глину. Вел, смотря перед собой, цепляясь взглядом за «маячки» — лунки овечьих копыт. Когда до  бронетранспортера оставалось   метров семьдесят,  возник песчаный намет и следы оборвались

— Ну, штурман Торкин, что теперь? Нет мин?

-Не знаю, сейчас выясним,- Торкин  выпрыгнул из кабины, прошел, всматриваясь в землю десяток шагов, потом  замахал руками, указывая путь.

«Спаси Господи люди твоя… Да воскреснет Бог… И Христу Богу наши души преда-д-и-и-м». Вот, что это, откуда? Но ведь завертелось в голове, да с разных сторон, если так можно сказать. Словно трое сразу запели.  Ратманов легонько придавил педаль газа…

Раненного, хрипло, пузыристо дышавшего, уложили на двигатель и колени капитана-медика…

— Как дорогу распознал, солдат?- спросил Ратманов, когда они подходили к штабному  модулю стройбата.

— Да просто. Следов нет, а помет был, шерстинки на колючках. Да потом, за песком опять следы на глине. А чего вы так подозрительно?

— А того, что когда-то  сам видел, как съехала БМП с дороги, на холмик, оглядеться надо было, ну и семь трупов вместе с командиром, да каким!

— Я вам скажу,- Торкин уцепился за рукав Ратманова,- есть такие слова, что в любой беде помогут, если верить. Ну, молитва, наверное.

-Какая же?

-А вот, говорите так: «Да воскреснет Бог, и расточатся враги его…»

— Ну, хватит,- разозлился Ратманов,- Я эту молитву с детства знаю. На купца напали разбойники, посадили в яму в лесу, а он прочитал, и вот лесоруб  или странник мимо шел, спас бедолагу! «расточатся врази его!» Бабушка моя еще не то рассказывала!  Ты – материализованный призрак, дурацкое совпадение. А вот эти «врази», утром, они чего же не расточились? Или Бога за бороду держат?

— Умная у вас бабушка была, товарищ майор. А вот еще некоторые говорят, что совпадения это от Бога. Правда? Вот послушайте…

— Все. Прощай, товарищ «глюк». Полное твое имя – интеллектуальная галлюцинация. И  мысли твои, и слова твои – мои. И насчет Бога и совпадений скажу: не твоя и не моя  догадка. Не помню, чья, но не наша – точно. Проповедник от «белки»!

— Не отдавайте меня, товарищ майор. Я вам еще пригожусь!

— Тоже мне, Сивка-бурка, вещая каурка… Если такой умный, скажи, выживет  пацан?

— Нет, и никакая «голубая кровь» не поможет. Они у скотного двора застрянут, слышали,  сзади  трещало да бабахало? Час, не меньше простоят. Вы же сами там когда-то до утра…

Ратманов скривился, словно камешек в плове зажевал. Ну, было, да четыре года прошло! Он зачем все сейчас это вытаскивает? Тогда на мосту до утра горел наливник с соляркой. А потом этот  прапорщик с распоротым животом.   Так, поскорее сдать этого юного следопыта и душеведа, и выпить за удачное избавление! Он прихватил   Торкина за плечо, и решительно шагнул в горячий, густо-прокуренный полумрак штабного коридора.

                   ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОМНАТА

Давно замечено – невезение сродни чуме.

Избегайте невезучих.

А уж там, где есть возможность «пасть смертью  храбрых» – шарахайтесь от невеселых, за ними  безносая ходит по пятам.

Погибая с музыкой, гораздо  больше шансов услышать ее за столом.

Ратманову в это утро не везло,  и он был грустен, возможно от него пахло бедой,  а потому, умудренные опытом штабные офицеры  обтекали его профессионально. Разумеется, документы Торкина, в строевой части подверглись уничтожающей критике, с выводом о преступной неграмотности  политработников в деле учета личного состава. « Везите его назад» — таков был общий приговор. Но это было еще полбеды. Герой будущего очерка утром убыл в длительную командировку.

— Как же так?- озадачился Ратманов,- вчера мне обещали, что он будет на месте? Я же за тем и прибыл.

— Есть такое слово «надо», — строго посмотрел на него командир батальона,- Вы должны знать, это Афганистан, боевые задачи никто не отменял! И потом, у вашего героя есть партбилет и социалистические обязательства.

— Да знаю, служил я здесь, — обиделся Ратманов,

 -Ну, вот, видите, тем более, — командир части внезапно повеселел, — у нас много других героев. Кстати, скажите правду, он ничего не натворил? Почему именно он вас так интересует?

— А вот такая же боевая задача,- отыгрался Ратманов, — найти политработника-туркмена, именно туркмена, и написать о нем большой материал, очерк. И тоже никто не отменял!

— Ладно, ладно, не обижайтесь. На ночь мы вас устроим, утром колонна пойдет,   героя  своего вы найдете на перевале Ирганак, там дорожные работы в разгаре. В офицерском модуле гостевая комната свободна, переночуете. Солдата вашего мы тоже пристроим на ночь, — подполковник потянулся за телефонной трубкой.

— Нет,- решительно заявил Ратманов,- у меня с этим бойцом особые счеты. Кстати, он на особом учете у политотдела дивизии, ну, так мне сказали. Пусть рядом будет. На полу перекантуется. Найдется матрас?

— Вот, видите, на особом учете!- нажимая на «особый» воскликнул подполковник,- А вы его к нам с такими документами. Матрас  не нужен, там четыре кровати пустует от комиссии до комиссии.

Остаток дня Ратманов провел, скитаясь песчаным пространствам военного городка.  Один был плюс: встретился с двумя прапорщиками, знавшими  героя будущего очерка, они же сообразили обед в столовой, а вечером пришли в гостевую комнату с лепешками, сковородкой жареной свинины, дыней и бутылкой спирта. Чувствовалась забота отца-командира о непрошенных гостях.  Глушить тоску спиртом Ратманов не рискнул,пил свою же водку. Тому были весомые причины. Года четыре назад, неподалеку от этих мест, пробовал он этот спирт со склада  ГСМ. Последствия были незабываемы, может быть потому, что разбавляли и запивали минералкой, да афганский опыт его в то время был невелик. Но ехал он за шестью литрами спирта для технических нужд, а привез три, и больную голову в придачу. Как можно было в землянке, за шесть часов выпить три  спирта с тремя офицерами, да еще в то время, когда они  управляли огнем минометной батареи, это осталось загадкой!

В прапорщиках было нечто подкупающе-молодецкое, ну, вроде «двое из ларца, одинаковых с лица». И спирт они не разбавляли, а лихо запивали  черно-багровым соком «Дона» из пупырчатых бутылок.  Насчет Торкина, вначале переглянулись, но встретив его сонный взгляд, только и спросили:

-Поешь, боец? Давай, заправляйся.

Тот поковырялся в сковородке, скорее для приличия, а потом,  прихватив какой-то замурзанный журнал, «Советский воин», что ли, прилег на койку у двери. Это с офицером солдат  борзеет, дело понятное. А прапор – дело иное, реальное. Он, вроде, строгого старшего брата. Возразить ему можно, но лучше этого не делать!

До третьего тоста пили и закусывали почти молча, но вот только накатили четвертую, прапорщики,  добродушно посмеиваясь, устроили  Ратманову настоящий перекрестный допрос.

— А  правда, что вы, журналисты, умеете так писать, что всякое предложение можно в любую сторону повернуть?

— Ну, подтекст бывает,-  Ратманов, приготовился к защите родного цеха,- но не так уж, чтобы читаешь одно, а понимаешь совсем другое.

— Да, ладно, вас же этому учат специально! У соседей  тыловика сняли, как раз после очерка в вашей газете. Так его там хвалил корреспондент, хоть героя давай, а его быстренько в Союз, в Термез,  а там еще чем кончится. Вот, честно, зачем вам  наш замполит?

— Задание такое: написать о политработнике-туркмене.

-Нет, только честно, говорят, что если в газете про кого напишут хорошее, то судьба после такое вывернет?

-Какое такое?

— Да было сколько раз!  Распишут, что солдат путевый, или лейтенант, там, грамотный, старшина заботливый, а его раз и…  Ну, не то, чтобы совсем, а заболеет или в «трехсотые» определится.

— Вы, что? Серьезно в это верите?

-Так есть же факт?

— Допустим,- снова напрягся Ратманов. Да ведь было от чего! Не дальше, как месяц назад прокатила по редакции сумасшедшая затея: сосчитать, определить, а что с положительными героями очерков и зарисовок стало, скажем,  через  год? Результат, по Афгану, был настораживающим. Гибель, ранения, болезни, трибуналы – словно преследовали  этих солдат и офицеров.

-Ага, задумались. Только не говорите, что после того не вследствие того, это мы знаем!

— Бред какой-то, — рассердился Ратманов, — суеверие, как снимки перед вылетом или перед боевыми.

— И что, перед вылетом фоткаете, не протестуют?- взвились прапорщики

— Нет, — рассмеялся Ратманов, уважаю чужие привычки. Вы вот лучше скажите, про  замполита своего, есть какой-то яркий случай, поступок благородный.

-Есть, есть, — обрадовались собеседники, — вот сейчас усидим, что Бог послал, потом чаю, ну и записывайте. Кто знает, куда его с Ирганака  занесет. Мы все там будем.  Но задачи разные, пустыня большая. А человек он надежный, но очень скромный, немногословный, хоть и политработник!

Чокнулись еще и еще. Ратманов не заметил, как перешел на спирт, кстати, весьма приличный, с легким винным духом. И поскольку в голове, (эффект известный!),  временно прояснилось, он как бы невзначай спросил:

— А про афганского Теркина вы ничего не слыхали?

— Да у нас тут  через одного – Теркины! Не соскучишься. Черт знает, где их берут в таком количестве, и все к нам!

-Это потому что мы не разведчики! В разведку отбирают прямо с борта. Героя от чмошника  отличить нетрудно. А нам в последнюю очередь.

— Нет, я про стихи, скажем, вроде попал Василий Теркин в Афганистан и служит…  И говорит что-то, в рифму?

Две пары прищуренных глаз уставились на Ратманова. И пауза неприлично затянулась. В неловкой тишине он услышал, как слегка похрапывает на койке  «глюк». Надо же – храпящее привидение. Именно это показалось настолько забавным, что Ратманов захохотал, привычно откинулся на спинку стула, но вовремя вспомнил: под ним табурет, удержал-таки равновесие. А что еще увидел, так это сущие пустяки: у прапоров лица как у злых близнецов, вихры рожками и уши заострились по-волчьи.

— А откуда вам это известно? Про Теркина?

-И что тут смешного? Зря на ротного накинулись. Он в жизнь не написал бы таких вещей! Вот вы зачем приехали? Так бы и сказали, а то «туркмен-политработник»!

 Ратманова вдруг окатила мутная, теплая волна.  Хорошо так завертела, в песок ткнула головой, потащила, потянула.  «Хватит.. Чаю надо выпить, а то утром худо будет»,- мелькнула спасительная мысль

— Нет, подождите, товарищ корреспондент, вот по крайней, и мы вам все разложим. Ну, за  здоровье!

— Нет, Гедя, за здоровье пить не будем!

-Что так, Фима? Нормальный тост.

— А вот, кабан на сковородке, да? Он, какой здоровый был, а мы его едим. Давайте за удачу?

У Ратманова в голове пена мутная, рваная: имена странные, Теркин их зацепил, героя  опишут…

— А вот о Теркине вам правда сущая. Нашли в этой  вот самой комнате, проверяющие, листок со стихами. Фима, как там начиналось?

-«Надо так вот уколоться, обдолбиться, без стыда, чтоб из скотского колодца, из афганского болотца, малярийного пруда, сладкою была вода!».

-Вот! А списали все на роту водоснабжения, они тут одно время  занимались.

— А дальше. Что там дальше?, — с трудом произнес Ратманов, губы онемели. Значит, покатил этиловый наркоз и во рту привкус зеленой травы, вроде не жевал пучками, а точно – трава сочная.

— Да мы  наизусть эту гадость не учили!

-Тоже, классика! Клевета на советский строй и долг наш!

— Да мы вам завтра, если интересуетесь, принесем, где-то записано было. Ну, для смеху, конечно.

-Точно, принесем. А теперь самое время про замполита. Вот смотрите…

Ратманов согласно кивнул и по движению опустил голову на руки. Так удобнее было слушать или смотреть, как подрагивают диковинные синие цветы на клеенчатой  скатерке.

— Вы не спите, товарищ майор? Пять, четыре, три, два… Вот как будет, значит…

— Ага, как скажем, так и будет. Один. Поехали…

-Постой, Гедя! У него проблема всегда была с заголовками. Пусть не мучается. Так! «Чтоб  землю в Кундузе крестьянам отдать». Пойдет?

— Гениально, Фима! Все одно – никто читать не будет! Гони строчки!

                    «ЧТОБ ЗЕМЛЮ В КУНДУЗЕ…

Тоненькая фигурка в длинном платье стремительно сбегает с кру­того откоса к ярким синим чашечкам невиданых здесь цветов.

— Стой, нельзя… Назад! — На всех известных ему языках он произносит это слово. Но так плохо слушаются во сне губы, так слаб голос…

Вот уже легкая  ступня поднялась над проклятым бу­горком, под которым затаилась смерть. Минам все равно, кто на них подрывается: солдаты, старики или дети…

Взрыва он обычно не слышит, потому что разом пропадает сон… Но он еще долго лежит на спине, слушая гулкие удары собственного сердца.

Сон этот будет еще преследовать его. И не в нервах тут дело…Сон — отпечаток дневных забот человека, вступившего вместе с верными друзьями в суровую борьбу с притаившейся смертью.

Сквозь пропыленную старую маскировочную сеть над нашими головами светят дрожащие крупные южные звезды. Земля остывает от ночного зноя, вьется мошкара в узком столбике огня керосиново­го фонаря. Я почти не вижу лица своего собеседника. Он смугл от природы и загара. Только поблескивают в сумерках его живые, с миндалевидным разрезом глаза и ослепительно белый, ровный ряд зубов. Остывает дневной жар, все тело и, кажется, само сознание впитывают прохладу… А в словах старшего лейтенанта  все еще чувствуется накал забот уходящего дня.

— На нашем участке две «итальянки» сняли. Вчера и сегодня. Утром, если хотите, покажу, где душманы их установили. Выбрали место, сволочи, у колодца и на выезде из кишлака. Опоздай наши саперы немного — быть беде. Машины пошли бы, афганцы в город потянулись…

Над нами, косо прочертив небо, зависла на парашютике освети­тельная ракета. В мертвенно-белом свете ее поблекли звезды. Вдалеке несколько раз бухнули винтовочные выстрелы, простучала короткая автоматная очередь.

—     Ну вот. Бдительность нашу проверяют. И так каждую ночь,— усмехнулся старший лейтенант,— повадка у них шакалья. Кстати, мы заме­тили, где бандиты шастают, там все зверье разбежалось. Ни собаки, ни лисицы… Что уж про людей говорить?! Устали дехкане от всех этих «борцов за веру», от их вымогательств, грабежей. Ну ничего, скоро лишатся душманы последних укрытий…

Негромко, но твердо и очень убедительно говорит офицер. Так излагают свои мысли люди с высоким сознанием правоты. Какие же дела и заботы здесь, в далеком и тревожном Афганистане, у стар­шего лейтенанта?

—     «Я Харьков покинул, пошел воевать, чтоб землю в Кундузе дехканам отдать»… Знаете, я несентиментален, но когда услышал, как переиначили «Гренаду» наши солдаты, то дрогнуло сердце. У со­ветского человека интернационализм в крови…

Замполит молод. Ему 24 года. Возраст, в котором человек созда­ет лучшие страницы своей биографии.

—     В Афганистане меня увлекает счастливая необходимость проявлять постоянную самосто­ятельность, инициативу. Да так здесь с каждым! Растут, мужают на глазах солдаты, офицеры…

Направления на службу в ограниченный контингент советских войск в Демократической Республике Афганистан старший лейтенант доби­вался настойчиво, писал рапорт за рапортом, хотя отлично понимал, что кадровики предпочитают направлять в ДРА не просто людей, имеющих горячее стремление помочь братскому народу, но и нако­пивших достаточный опыт работы.

—     Я, конечно, в амбицию не впадал, но обидно было. На распре­делении выбрал Туркестанский военный округ.

А потом вышло так, что молодой политработник почувствовал свою роту, ощутил контакт с людьми, втянулся в водоворот дел. А сколько забот у военных строителей, стоит ли говорить?!

—     Я вам скажу, военные строители — народ особый. В них две солидные категории сливаются — рабочий и солдат. Когда в первый раз вышел на строительную площадку, почувствовал: наблюдают…

Да, десятки пар глаз украдкой поглядывали на замполита. С чего начнет? С наглядной агитации, с борьбы за технику безопасности? А он, несколько минут постояв у растворного узла, остановил его работу. В чем дело? Оказалось, по небрежности были спутаны марки цемента, бетон поступал совсем не того качества и свойств, которые были необходимы.

—     Начальник участка, помню, недоволен был. Возмущался, мол, полчаса на площадке, а уже лезет командовать… Мне его, честное слово, жалко было. Всегда бывает жаль человека, который хочет соврать, исказить очевидное…

Рота поняла, что пришел человек принципиальный, специалист основательный, словом — комиссар.

—     Хватало у меня и неудач и сомнений… Первая рота в офицер­ской службе — это как первая любовь… Не бывает она легкой. Вот сейчас понимаю, что на стажировках в свое время недобрал опыта, оттого и возникали на первых порах препятствия в работе. Конечно, один на один с трудностями меня не оставляли. Проводи­ли с нами, с молодыми офицерами, занятия и в строительном отряде, и в окружном масштабе. Парторганизация огромную оказала по­мощь. Спасибо всем этим людям. Но главное было во мне самом, зависело от меня…

С первых дней службы молодой офицер выбрал для себя тактику, основным принципом которой было: воздействовать на подчиненных прежде всего положительным личным примером.

—     Если бы положительный личный пример заключался только в личной примерности. Конечно, подчиненные мои оценили и то, что я борюсь за строгое соблюдение распорядка дня, что требую эко­номии материальных средств, строго спрашиваю за политическую учебу. Но ведь для того, чтобы появился настоящий авторитет, при­ходилось и в конфликты вступать…

Да, пришлось критиковать, и не раз, на производственных сове­щаниях командиров взводов за несоблюдение техники безопасности, долго пришлось работать со старшиною роты, нарушающим план выдачи обмундирования… Конечно, обидно было порой выслуши­вать, даже от вышестоящих начальников, замечания типа: «Не бери­тесь не за свое дело, товарищ лейтенант!»

Никогда обида не заставляла меня забывать о деле. И потом, обратите внимание, как узка аргументация равнодушных: «Не ваша забота… займитесь своим делом… без вас знаем…»

А вот давайте раскроем устав там, где про обязанности заме­стителя командира роты по политической части написано… Так скажи мне, что, какая сторона в жизни роты не обязанность зам­полита? А для чего я партийный билет ношу? До всего мне есть дело!

Стынет в простеньких белых пиалах золотистый чай. Засыпает палаточный городок. Но не все отдыхают в эту благодатную пору. Вот мимо навеса, под которым мы так мирно расположились за чаем с беседой о прошлом, настоящем и будущем молодого офицера, проходит группа солдат. В тусклом свете нашего фонаря поблески­вает металл оружия, подсумки оттягивают поясные ремни. Старший группы, офицер, задерживается, отгибает полог:

—     Добрый вечер. Не спится? Назад буду идти — чаем угостишь?

Оба негромко смеются, и офицер исчезает в густой тьме.

-В боевое охранение пошли. Возвратятся утром, часов в шесть. Я, конечно, спать буду. В воскресенье можно немного расслабиться.

Так как же сюда попал? — осторожно напоми­наю я, опасаясь, что потеряется тот повествовательный настрой, к которому располагает ночь. Да и нет у моего собеседника на дан­ный момент неотложных забот, и можно полуночничать.

-Как? Да очень просто. Это нам по молодости кажется, что на наши рапорта не обращают внимания. Вернулся я из очередного отпуска. Только начал в курс дела входить (мы тогда на новый стро­ительный объект перебрались), а тут вызывает меня начальник нашего политотдела. Три дня на сборы… А потом вышел из-за стола, за плечи взял и как-то по-особенному добавил: «Удачи тебе, помни, нас в Афгани­стане ждут как братьев. Знаю, ты там нужен. Если бы сомневался в тебе,  ни за что бы не отпустил».

Мой собеседник несколько секунд молчит, видимо вновь пере­живая памятную минуту, а потом, хлопнув ладонью по колену, реши­тельно заключает:

—     Не надо никаких грамот, премий… Вот за такие слова можно горы свернуть. Хорошо знать, что в тебя верят…

В углу на маленьком самодельном столике едва слышно стреко­чет полевой телефон.

-Да, да. Я. Соединяйте. Какой там «добрый вечер», полночь уже… Где? В районе скотного базара? Ближе к нам? Хорошо. До утра…

-Что-то произошло?

-Да так… Обычное. В шесть вечера у моста перед въездом в город фугас рванул. Говорят, ямина глубокая. Пойду командиру роты доложу. А вы спите. Утром будем выезжать на восстановление дороги, я разбужу вас, посмотрите, чем мы занимаемся…».

Разбудил Ратманова Торкин. Умело так  поднял, уронив на пол железную кружку. Ратманов обнаружил, что  завалился в кровать, не раздеваясь, только расшвыряв полу ботинки и зеленые носки.  Голова слегка туманилась, просила немного покоя, но, увы!  А тут еще Торкин  протянул небрежно вырванный листок из его, ратмановского, блокнота.

— Вот, товарищ майор, рядом с вами,  под кроватью валялся.

— Ты, «глюк», язык-то придержи. «рядом с вами на полу», я на кровати спал.

-Это я вас переложил. Тут ночью мыши бегали, как кони. Ну, я и поднял вас. Конечно, не свиньи, но тоже могут куснуть. А листок – рядом. Я не читал. А еще я вас с прапорщиками не отпустил, куда-то они вас  в баньку тянули, попариться. Разве можно в таком  виде?

Ратманов пропустил мимо ушей размышления Торкина, уставился в неровные строчки.

Надо так вот уколоться,

Обдолбиться, без стыда,

Чтоб из скотского колодца,

Из афганского болотца,

Малярийного пруда,

Сладкою была вода!».

И какой придумал ворог

Кипятить свиные щи

Если вот, в тени под сорок

И прохлады не ищи,

Так же, как и злобы в мате,

Коль одну кильку в томате

Месяцами ест солдат

Ну, конечно, будет мат.

Упомянут   будет повар,

Речь пойдет о старшине,

Но все чаще слышен говор:

Главный повар-то в Кремле!

Да один ли вот в чем штука?

Не поверится вовек,

Чтоб единый человек

Заварил такое, сука! 

Нет, здесь кодла поваров,

Варят, так, что будь здоров!

Вот, к примеру, взять Афган,

Пятый год кипит казан,

А они: еще дровишек,

Необстрелянных мальчишек,

Знают точно: на войне –

Дело главное в огне…

 

 Кто написал? Чей почерк? М-м-м, ртуть-свинец катается…Спирт хренов… Дураком жил – дураком сдохнешь!  Блокнот мой, паста фиолетовая моя…Кто диктовал? Эти прапора? Мысли какие-то плебейские… Дрянное  дело, политикой пахнет.

— Дрянная песня, тьфу, политикой звучит. Это классика, да, товарищ майор, про распухшую крысу ?

— Молчи,- заорал Ратманов, схватившись за виски, в мозгу перед всплыла эта крыса с его же лицом, — Воткни лучше кипятильник, чаю хочу! Где тут у них умывальник? Все, на  хер  эти посиделки!

— Зря вы, начало хорошее, так кусок за куском и соберете поэму. То есть пузырь за пузырем, да еще угощают ?

Ратманов в бешенстве хотел ухватить  Торкина  за ворот, но тот ужом скользнул за дверь, успев прихватить чайник. Через час они тряслись в старом «Урале», в колонне идущей на перевал Ирганак.

Возвращение Торкина в редакцию откладывалась на неопределенное время. В больной, с перепою, голове Ратманова неожиданно родилась весьма эгоистическая идея использовать бесхозного солдата под в качестве фотокорреспондента  дивизионной газеты.

А что? «Крыша» нормальная.

Да и кого интересует солдат, если он при майоре? Выгода же была прямая: призрак не призрак, а вот же  проявил заботу, не пустил колобродить, с полу поднял.

Точно, Сивка-Бурка! 

А главное, была у Ратманова мечта: снять на парочку пленок солдата, какой он есть в Афганистане. Не удавалось.

Понятное дело. От офицера из газеты, да еще с фотоаппаратом, кто хочешь постную морду сделает.

Пусть попробует солдат.

Не для печати, конечно.

Но ведь когда-то кончится Афган, и молодость кончится, и захочется вспомнить правду.

Это она сейчас не нужна и даже аморальна!

Потом захочется правды!

Очень захочется, это Ратманов знал твердо.

Вот тут и пригодятся черно-белые снимки, за которыми много есть такого, о чем вчера не знали, а сегодня забыли!

 (Продолжение следует)

                             

О Александр Волк

Александр Волк  ( волонтер до 2021) Хайфа

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан